Последний легион

Манфреди Валерио Массимо

Аврелий встал и ушел от костра, потому что не в силах был долее сдерживать обуревавшие его чувства.

И дело было не только в этих чувствах. К Аврелию снова вернулись ночные кошмары, те самые, что мучили его долгие годы подряд, а пульсирующая боль в голове мучила его все чаще и злее, не позволяя легионеру проявлять свои чувства, особенно перед Ливией.

Ему казалось, что круг его жизни готов был вот-вот замкнуться.

Что-то ожидало его там, на краю этого мира: возможно, последняя встреча с самим собой и с судьбой.

Амброзин дождался, пока костер догорел, и все уснули,

и лишь тогда подошел к Аврелию.

— Прошу, не отчаивайся, — сказал он. — Верь, и помни: величайшие повороты истории совершались малой горсткой героев.

— Я не герой, — ответил Аврелий, не оборачиваясь. — И тебе это известно.

Этой ночью выпал снег, и он стал последним снегопадом отступавшей зимы.

С этого дня отряд скакал вперед под лучами солнца, под голубым небом, по которому бежали пухлые белые облачка, похожие на ягнят, впервые вышедших на пастбище. Фиалки и маргаритки расцветали на лугах, поворачивая свои цветки к солнцу.

И, наконец, в один такой прекрасный день, Амброзин остановил своего мула у подножия холма и сошел на землю. Взяв свой посох паломника, старый наставник поднялся на вершину, провожаемый пристальными взглядами товарищей. Потом обернулся к ним и крикнул:

— Идите сюда! Чего вы там ждете? Сюда, скорее!

Ромул первым взбежал на холм, вспотев и задохнувшись; за ним поднялись Ливия, Аврелий, Ватрен и остальные. В нескольких милях впереди протянулась Великая стена, как некий незыблемый каменный пояс, связавший два горизонта, а вдоль стены высились замки и башни.

Справа, не слишком далеко от того места, где стояли путники, поблескивала вода небольшого озера, чистого и прозрачного, как воздух.

В самом его центре высился поросший мхом утес. На востоке поднималась горная вершина, еще покрытая снегом, а на склонах горы, над обрывом, товарищи увидели укрепленный военный лагерь. Амброзин восторженно созерцал эту удивительную картину; его взгляд изучал и бесконечную стену, тянувшуюся от моря до моря, потом остановился на озере, на горном пике, на военном лагере, сером, как скала, на которой он стоял. И, наконец, старый наставник сказал:

— Мы пришли, сынок, друзья мои. Наш путь подошел к концу. Это Великая стена, что пересекает всю страну, а та гора называется Morts Badonicus. Озеро под нами — locus Virginis, и говорят, что в нем живут нимфы. А вон там, на склоне горы, вы видите лагерь последнего легиона Британии — форт дракона!

ГЛАВА 8

Друзья спустились в совершенно пустынную долину и направились к форту, который теперь казался гораздо дальше, чем с вершины холма. Они обогнули на редкость прекрасное озеро — маленький водоем с каменистым дном, где сквозь прозрачную воду виднелась белая, черная и коричневая галька. Потом начали подниматься по крутому склону к скалистой площадке, на которой стоял лагерь.

— Внутри лагеря, — рассказывал Амброзин, — пришлось снять довольно много земли и камня, чтобы создать большую ровную площадку, на которой можно было бы построиться солдатам, и еще там построили конюшни и сараи. А вокруг возвели защитную стену, на которой поставили частокол и сторожевые башни.

— Ты хорошо знаешь это место, — заметил Аврелий.

— Разумеется, — кивнул Амброзин. — Я долго жил здесь в качестве врача и советника командира Павлина.

— А там что? — спросил Ромул, показывая на мегалитическое строение, как раз показавшееся на виду; оно стояло на возвышении и до сих пор путники не могли его заметить. Это было нечто гигантской каменной плиты, окруженной четырьмя мощными гранитными колоннами.

Амброзин остановился.

— Это, — немного торжественно ответил он, — погребальная плита величайшего воина этой земли, кельтского вождя по имени Калгак; латинские авторы называют его Калгакусом. Он был последним героем народного сопротивления вторжению римлян… когда римские легионы явились сюда три столетия назад.

— Я читал о нем, — заявил Ромул. — Тацит приводит его речь перед последней битвой, и те грубые слова, которыми он называет римлян.

— «Ложно называют они империю покорительницей мира», — процитировал Аврелий. — «И там, где они создают пустыню, они называют это миром». Но не забывайте, — продолжил легионер с некоторой даже гордостью, — это ведь слова Тацита, а не Калгака. Это римлянин критикует римскую политику захвата чужих земель. И в этом заключается величие нашей цивилизации.

— Говорят, возле этого камня собирался совет племен, — сказал Амброзин. — И с тех самых пор камень символизирует свободу всех обитателей здешних мест, к какому бы роду-племени они ни принадлежали.

Отряд пошел дальше вверх, к стене, окружавшей лагерь, но уже издали стало ясно: внутри никого нет. Палисады были разрушены, ворота сорваны с петель, башни местами осыпались. Аврелий вошел внутрь первым — и куда бы он ни бросил взгляд, везде видел следы небрежения и разрухи.

— Легион призраков, — пробормотал он.

— Это место покинули уже много лет назад, оно давно разрушается, — поддержал его Ватрен.

Батиат решил проверить прочность лестницы, что вела на крепостной вал, — но после первого же толчка вся конструкция с шумом обрушилась на землю.

Казалось Амброзин не в силах поверить собственным глазам; он был ошеломлен увиденным.

— Неужели ты действительно надеялся найти их здесь? — спросил Аврелий. — Просто поверить не могу. Ты только посмотри на Великую стену: над ней уже больше семидесяти лет не поднимались римские знамена. Как ты мог надеяться, что такой вот маленький бастион способен продержаться так долго? Посмотри сам, посмотри хорошенько! Здесь нет признаков боя. Никто не нападал на этот лагерь. Солдаты просто покинули его. И кто знает, как давно это было!

Амброзин прошел в центр лагеря.

— Может, вам это покажется невозможным, но вы должны мне верить: огонь еще не погас. Нам нужно лишь раздуть его, и пламя свободы снова запылает ослепительно ярко!

Никто его не слушал. Обескураженные друзья качали головами, и неестественную тишину нарушал лишь свист ветра в стенах сараев, проеденных временем и стихиями. Не обращая внимания на уныние товарищей, Амброзин подошел к тому, что когда-то явно было преторием, резиденцией командира, и исчез внутри.