Последний легион
Шрифт:
Они снова двигались вперед вплоть до самого вечера, когда наконец конвой остановился неподалеку от речной отмели. Солдаты-варвары начали устанавливать шатры для офицеров и готовить ночлег для себя. Фермеры, возвращавшиеся с полей с лопатами и мотыгами в руках, и дети, набегавшиеся за день, останавливались ненадолго, чтобы с любопытством посмотреть на отряд, но вскоре отправлялись дальше, к своим деревням и домам, над которыми уже вились спиралями дымки. Когда окончательно стемнело, Ливия показала на далекие огни, вспыхнувшие на равнине.
— Это Минтурн, — сказала она. — Когда-то он был знаменит своими винами.
Аврелий кивнул и с отсутствующим видом процитировал:
— «Vina bibes interim Taurоdiffusa palustresinter Mintur-nas…»
Ливия была потрясена до глубины души: ей никогда прежде не приходилось слышать, чтобы солдаты цитировали Горация, да еще и с классическим произношением! Прошлое Аврелия становилось для нее все большей загадкой.
— Теперь нам надо придумать способ связи, — сказал Аврелий. — Завтра они повернут на юг, к Неаполю, или на юго-восток, к Капуа, но в любом случае мы не сможем следовать за ними дальше, потому что там нет холмов. А на равнине нас будет видно издали, мы будем слишком бросаться в глаза среди всех этих деревушек и ферм. Чужак просто не может пройти тут незамеченным…
— Что это? — перебила его Ливия, показывая на огонек, мигающий рядом с ивовой рощицей у реки. Аврелий пристально всмотрелся — и регулярность вспышек навела его на некую мысль; уж очень это было похоже на систему связи, которая использовалась имперской почтовой службой!
Он присмотрелся к огоньку более внимательно — и вспышки обрели для него смысл. И одновременно привели в замешательство. «Hue descende, milesgloriose». «Спустись сюда, хвастливый солдат». Аврелий встряхнул головой, словно не мог поверить собственным глазам, потом повернулся к Ливии и сказал:
— Прикрой меня, а лошадей держи наготове, на тот случай, если нам придется удирать. Я спущусь вниз.
— Погоди… — начала было девушка, но договорить не успела; Аврелий уже исчез в густых зарослях кустарника. Ливия только и услышала, как прошелестели листья, — и тут же наступила тишина Аврелий старался не терять из вида огонек, подававший столь удивительные сигналы. Вскоре он понял, что это был фонарь, который держал в высоко поднятой руке какой-то старый человек. Свет падал на лысую макушку; это был наставник Ромула! А рядом с ним находился солдат-варвар. Еще несколько шагов — и до Аврелия донеслись голоса.
— Отойди назад, дай мне немного свободного места кое-какие дела я привык делать в уединении. И как ты думаешь, животное, куда бы я мог убежать? Во-первых, сейчас ночь, а во-вторых, тебе прекрасно известно, что я никогда не оставлю императора!
Варвар что-то неразборчиво проворчал, потом отошел в сторону и прислонился спиной к стволу ивы. Старый наставник прошел еще немного вперед, повесил фонарь на ветку и накинул свой плащ на куст, так, что тот стал издали похож на сидящего на корточках человека. И тут же, сделав еще несколько шагов, исчез в лесу, растворился в темноте. Аврелий, подобравшийся уже совсем близко, окончательно растерялся. Что он должен теперь делать? Он не мог окликнуть старика или как-то дать ему знать о своем присутствии; варвар сразу бы услышал его. Легионер осторожно двинулся к тому месту, где исчез старик, и очутился у самого берега реки, где заросли были еще гуще и темнее. Позади Аврелий внезапно раздался едва слышный голос, менее чем в двух шагах.
— Здесь довольно тесно, не правда ли?
Аврелий резко развернулся — и Амброзии ощутил у своего горла острие меча; но старик даже не моргнул.
— Молодец, — сказал он. — Все в порядке, не нервничай.
— Но как…
— Тихо. У нас нет времени на чепуху.
— Во имя Геракла…
— Я Амброзин, наставник императора.
— Это-то я знаю.
— Не перебивай меня, просто слушай. Охрана становится все внимательнее, потому что мы приближаемся к пункту назначения. Они не оставляют меня одного, даже когда мне нужно облегчиться! Ты должен уже знать, как я понимаю, что нас везут на Капри. Сколько вас тут?
— Двое. Я и… и женщина. Но…
— Да, разносчица воды. Так вот, ради всего святого, не пытайтесь начать действовать вдвоем, это будет просто самоубийство. Если они вас поймают, они сдерут с вас кожу заживо. Тебе нужен еще кто-то для помощи.
— У нас есть деньги. Мы хотели нанять…
— Будь осторожен! Наемник всегда готов предать своего хозяина; ищи только тех, кому можешь доверять. Как-то ночью я слышал, как двое офицеров Вульфилы говорили о римлянах, попавших в плен; их отвезли в Мисен, чтобы продать на галеры. Тебе стоило бы попытать счастья именно там.
— Я так и сделаю, — ответил Аврелий. — Можешь ты узнать еще что-нибудь?
— Я постараюсь. Но в любом случае — держитесь как можно ближе к нам. Я буду оставлять следы, когда только смогу. Я уже понял, что ты умеешь читать световые сигналы. А можешь ли ты их передавать?
— Конечно, могу, но как ты узнал, что я должен их видеть?
— Чашка. Я понял, что это был знак, сигнал, и потому ответил, нацарапав на дне название пункта назначения. Потом я подумал, что если ты не слишком глуп, то должен следовать за нами под прикрытием холмов, и что ты наверняка остановишься на ночь на каком-нибудь возвышении, а значит, увидишь мои сигналы… так же, как я видел твои костры. Теперь мне надо идти. Даже если я спрятался очень хорошо, мне нельзя отсутствовать слишком долго.
Амброзин отошел к кусту, снял с ветки фонарь, забрал плащ и прихватил с собой варвара, все так же стоявшего под ивой; они направились обратно к лагерю.
Ромул сидел под деревом, уставив взгляд в пространство перед собой.
— Ты должен хоть немного двигаться, мой мальчик! — с легким укором сказал Амброзин. — Нельзя все время быть вот таким. Ты находишься в начале жизни, ты должен к ней вернуться.
Ромул даже не повернул головы.
— Жить? Чего ради?
И он снова погрузился в молчание. Амброзин вздохнул.
— И, тем не менее, у нас есть надежда…
— Надежда, нацарапанная на дне чашки, да? Однажды, помнится, некие надежды были заперты в ящик. Ящик Пандоры.
— Твой сарказм сейчас совершенно неуместен. Тот солдат, что однажды уже пытался спасти тебя, теперь как никогда преисполнен решимости.
Ромул кивнул без малейших признаков воодушевления.
— Тот человек рискнул собственной жизнью ради тебя, — продолжил Амброзин. — И он готов сделать это снова. Он считает тебя своим императором, и все это настолько важно для него, что он просто не может оставить нас в столь бедственном положении. Он заслуживает большего, чем твой небрежный кивок.