Последний мастер по детству
Шрифт:
Обливаясь после парилки тёплой водой из погнутых местами жестяных ковшичков, мы с братом пытались придумать различные причины старения людей. Стареют, потому что телевизор много смотрят. Стареют, потому что на работе постоянно пропадают. Стареют, потому что каши мало едят. Но самую, на мой взгляд, смешную версию предложил Максим.
– Стареют, потому что перестают мыться детским мылом! – прокричал он сквозь шум воды, взбил мыльную пену в тазике и прилепил её к себе на бороду, брови и голову. Седой ребёнок!
– Дедушка! Смотри, какой я дедушка! – кочевряжась, кричал Максим, бегая от меня по помывочной комнатке до тех пор, пока дед не остановил эту
– А-а-а, холодно! Холодно! – завопили мы в один голос и побежали в парилку греться на влажной горячей соломе, разложенной дедушкой на полках под тоненькими льняными простынями.
Напарившись свежими душистыми вениками и намывшись до скрипа ароматным щипучим мылом, мы, закутанные до носов в мягкие банные полотенца, были отнесены в дом и десантированы сохнуть на печку, пока дедушка ходил мыться сам и прибирать в бане. Немного обсохнув и накинув чистую длинную футболку с котятами, я спрыгнула с печки в свои ушастые тапки и решила в неё заглянуть. Через щёлку в створке было видно стоящий в уголке чугунок с пекущейся рассыпчатой картошечкой, которую так и норовили облизнуть языки пламени, прорывающиеся раз за разом из почерневших и потрескавшихся от жара головешек. Яркие угольки то немного затухали, то вновь вспыхивали, освещая оранжевыми вспышками широкий арочный свод кирпичной топки. Зрелище, надо сказать, завораживающее, какое-то колдовское даже. Смотреть можно бесконечно, как семечки лузгать. Ох, а если и смотреть, и грызть…
За окном снова раздался крик петуха, только на этот раз уже какой-то не воинственный. Видимо, по дороге из бани дедушка пошёл загонять кур в курятник, а петух, весь день копивший свою птичью обиду, словно решил в итоге наябедничать ему на проказников-внуков.
Я закрыла глаза и отвернулась от печки. Иначе так бы и продолжала туда пялиться. Ступени крыльца заскрипели, и в дом вошёл краснощёкий и довольный дедушка.
– Ну что, проголодались, поди, после баньки-то?! Небось, уже проскочили через вас ваши конфетки. А ну, ребятня, марш за стол, сейчас ужинать будем.
Уже через несколько минут на дедушкином столе красовалась печёная румяная картошечка, глиняная крынка8 с парным молоком, ещё тёплый деревенский хлеб и собранные мною яички, сваренные, как я люблю, – в мешочек. Дедушка поставил на стол солонку с крупной, немного сероватой солью и, разлив по кружкам молока, стал чистить нам с Максимом горячее картофельное лакомство, то и дело катая жгучие клубни в ладонях и изо всех сил на них дуя. А ещё почему-то хватаясь за уши. Я взяла два яичка и стукнула их друг о друга острыми концами. Потрескалось то, что было в левой руке. С него я и начала, чуть-чуть макнув кончиком в солонку.
– Дедушка, а сколько тебе лет? – спросил Максим.
– А как ты думаешь? – ответил вопросом дед.
– Ну не знаю… – задумчиво протянул Максим, запихивая в рот половину ещё горячей картофелины. – Ты шедой, но не лышый, жначит, тебе ещё нету шта лет.
Дедушка засмеялся, поцеловал Максима в чистую после бани макушку, прямо в самый центр его пышной копны из золотистых локонов, и спросил:
– А если бы я был лысый и седой, что тогда?
– Тогда ты был бы дед за сто лет! А может быть, и за все тысячу, наверное. Ну, короче, очень старый… – на полном серьёзе ответил Максим, жуя картофелину и не понимая, почему дедушку так развеселил его вопрос.
– Ну ты загнул, тысячу! – недоверчиво произнёс дед. – Столько же дедушки не живут!
– А
– Обычно меньше, внученька, – ответил он, нежно посмотрев на меня.
– А ты сколько будешь жить? – спросила я и подсела к деду на коленку.
– Сложно сказать, внученька… Мне никто не говорил же. Но я вам обещаю, что постараюсь жить как можно дольше, – и он крепко обнял меня и подошедшего Максима.
– А я хочу, чтобы ты жил всегда, – глядя в дедушкины глаза, твёрдо сказал Максим. – Де-да, все-гда!
– Ну что же, дорогие мои, если вы оба так сильно этого хотите и просите меня, то я обещаю вам, что постараюсь убедить Хозяек Времени вернуть мне его капельку или хотя бы не забирать у меня то, что ещё осталось, как можно дольше, – ответил дед.
Но меня это совершенно не устроило.
– Кто такие Хозяйки Времени? – взволнованно спросила я. – И как они посмели у тебя его забирать?!
– Да, это ещё кто такие? – грозно повторил вопрос Максим.– Да я их за уши поймаю и на Луну выкину. Ишь, моду взяли, у деды моего чего-то отнимать!
– Так, малышня, доедаем ужин, умываемся – и живо по кроватям! – сказал дедушка, спуская нас на пол и вставая. – Я же вам обещал рассказать историю после ужина. Так что жду вас в постелях через десять минут. У матросов вопросы остались?!
Энергично дожевав остатки на столе, мы помчались к умывальнику и уже минут через пять лежали под одеялами в своих мягких пижамах. Я вытащила из подушки торчащее белое гусиное пёрышко и рассматривала его, крутя в пальцах. Дедушка погасил свет на кухне, зашёл в нашу комнату и сел на шаткую табуреточку между нашими кроватями. Было заметно, что он немного волновался.
Обычно дедушка рассказывал нам истории без книжек, как будто все сказки хранились у него в голове на специальных полочках. Но на этот раз он принёс с собой старый и немного пыльный альбом, на обложке которого виднелась чёрно-белая фотография какого-то светловолосого мальчика на маленьком трёхколёсном велосипедике. Когда дедушка стряхнул с альбома пыльный налёт, я взглянула на снимок повнимательнее и поймала себя на ощущении, что мальчик смотрит прямо на меня, глаза в глаза.
Я пригляделась. Круглое милашное личико с тёмными, воспалёнными от чего-то щёчками источало какое-то необычно глубокое детское спокойствие и умиротворение. Огромные серые глаза смотрели куда-то в глубь меня, словно изучая самые далёкие уголки моей души с абсолютно детской непосредственностью. На нижних ресничках левого глазика что-то поблёскивало. То ли это была маленькая невысохшая слёзка, то ли просто дефект старой фотографии, трудно было разобрать. Дедушка положил альбом рядышком с моей подушкой, накрыл нас получше одеялками и подоткнул их под нас, как он всегда это делал, со всех сторон. Стало очень мягко, тепло и уютно. Сев обратно на табурет, он надел потускневшие от времени очки со сломанным ушком, перемотанным изолентой, потом надел ещё одни, такие же старые, поверх первых и тихонько начал.
– Я хочу вам рассказать историю одного маленького-маленького мальчика, который жил здесь много-премного лет тому назад. Вот он, смотрит на вас с фотографии. Знакомьтесь. Как вы, наверное, уже догадались, это ваш дедушка, в далёком детстве. Да-да, Максимка, это я. Тот ещё пострелёнок и шныра.
Максим вылез из-под одеяла, сел на краешек кровати и, взглянув на фотографию поближе, удивлённо сказал:
– Какой упитанный карапуз. Дедушка, это что, правда ты?!
– Ага, я, собственной персоной, – мягко улыбнувшись, ответил дедушка.