Последний штрих
Шрифт:
– А от этого барахла ты избавиться не желаешь? – Она отошла в сторону, и моему взгляду предстал ящик, забитый практически одинаковыми черными кофтами. Мэй покачала головой. – Кстати, Уайатт считает, что «Буген-виллею» ждет большое будущее.
Надеюсь.
– Знаю, ты ненавидишь, когда тебе лезут в душу, но все же: между вами что-то происходит?
Я заверила Мэй, что между нами ничего нет и быть не может. «Правда, когда мы с ним прощались и он называл меня по имени, у меня по телу мурашки пробежали, – подумала я. – Но я села в машину и уехала домой. А остальное не важно».
Мое
– После переезда нам следует подумать о том, чтобы официально узаконить наши отношения, – заявил Зак, когда мы разгребали его кухонный шкафчик, освобождая место для моей посуды.
Однажды, когда я собиралась наведаться к какому-то новому дизайнеру по поводу заинтересовавших меня образцов подушек (хотела выставить их на продажу), Зак брякнул:
– Предположим, некая условная пара поженится. Когда у этой условной пары появятся дети?
– Скорее всего не скоро, – ответила я, не отрываясь от трехстраничного списка неотложных дел. – Особенно если учесть сложившиеся обстоятельства.
– Да, твой магазин отнимает у тебя уйму времени, – изрек Зак, наливая себе кофе. – Налить тебе чашечку?
Я покачала головой: мол, некогда.
– Как ты понимаешь, предстоит куча дел. – Я встала и поцеловала его. – Но игра стоит свеч, не так ли?
– Разумеется, – кивнул Зак. Я немного помолчала.
– Может, ты чем-то недоволен? Тогда скажи.
– Да нет. – Он отхлебнул кофе. – Надеюсь, мы поступаем правильно.
Он ушел в свой кабинет писать статью, а я стояла и думала, что такое «правильно». Наверное, человек это просто чувствует. Или нет? Ну как объяснить, что моя карьера наконец-то сдвинулась с мертвой точки и нельзя бросать начатое, иначе мой энтузиазм может просто испариться, как тогда в художественной школе? Я опустила глаза: во время разговора с Заком я что-то машинально чертила в блокноте. Оказалось, я писала. Слова образовывав замкнутый круг, чем-то напоминавший скульптуру-гнездо из студии Уайатта. Что-то вроде этого:
По дороге в «Хоум депо» (Уайатт заказал штепсельные розетки) я думала о докторе Андерсон, чья книга все более напоминала мне историю моей незадавшейся жизни. Я изредка проглядывала ее, запершись в ванной. «Многие мужчины, пережившие тяжкую утрату, – предупреждала она, – не могут в одиночку справиться с эмоциональным потрясением и стесняются обратиться за помощью к своим друзьям – мужчинам. Поэтому чаще всего они ищут женщину, готовую разделить с ними их тяжкую ношу. Зачастую такие женщины сами нуждаются в поддержке и понимании, так что спешу предостеречь вдовцов: смотрите, кого вы выбираете!»
Вспомнив этот отрывок, я до того рассвирепела, что, доехав до магазина скобяных товаров, направилась прямиком к урне, зашвырнула туда книжку и вылила на нее остатки кофе.
– Вот тебе, подлая, злобная баба. Получай! – прошептала я и захлопнула крышку урны.
Доктор Андерсон сама не знает, что несет.
Глава 27
Все в твоих руках
Я в последний раз повернула ключ в замочной скважине теперь уже не моего дома. Это далось мне нелегко. А при виде зацветшего жасмина, который в этом году долго не желал распускаться, я с грустью поняла, что наконец-то обустроила свой дом, как мечтала – он теперь был картинкой. Неудивительно, что в тот же день, как хозяин дал объявление, его сияла молодая пара из Нью-Йорка.
Генри сидел за рулем арендованного грузовика. Следом ехал Хамир на «рейнджровере», битком набитом моими пожитками. Генри обернулся ко мне. Его золотое обручальное кольцо блеснуло на солнце.
– Ну что, переезжаешь? – спросил он.
– Какой ты наблюдательный, – хмыкнула я. Выезжая на трассу, Генри кинул взгляд в боковое окно.
Стекла его очков запачкались. Я заметила, что он все больше становится похожим на отца. Видимо, мы с Генри стареем.
– Странно. Я думал, что ты всегда будешь жить в Эхо-парке. Местечко, правда, не шибко элитное, зато какие перспективы!
– Довольно об этом, – заткнула я его. – Теперь я живу в Холливуд-Делл, рядом со звездами и нянями, одетыми в «Джуси кутюр».
Минуту мы ехали молча.
– Ты счастлива? – спросил он.
– Очень. Магазин преображается с каждым днем, жду не дождусь, когда...
– Нет, я хотел спросить, счастлива ли ты с Заком.
– Что за вопрос! Я к нему переезжаю, и этим все сказано.
Генри побарабанил пальцами по рулю.
– Понимаешь, я очень хочу, чтобы у тебя в жизни все сложилось как надо.
Я заерзала на кресле и начала объяснять: Зак хороший, просто сейчас мы переживаем не лучшие времена. Нужно только запастись терпением. Мне надоело менять любовников, как перчатки. Кроме того, я лишилась Сесил, а затем и Брин. Не хочу потерять еще и Зака.
Генри погрустнел. Грузовик слегка подпрыгнул на кочке, слоено сочувствуя водителю. Мне захотелось приободрить брата.
– Кстати о Голливуде: помнишь, как однажды мы смотрели фильм «Дорогая мамочка»*, и тут заходит Елена. Я возьми и ляпни: «Это ты, мамочка!»
– Да, странное у тебя было чувство юмора в шесть лет. Она после этого целую неделю проплакала.
– А потом мать сделала тебя гомиком. Он вздохнул.
– А потом мать сделала меня гомиком.
Мы с Генри плелись к дому, шатаясь под тяжестью тахты в стиле Мис ван дер Роэ, а Хамир потягивал сок и давал нам советы.
– Погодите! – крикнул Зак, когда мы уже собирались занести тахту в дом.
– Зак, она жутко тяжелая, – возмутилась я.
– Пока поставьте ее.
Мы послушались. Генри бросил на меня многозначительный взгляд, мол, я знал, что это дохлый номер.