Последний самодержец
Шрифт:
— Барсик! Ты что здесь делаешь?
Кошки жили на другой половине здания, в которой располагался обычный (не судебно-медицинский) городской морг. Там их специально держали для борьбы с крысами, которые без всякого стеснения объедали покойников. Как-то они прогрызли гроб с телом, оставленный санитарами без присмотра, и отъели у тела уши. Приехавшие родственники подняли жуткий крик и несколько успокоились только после того как пострадавшему пришили уши, которые пришлось отрезать от неопознанного и невостребованного тела. С появлением Барсика проблема была решена. Он передавил четырех крыс, а остальные разбежались и больше не появлялись.
— Барсик, иди-ка сюда, кис-кис, — сказала Лена.
Кот пролез между её ног, вопросительно взглянул голубыми сиамскими глазами и тихо мяукнул.
— Сюда, сюда — Лена похлопала по подоконнику.
Кот немного присел и одним махом взлетел на подоконник. Поглаживая его одной рукой, другой Лена стала тереть кольцо о густую серую шерсть. Кольцо заискрилось и засверкало, на нем проступила надпись на незнакомом языке. Лена поднесла его к глазам, и кольцо само собой скатилось на указательный палец. Раздалось душераздирающее мяуканье, и наступила темнота.
— Варвара Аркадьевна, Варвара Аркадьевна! Ваше Превосходительство!
Лена открыла глаза и увидела склонившееся над ней лицо девушки, обрамлённое чепцом.
— Пора вставать, Варвара Аркадьевна.
Лена села в кровати и обнаружила, что находится в небольшой комнате со сводчатым потолком и стенами, обитыми светлой аквамариновой узорчатой материей. Возле кровати стояла девушка в длинном, до пола, тёмном платье.
"Где я? Почему "превосходительство?" — с испугом подумала Балашова. И тут же непостижимым образом осознала, что она — вовсе не Балашова, а Нелидова, фрейлина императрицы Александры Фёдоровны. А эта комната — её почивальня в Зимнем Дворце. А курносая девушка, стоящая возле кровати — её камеристка Катенька.
2. Утро фрейлины
Его я просто полюбил:
Он бодро, честно правит нами;
Россию вдруг он оживил
Войной, надеждами, трудами.
Лена встала и огляделась. Комната освещалась небольшой, свисающей с потолка люстрой с белыми свечами. Пол был затянут шерстяным ковром с узором из розовых цветов. В одном углу стояла ширма из матового стекла, за которой был виден туалетный столик с овальным зеркалом, придвинутый к стене. На столике стояли фаянсовый тазик и кувшин, под которым лежало полотенце. В другом углу стоял письменный стол со шкафом, в котором были дверки и выдвижные полки. Перед обоими столиками находились изящные кресла с изогнутыми спинками и локотниками в виде лебедей и круглые пуфики.
Лена решительно подошла к зеркалу. На неё смотрело не лишённое приятности обрамлённое черными локонами лицо молодой женщины лет за тридцать с большими темно-серыми глазами, длинными черными бровями, аккуратным носом и губами бантиком. Тут же в её голове стали всплывать образы, которые постепенно складывались в единое целое как части пазла.
"Покойный папенька, Аркадий Иванович, действительный тайный советник…покойная матушка Софья Фёдоровна, рождённая Буксгевден… пятеро братьев и пятеро сестер…апрель 1838 года, встреча на маскараде с Его Императорским Величеством Николаем Павловичем…назначение фрейлиной Её Императорского Величества Александры Фёдоровны…
Лена почувствовала напряжение внизу живота.
— Катенька, будь добра, посвети и приготовь умываться, — сказала Лена, кивнув в сторону чуланчика в противоположном конце комнаты.
— Да, ваша милость, — камеристка сделала книксен, взяла канделябр и отнесла в чуланчик.
Зайдя в клозет, Лена плотно закрыла дверь, задрала ночную сорочку, уселась на стульчак и задумалась.
Каким-то образом её сознание оказалось в теле фаворитки императора Николая Первого… Ах, да, кольцо. Она вытянула ладонь; в колышущемся свете свечей кольцо загадочно мерцало на указательном пальце правой руки. Жгучее желание снять и забросить кольцо куда подальше было быстро подавлено. Мало ли к чему это приведет. Она может оказаться где-нибудь в первобытной пещере, а не в Зимнем Дворце в январе 1855 года.
Да, сегодня — 9 января 1855 года. Это знала Нелидова, и знала она, Балашова. Она обладала как знаниями и опытом Нелидовой, так и своими знаниями начала 21 века. А что, собственно, она знает об этом времени? Только то, что учила в школе и меде. Из школьного учебника истории Балашова помнила, что Николай Первый жестоко подавил восстание декабристов, его звали Палкиным, потому что широко применялись наказания шпицрутенами. Из памяти Нелидовой перед её глазами стали всплывать сцены.
Сцена 1
— Heute vor genau zwanzig Jahren fand der Aufstand auf dem Platz vor Senat in Sankt Petersburg statt, — говорил Николай Первый, обращаясь к супруге, Александре Фёдоровне, 14 декабря 1845 года. Прусская принцесса, дочь короля Фридриха Вильгельма III, хотя и жила в России уже 28 лет, до сих пор плохо говорила по-русски.
В этот день, — двадцатилетия событий на Сенатской площади, которые позднее получили название "восстания декабристов", — в гостиной императрицы в узком семейном кругу собрались непосредственные участники тех событий.
— Mit Schaudern erinnere ich mich an diesen Tag, Euer Majest"at, — отвечала императрица; в её выразительных, больших, глубоко посаженных глазах отразилось страдание.
— Как бы ни был он ужасен, мы должны о нём помнить: ведь и дальше могут найтись такие, кто под предлогом блага России поднимут бунт и умертвят множество людей лишь бы установить свою власть, — отвечал император на русском. Именно он сделал русский язык обязательным для делопроизводства и требовал, чтобы на нём говорили при дворе, делая, впрочем, исключение для своей супруги.
— Эти благодетели России и русского языка-то не знали, — с презрением заметил Великий Князь Михаил Павлович, младший брат императора. — Следственной комиссии, в которой я состоял, пришлось приставлять к ним переводчиков, чтобы они могли написать показания.
— Но если прошло уже двадцать лет, может быть можно проявить милосердие? — заметил цесаревич.
Император внимательно посмотрел на наследника. Ростом тот вышел в отца, а чертами лица и характером напоминал мать. "Слишком мягок, — подумал Николай, — нерешителен. Как же он после меня будет служить России?" Под внимательным взглядом отца цесаревич смутился и покраснел, опустив глаза.