Последний козырь
Шрифт:
Бандит не отвечает. Убит он или ранен? А может быть, только притаился и ждет, когда луна снова выглянет из-за туч?
"Хорошо бы, — размышляет стрелок, — подползти к нему поближе". Но в темноте легко сорваться с мокрой крыши: поезд мчится так стремительно, что вагоны ходят ходуном…
Но вот наконец впереди зеленый огонек входного светофора, и локомотив начинает сбавлять скорость. А когда поезд прибывает на станцию, Егоров спрыгивает на ходу и бросается к вагону с ценным грузом, на крыше которого только что орудовал грабитель.
На тормозной площадке никого. Неужели бандит успел соскочить и скрыться? Или, может быть, истекая кровью, лежит на крыше?..
Забросив винтовку за плечи, Егоров торопливо взбирается на вагон. В ярком свете станционных прожекторов он видит в центре крыши черную дыру четырехугольной формы, четко обозначенную загнутыми кверху краями кровельного железа.
А где же бандит? Спрятался в эту дыру или свалился с крыши?
Освещая карманным фонарем отверстие, похожее на пробоину, образованную снарядом, Егоров — осторожно заглядывает в него. Лучик света выхватывает из темноты лишь плотно уложенные тюки да куски деревянной обшивки.
Начальник дорожного отдела милиции полковник Ковалев в третий раз перечитывает телеграмму и тяжело вздыхает. Опять кража ценного груза из товарного поезда, и снова из девятьсот восьмого!
— Случайность это или не случайность? — произносит он вслух, поеживаясь от свежего ветра, ворвавшегося через открытое окно. Похоже, что осень вступила в свои права — все чаще дуют северные ветры, все реже выглядывает солнышко, почти ежедневно идут дожди. "Пожалуй, не случайно все-таки облюбовал кто-то девятьсот восьмой…"
Рассеянно посматривая через окно на мокрые здания привокзальной площади, он озабоченно думает, кого бы послать на место происшествия.
"Надо бы Антонова, а он в командировке. Тогда, может быть, Чилидзе или Пичугина? Нет, им рановато такое серьезное дело… А что, если Стрельцова?.. Да, пожалуй, именно Стрельцова!"
Полковник снимает трубку и приказывает дежурному вызвать старшего оперативного уполномоченного Стрельцова.
Капитан Стрельцов, высокий, с правильными чертами лица молодой человек лет тридцати, входит в кабинет четким военным шагом, тщательно оправляя и без того ладно сидящий на нем китель.
— Интересное дело хочу предложить вам, Василий Николаевич, — говорит ему Ковалев, кивая на стул против своего стола. — Ну и, конечно, не из легких. Вот, познакомьтесь, — протягивает Ковалев телеграмму. — Кража нешуточная. Тысяч, видимо, на десять, если не более того. К тому же это не первый случай, и оба раза из девятьсот восьмого. Имейте это в виду.
— Выезжать немедленно? — спрашивает Стрельцов, энергично вставая со своего места и вытягивая руки "по швам".
— Да, Василий Николаевич.
Капитан Стрельцов хорошо знает, как дорога каждая минута: промедление может привести к необратимому изменению обстановки и обстоятельств, при которых произошло преступление. От этого зависит не только успех следствия, но иногда и раскрытие самого преступления.
Ну, а как же быть в тех случаях, когда преступление произошло на железнодорожном транспорте? Если совершилось оно в пути, на перегоне между станциями "Икс" и "Игрек", а обнаружилось лишь на станции "Зэт", за десятки, а иногда и за сотни километров от того перегона?
Конечно, при всей сложности расследования на транспорте и тут есть определенный участок, на котором оно произошло. Это вагон, его тормозная площадка или крыша. Но вот как быть с предписанием об установлении охраны места происшествия? Если иметь в виду крышу вагона, то размеры ее составляют всего около пятнадцати метров в длину и примерно трех в ширину. Тормозная площадка и того меньше. А ведь под охраной места происшествия разумеется гораздо большая территория, так как требуется сохранить в неприкосновенности не только окружающую это место обстановку, но и следы ног и всех видов наземного транспорта на грунте или на снегу.
Можно ли соблюсти все эти требования на железной дороге, где все в непрерывном движении и отдалено друг от друга многими километрами расстояния?
Молодой криминалист оперативно-технического отдела лейтенант Галкин тщательно осматривает крышу вагона, выдраенную многочасовым ночным ливнем, и уже в который раз тяжело вздыхает. Какие там следы рук или ног! Дыра в центре крыши со следственной точки зрения, конечно, типичный "узел места происшествия", но, к сожалению, единственный. На ней и сосредоточивают все свое внимание Стрельцов и Галкин.
— Похоже, что кровельное железо вскрывали слесарной ножовкой, — замечает капитан, пробуя пальцем край разреза.
— Вне всяких сомнений, — солидным баском подтверждает Галкин. Он очень молод, и ему хочется произвести на капитана впечатление опытного криминалиста. К тому же у него есть некоторые преимущества перед Стрельцовым — он участвовал в осмотре вагона при первом ограблении девятьсот восьмого.
— Точно так же и тогда была вскрыта крыша, — басит он, щелкая затвором фотоаппарата. — Похоже, что это одна рука. Вы слышали, наверное, об орудовавшем на нашей дороге Сашке Козыре? Он обычно делал сначала проколы крыши, затем вставлял в эти проколы ножовку и аккуратно выпиливал отверстие…
— Вы полагаете, что и тут тот же способ?
— Почти тот же, — уточняет Галкин, — единственное отличие — работа не такая аккуратная. И не потому, что спешил и нервничал — не та, видимо, "квалификация".
Он говорит это таким убежденным тоном, будто был главным экспертом по делу железнодорожного грабителя Александра Козырева. На самом же деле проходил тогда студенческую практику и видел "работу" Козыря лишь на фотографиях.
— Значит, о том, что это дело тех же рук, не может быть и речи?