Последний секрет
Шрифт:
Я согласно кивнула, думая о сладкой иронии, что теннисный браслет на моем запястье достался мне из личной коллекции Клаудии Бэйкер.
– Правда. Честно, мы большую часть времени даже не запираем двери, – признала я и отрезала кусочек пулярки. – Днем в этом нет смысла, особенно на заднем входе. Я люблю, когда дома свежий воздух, тем более когда цветут сады.
– Тебе стоило бы запирать двери, – нахмурился Уильям.
– Ты сконцентрируйся на «УТ», а приглядывать за домом оставь мне, – пожала плечами я. Он посмеялся, а я, подцепив кусок Вагю, протянула ему и довольно улыбнулась, когда
– Я всегда запираю дом, – твердо сказала Нина. – Говорят, кто угодно может украсть, если дать им возможность и избавить от последствий.
– Согласен, – кивнул Уильям, и от меня не укрылось, как Нина гордо выпрямилась от его поддержки. – Это как оставить ключи от Lamborghini без присмотра. В какой-то момент, даже если ее не украдут, кто-то одолжит ее на тест-драйв.
– Именно. – Она взяла свой почти пустой бокал вина, и мне стало интересно, поменяли ли они замки, когда въехали. Если да, заморочились ли они с каждой дверью? Я подумала о своей связке ключей, дубликате тех, которые я вернула в ящик Клаудии Бэйкер.
– Нина, как тебе «Уинторп Тэк»? – улыбнулась я ей. – К тебе все хорошо относятся?
Мне показалось, что ее плечи напряглись от вопроса.
– Все хорошо. – Она отставила бокал и сфокусировалась на своей тарелке, со скрипом ножа о фарфор разрезая свой кусок баранины. – Коллектив очень отзывчивый.
Как и ожидалось, Уильям немедленно переключился в рабочий режим:
– Есть прогресс с Мэрилин?
– Немного. – Она проткнула кусок мяса. – Я снова встречаюсь с ней завтра.
– Мэрилин Стаубах? – спросила я, не понимая, с чем может понадобиться помощь талантливому хирургу. – Какой прогресс может ей требоваться?
– Я тебе потом расскажу, – улыбнулся Уильям, но его голос оставался напряженным и раздраженным. – У Нины еще неделя на работу с ней. – Он оглянулся через плечо, привлекая внимание официанта, и жестом попросил чек.
Я поднесла бокал к губам, подмечая напряжение на лице Нины.
Еще неделя. Я знала каждый тон в арсенале своего мужа, и это прозвучало как ультиматум.
Глава 8
Если моя работа зависела только от Мэрилин Стаубах, она была обречена на провал. Я внимательно изучила миниатюрную женщину в поисках какой-либо подсказки, откроющей ее мотивы, и была благодарна за найденную мной гранату, теперь покоящуюся в боковом кармане моей куртки.
Она посмотрела на меня, а затем зевнула. В глубине ее рта я разглядела блеск пломбы.
– Почему вы устроились на работу в «Уинторп»?
– Деньги, – отрезала она. – И я решила, что мне их достаточно. – Она подняла тонкое темное запястье и вгляделась в циферблат массивных пластиковых часов, которые я сама подумывала купить, – встроенный GPS был интересной, но весьма бесполезной функцией.
– Что ж, хирурги хорошо зарабатывают. – Я нарисовала крохотный значок доллара в первом пункте маркированного списка моего блокнота. – Вы однозначно могли бы вернуться к практической работе.
Она посмотрела на меня как на идиотку.
– Спасибо, Нина. Превосходный
– У кардиохирургов один из самых высоких стрессовых показателей среди всех хирургических специалистов, – заметила я, краснея от ее резкого замечания. Глупая Нина, говорил мой отец. Заткнись, Нина. Прошло двадцать лет. Я когда-нибудь перестану слышать его суждения? – Как бы вы в сравнении оценили ваш уровень стресса за время работы в «УТ»?
– Мне кажется, на все эти вопросы можно было бы ответить в опроснике при увольнении. – Она скрестила ноги, и бледно-голубая штанина медицинского костюма приподнялась, приоткрывая практичную белую теннисную туфлю и носки по щиколотку. Мне нужно было помнить, кто она. Овца/сова, если отталкиваться от профилирования личности Чарльза Кларка. Заботливая. Требовательная. Ориентированная на детали и цифры. Она не написала бы заявление об уходе, не исследовав перед этим другие варианты и не написав подробный список «за» и «против».
– Можно, – я попыталась изобразить сдержанную улыбку. – Но опросник не может обсудить условия.
Она издала резкий смешок: «Какие условия?»
– Одобрение Управления по санитарному надзору за качеством еды и лекарств уже почти получено, – отметила я. – Вы собираетесь уйти от семизначной премии. Помогите мне понять, что такого ужасного в том, чтобы остаться здесь еще на три-четыре месяца.
– Вы новенькая, – шмыгнула она носом. – Вы не знаете, как здесь. Мужчины – мудаки. Женщины коварные, а Уильям… – Она приподняла бровь. – Этот мужчина разговаривал со мной так, словно я – кусок туалетной бумаги на полу терминала в аэропорту Лос-Анджелеса. Хотя он в целом козел, так что, по крайней мере, дело не в расовой неприязни. Но я слишком стара для этого. Мне тычут в лицо семизначными предложениями, куда бы я ни повернулась. Моя жизнь слишком коротка, а мой пенсионный план слишком хорош, чтобы и дальше работать на Уильяма.
Казалась, что она права. Я была новенькой, но мне хватило двух недель, чтобы понять, с чем именно ей приходилось иметь дело. Любезный джентельмен отличался еще тем характером. Во время совещания тем утром, он уничтожил все крупицы теплых чувств, взращиваемых мной во время открывающих собрание мотивационных аффирмаций. Уничтожил, когда разорвал на куски последний отчет об испытаниях и назвал команду «кучкой неоправданно высокооплачиваемых придурков».
– Что, если я избавлю вас от общения с Уильямом? – предложила я. – Вы можете пропускать совещания. Закончить оставшиеся задачи самостоятельно. Работать из дома два дня в неделю.
Она вскинула бровь:
– Вы заставите Уильяма не разговаривать со мной? Невозможно.
Вероятно, она была права, но я пробивалась дальше, готовая при необходимости использовать тонкий конверт в своем кармане.
Может, не придется. Может, этого хватит, чтобы уговорить Мэрилин остаться. Я на это надеялась.
Она уже качала головой, словно слышала мой внутренний монолог.
– Мое решение окончательное. Я ухожу через неделю. Ему повезло, что я торчу здесь последние две недели, – заявила она и встала. – Мне нужно возвращаться к работе.