Последний ряд, место 16
Шрифт:
– По какому парку вы катались, господин Цимбер, не припомните? – Дана, улыбаясь, смотрела на потерпевшего, но никакого очарования в этой улыбке уже не было. Скорее холодная уверенность удава, уже окрутившего кольцами своего длинного тела беспомощного кролика.
– Я катался по парку Сен-Симон, – отчеканил Цимбер. – И там заехал на газон.
– Когда это было?
– За неделю до моей болезни, – в голосе Леона Цимбера появились истерические нотки.
– После этой поездки, которая состоялась за неделю до вашей болезни, вы не были в этом или в каком-нибудь другом парке?
– Не был!
– Я так и думала, – кивнула Дана и повернулась к судье. – Я пыталась уберечь господина Цимбера от прямой лжи суду, но увы…
Адвокат Цимбера
– Слушаю вас, – судья Соммер кивнула Дане.
– В этом районе, кроме парка Сен-Симон, в котором господин Цимбер был до своей болезни, есть еще один парк. Парк Шифф [20] . Это на улице РАМБАМ, буквально в минуте езды от дома господина Цимбера. На газоне в этом парке я обнаружила глину, подобную той, которая налипла на шины велосипеда Леона Цимбера.
20
Парк Шифф – парк в Иерусалиме. Назван в честь Джейкоба (Якова) Шиффа, американского банкира еврейского происхождения, филантропа и общественного деятеля.
Уловив краем глаза движение прокурора Хесина, вновь вставшего во весь рост, она повернулась к нему.
– По этому поводу есть заключение полицейской экспертизы, и оно будет передано суду, – сказала Дана, и Хесин сел.
Дана вернулась на свое место и продолжила:
– Парк Шифф хорошо известен жителям района как место сбора фанатов рока. И еще один факт. За два дня до выхода господина Цимбера из карантина группа Axxis, фанатом которой он является, выпустила новый альбом. Во время своей болезни получить этот альбом господин Цимбер никак не мог. В продажу он еще не поступил, в интернете на тот момент опубликован не был. Я предположила, что, выйдя из дома, господин Цимбер первым делом отправился в этот парк и там раздобыл свежую запись любимой группы. И именно это, а вовсе не желание подышать свежим воздухом, было причиной его поездки.
– Это всего лишь предположение! – выкрикнул Хесин, энергично махнув рукой.
– Конечно, – согласилась Дана. – Но я отправилась в этот парк и получила подтверждение этого предположения. Есть свидетели, которые видели, как господин Цимбер приобрел диск, тут же вставил его в портативный магнитофон, надел наушники и уехал на велосипеде. Это было не до болезни господина Цимбера, а в день аварии. Только что господин Цимбер сообщил нам, что его поездка до места аварии заняла от десяти до пятнадцати минут. Запись на диске рассчитана на сорок пять минут. Таким образом, у меня есть все основания полагать, что во время аварии, – Дана сделала ударение на этом слове, и возражений от адвоката не последовало, – господин Цимбер продолжал слушать запись. То есть он не только ехал по тротуару, опасаясь автомобилей, но и, вопреки всем действующим правилам, отвлекался от управления велосипедом. Кроме того, – Дана взглянула на прокурорских, ласково улыбнулась им и закончила: – он лгал суду. И неоднократно.
На мгновение в зале установилась тяжелая тишина. Первым пришел в себя опытный Хесин.
– Все это требует проверки и доказательств, – начал он, но Дана не собиралась давать противнику ни одного шанса.
– Разумеется, – усмехнулась она. – Показания свидетелей будут переданы суду и стороне обвинения. Кроме того, свидетели могут быть вызваны в суд и допрошены.
Адвокат Леона Цимбера поднялся с места.
– Прошу суд объявить перерыв для изучения всех представленных данных, – сказал он, не отрывая глаз от поверхности своего стола.
Судья скользнула равнодушным взглядом по лицу Леона Цимбера, все еще стоящего за кафедрой.
– Вы можете вернуться на свое место, господин Цимбер. Объявляю перерыв до следующей недели. Прошу стороны защиты и обвинения в мой кабинет для назначения экспертиз и даты продолжения слушаний.
Молоток рухнул на подставку…
…Выбравшись из цепких рук старушки в старинной шляпке, Дана, проклиная оттягивавшую руку папку, сбежала по мраморной лестнице. Она была довольна собой. Штраф и три месяца условного заключения – это не полтора года в тюрьме. Все получилось прекрасно. И это «рыжая сучка» от прокурорских – лучшее тому подтверждение. «Меня так радует выигранное дело? – умилялась Дана, скользя ладонью по гладкому мрамору перил. – Значит ли это, что я тщеславна? Да, я тщеславна. Мне приятно выигрывать и доказывать свое превосходство над другими. Ну и что?» В голову закралась крамольная мысль: «А провел бы великий Велвел Даммер это дело так же, как я? Достиг бы он того же результата?» Господи, не хватало только, чтобы эта сказочная старушка Фишер, встретившись со своим родственником и рассказывая ему о ходе процесса, упомянула бы о «лучшем адвокате Иерусалима». Самолюбивый Даммер не простит ей такого унижения. «Плевать, – улыбнулась своим мыслям Дана. – Что же, мне надо было проиграть это дело? Сам же просил все сделать, чтобы Эмиль Фишер не оказался за решеткой. Не надо было отдавать это дело мне».
На подземной стоянке Дана уложила папку в багажник, забросила сумочку на заднее сиденье своей любимицы, белоснежной «Вольво ХС-40» с электрическим двигателем, села за руль и включила мобильный телефон. Он замигал лампочками и запищал, сигнализируя о непринятых сообщениях и пропущенных звонках. Дана завела машину, установила телефон на держатель и проглядела список пропущенных звонков. «Алина». Дочь вернулась домой из школы и, конечно, хотела узнать, что ей есть. Подождет. В семнадцать лет пора думать самой и принимать самостоятельные решения. «Даммер». Этот звонил несколько минут назад. Наверняка хотел выяснить подробности судебного решения. Тоже подождет. Дана представит ему подробный отчет и будет рассказывать обо всех перипетиях дела лично, сидя в «царском» кресле в его кабинете. Чтобы видеть, как будет меняться лицо шефа по мере ее рассказа о провале великого Хесина. В этом удовольствии она себе не откажет. Дана ткнула в строчку с надписью «мама».
– Здравствуй, моя девочка!
Мама была единственным человеком, к которому Дана относилась тепло и нежно. К дочери она была требовательна и строга. Отношения с отцом были доверительными, он советовался с ней по юридическим вопросам своих многочисленных бизнес-идей и называл «умницей». Она рассказывала ему о тонкостях своих дел, выслушивала его вопросы и комментарии, многие из которых были вполне дельными. Но только к матери Дана испытывала щемящее чувство нежности, такое, что иногда слезы наворачивались на глаза, когда мама обнимала ее за плечи.
– Здравствуй, мамуля!
– Я звонила тебе все утро, но твой телефон был выключен.
В голосе Веры Борисовны Шварц звучали недовольство и удивление. В свои шестьдесят лет эта крепкая женщина с открытым лицом, которое несколько портили курносый носик и широкие скулы, сохранила замашки домашнего диктатора и никогда не оставляла попыток командовать мужем, дочерью и сыном. Дочь и сын управлению поддавались с трудом, и вся властность Веры Борисовны доставалась мужу Генриху, который, любя жену, всегда находил в себе силы относиться к ее распоряжениям, указаниям и приказам с насмешливой иронией.
Дана сделала вид, будто не замечает недовольства в тоне матери.
– Вижу, мамуля, – ласково проворковала она. – Пять звонков от тебя за последние два часа. Я была в суде. Что-нибудь случилось?
– Случилось? С чего ты взяла?
Мама, которая, видимо, сочла пребывание в суде уважительной причиной для отключения телефона, постаралась придать голосу беспечность, но ей это плохо удалось. «Значит, все-таки что-то произошло», – решила Дана.
– Пять звонков, – Дана улыбнулась. – Обычно ты обижаешься после второго. А после третьего наговариваешь мне текст о неблагодарных детях, забывающих своих родителей и не считающих нужным даже перезванивать им после «сотен звонков».