Последний офицер
Шрифт:
В глазах у Дмитрия потемнело. Он встал и, ни на кого не глядя, пошёл к выходу, на ходу накидывая куртку – в самоволке лучше ходить одетым по гражданке.
– Что с вами, молодой человек? – услышал он за спиной, обернулся и отрывисто бросил:
– Ничего особенно. Душно тут у вас – дышать тяжело. Извините.
Яна догнала его на улице.
– Ты чего, Дим, с ума сошёл? Что за демонстрацию ты устроил?
– Демонстрацию протеста. Послушай, зачем ты сюда ходишь?
– Как это зачем? Мы обсуждаем произведения друг друга, говорим о литературе…
– О литературе? По-моему, там сейчас проникновенно и с удовольствием доказывали, что у России нет никакой истории – есть одни только мифы!
– Да что ты знаешь об истории! – возмутилась девушка. –
– Да, я не историк, – Ильин сдерживался, чтобы не наговорить Яне резкостей, – я курсант военно-морского училища и будущий офицер русского флота. Да, многие события истории неоднозначны, и трактовать их можно по-разному. Я не знаю насчёт Тохтамыша, но историей русско-японской войны и боем «Варяга» интересовался, так что в этом вопросе я разбираюсь.
– И чего ты прицепился к этому «Варягу»? Подумаешь, дела давно минувших дней, преданья старины глубокой… Было – и прошло, надо жить днём сегодняшним. И какая тебе разница, что там и как происходило на самом деле? Что у тебя от этого, денег в кармане прибавится?
– Разница есть, – Дмитрий упрямо наклонил голову, – и не в том, как оно было на самом деле, а в том, о чём и как ты говоришь. Развенчание мифов… Как ты думаешь, какова будет реакция простого американца, если ты начнёшь ему рассказывать, что их обожаемый Джордж Вашингтон завёз к ним в Штаты индийскую коноплю и стал отцом-основателем наркомании? Или ещё круче – допустим, кто-то тебе скажет: да, твоя мать вышла замуж за твоего отца не девушкой, но на самом деле у неё была до встречи с ним не одна-единственная несчастная любовь, а насыщенная весёлая жизнь, в которой нашлось место и пяти абортам, и даже дурной болезни? А? Как тебе такое развенчание мифов?
– Не говори гадости! – Яна вспыхнула и нервным движением поправила упавшую ей на глаза прядь волос. – Какое ты право имеешь так говорить о моей матери?
– А кто дал право вашему Сергею Платоновичу так говорить о России, тем более что я знаю: всё, что он говорил о «Варяге» – ложь? А вы верите, уши развесили… Мёртвые не кусаются, как говорил Билли Бонс, значит, можно радостно плясать на их костях? Подло это, вот что я тебе скажу.
– Да ладно тебе, завёлся на пустом месте… А ты знаешь, что сейчас практически невозможно издать свою книгу, если за тебя не замолвят словечко? Желающих напечататься знаешь сколько? А Сергей Платонович – он и в Союз писателей рекомендацию дать может, и посоветует, в какое издательство обратиться, и вообще – фигура весомая.
– Книгу? Про эльфов, что ли?
– Да хоть про кого, – глаза девушки зло сверкнули, – лишь бы деньги платили! Тебе же, дураку, помочь хотела, а ты со своими принципами… Кому они нужны, принципы твои замшелые? Тоже мне, поручик Голицын нашёлся.
– Нет, – покачал головой Дмитрий, – не поручик Голицын, а лейтенант Ильин – был такой офицер в истории флота российского. А принципы – они нужны мне самому.
– Ну и оставайся со своими принципами! – Яна резко повернулась и пошла в сторону метро. Она была уверена, что «её Дима» пойдёт за ней – было бы из-за чего ссориться! – но он только посмотрел ей вслед и зашагал в другую сторону, к Стрелке Васильевского острова.
С мокрого неба сыпался мелкий питерский дождь.
Настроение было гнусное.
Они с Яной и раньше, случалось, цапались – девушка была самолюбива и не терпела, когда что-то было ей не по нутру. Но стоило им забраться в постель, как все эти ссоры тут же забывались: любовь (или просто привязанность?) брала своё. К тому же Дмитрий обычно уступал подруге, не делая проблемы из пустяков и следуя принципу «мужчина должен быть снисходительным к женским капризам». Но сейчас ему был по-настоящему обидно: он никак не ожидал, что Яна его не поймёт. И он впервые задумался: а стоит ли им идти по жизни рядом?
Почти два года Яны была «его девушкой», и Дмитрий считал, что они любят друг друга. И тут вдруг такое… Оказывается, любовь – это не только секс до изнеможения, и даже не совместная жизнь бок о бок, это что-то большее. Ильин вспомнил, как ещё полтора года назад он предлагал Яне выйти за него замуж, и как она отказалась, найдя какие-то вроде бы вполне убедительные аргументы. Дмитрий настаивать не стал – в конце концов, штамп в паспорте ничего не значит, верно? – хотя если бы девушка стала его женой, они смогли бы быть вместе каждую ночь вместо того, чтобы встречаться урывками. Женатым курсантам-старшекурсникам разрешалось жить с семьёй вне стен училища, а у Дмитрия с его матерью была квартира на Васильевском острове. Но это разрешалось именно женатым – «свободные браки» в счёт не шли. Как говорил его ротный, «Гражданский брак – это не для военного!», и курсант Ильин был согласен со своим отцом-командиром.
«А ведь надо решать, – думал Дмитрий, идя по набережной, – не за горами выпуск, и вольготное житьё кончится». Он сильно сомневался, что его Яна с радостью поедет с ним от благ цивилизации к чёрту на рога, в какой-нибудь северный военный городок, где жильё не ремонтировалось чуть ли не с хрущёвских времён, однако гнал от себя эти мысли, надеясь её уговорить. Оставлять молодую жену в Питере не хотелось: учитывая её темперамент, можно было с уверенностью предсказать, что через полгода у лейтенанта Ильина вырастут такие рога, что в рубочный люк не влезешь. Да и что это за жизнь за тысячу километров друг от друга? Люди женятся, чтобы быть рядом, а не врозь, тогда и верностью всё будет в порядке!
Но теперь, после их неожиданной размолвки, Дмитрий никак не мог избавиться от назойливого вопроса: а надо ли ему жениться на Яне? Если она за два года так и не поняла, что у него, при всей его уступчивости, есть что-то своё, заветное, о чём тогда говорить? А может, он был для неё только разминкой, репетицией перед настоящей жизнью? Поиграли в любовь – и хватит? Эта мысль была очень неприятной, но возникла она не на пустом месте: ведь Яна до сих пор так и не вышла за него замуж. Неужели…?
Задумавшись, Дмитрий не заметил, как добрёл до Стрелки. Он любил это место: здесь был когда-то первый морской порт новорождённого города, и здесь швартовались парусные корабли, двести лет назад приплывавшие из дальних стран на огонь ростральных колонн-маяков. И ещё здесь был военно-морской музей, занимавший величественное здание бывшей Биржи. Ещё пацаном Дима был в этом музее много раз, исходил его вдоль и поперёк и мог часами стоять у моделей боевых кораблей флота российского. Он знал об этих кораблях всё, знал наизусть, но снова и снова перечитывал скупые строчки таблиц, на которых были указаны их тактико-технические данные: водоизмещение, скорость хода, калибры орудий, толщина брони. И ему порой казалось, что знамёна, висевшие в Большом зале музея, всё ещё пахнут солёным дыханием моря и порохом давно отгремевших сражений.
Обычно около музея было немноголюдно, но сейчас почему-то вокруг здания Биржи сновали люди, и стояло множество машин – грузовых. Дмитрий не сразу понял, что всё это значит, а когда понял, у него перехватило дыхание.
Разговоры о переносе экспозиции музея велись давно, и аргументы «за» выдвигались железобетонные: восстановим историческую справедливость. Здесь ведь была биржа, так? Значит, тут ей и быть! Северная столица России не может существовать без своей фондовой и валютной биржи – чем она хуже Лондона или Нью-Йорка? И место для этого финансового храма должно быть достойным – в центре города, на Стрелке Васильевского острова, чтобы все видели и знали: вот он! А музей – а что музей? Пусть переезжает куда-нибудь в другое место, какой с него толк? Прибыли не приносит, только сосёт деньги из городского бюджета и ещё требует ремонта. А между тем люди с деньгами готовы сделать этот ремонт, но только в том случае, если в старинном здании Биржи расположится не музей, а куда более полезная структура. И вот, похоже, «историческая справедливость» восторжествовала…