Последний страж Эвернесса
Шрифт:
Он продолжал:
– Послушать ее, так мать у нее самая красивая и мудрая женщина в мире, милосердная и добрая, никогда не сердится и не раздражается. А про отца она говорит, что другого такого человека нет: ловкий юрист, изобретатель, строитель домов и исцелитель болезней. Настоящий гений, этот ее папочка! Она битком набита историями о его великих деяниях! Она рассказывает мне о нем и обещает отвезти познакомиться с ним в его большое имение в Калифорнии, но поездка вечно откладывается. Она счастлива тем, что любит своего отца, а тот любит ее. Рассказывает об этом всем и каждому; такое вот счастливое хвастовство… Понимаете, я верил ей. Потому что, думал я, мы же в Америке. Земля Джефферсона, страна Эдисона, других блистательных людей. Почему бы не быть и человеку вроде ее отца, мастеру на все руки? Изобретательному, как Эдисон, смыслящему в архитектуре, как Джефферсон… Питер проворчал:
– Похоже на чувака в Калифорнии, как же его зовут-то? Тот хирург-новатор, которого
– Не думаю, что у нее вообще есть родственники.
– Как это?
– Я вам расскажу. Венди однажды пригласила кучу девчонок из своего колледжа на «прием гостей в доме невесты с преподнесением свадебных подарков». Мне не полагалось присутствовать там, понимаете, поскольку я мужчина. Но одна из девушек, ее одноклассница, разыскала меня, пока я не уехал, и спросила, где же отец невесты, о котором она столько слышала. Такой великий человек! Будет ли отец на свадьбе? И я не знал, как сказать… – Голос Ворона горестно прервался.
– Отец умер? – высказал догадку Питер.
– Нет. Хуже. Там не было ни отца, ни матери. Ни гениального папочки, не безупречно красивой и ласковой мамочки. Когда я пытался разыскать их перед свадьбой, я звонил по телефону. Искал записи. Не нашел его имени ни в одной коллегии адвокатов, ни записей в медицинской школе, ни архитектурной лицензии. По адресу, названному Венди, действительно стоит большой каменный особняк, но там уже много лет никто не живет. Я спрашивал жену об этом, а она смеется и говорит, что папа в отъезде, может, у мамы в гостях. А после свадьбы… после свадьбы Венди сказала…
– Что?
– Венди сказала, что ее отец был на приеме (мы устраивали прием в честь помолвки), что я жал ему руку, что я с ним разговаривал – но я об этом забыл. Я говорю, понимаете, что она сирота, а может быть, ее бросили. А она отвечает: ну и что? Разумеется, я безумная маленькая девочка (так она говорит), а как иначе я бы вышла за такого человека, как ты, и была бы счастлива? Вот что она говорила – что она счастлива. Как она смеялась! Так что я больше не ищу ее отца, поскольку думаю: а какая разница? – Ворон печально покачал головой.
– Кто оплачивал ее обучение в колледже? – спросил Питер.
– А… это странно. Понимаете, я не знаю, как она за него платит. У нее много красивых вещей, какие могли бы быть у дочери богатого человека. Я не знаю. Я не знаю, что и думать о ней. Но я очень сильно ее люблю. Я бы…
Ворон собирался сказать «я бы убил ради нее», но не смог произнести это вслух.
– Просто если человек не в себе, это еще не значит, что ты перестанешь его любить, – сказал Питер. – Я знаю. В моей семье есть такой.
– Говорят, в жены берут девушек, похожих на собственную мать. Это не про меня. Я постарался заполучить самую практичную, самую хитрую женщину. Ее звали Эмили. Практичная – не то слово. Мой старик спятил, и я хотел держать своего сына подальше от этого дурдома. Псих, но богатый. Когда меня направляли за море, Эмили растила мальчика совершенно одна. Порой месяцами. Годами. Парню пришло время отправляться в пансион и получить образование. Государственные школы в нашей части света полное дерьмо. Мы хотели послать его в военную академию, но это дорого. Эмили думала, что мой отец может себе это позволить, но папа соглашался дать ей деньги, только если она будет привозить к нему внука на лето. Я не хотел, чтобы мой старик ошивался возле мальчишки. У меня есть принципы. Но не у Эмили. Она была практична. А я торчал за морем. Я ничего не мог с этим поделать… Знаешь, когда ребята достигают определенного возраста, они напрочь перестают слушать, что говорят им родители. Они шатаются по округе, они читают книжки, где доказывается, что они не существуют или что все это ничто, и они думают, что никому такое раньше в голову не приходило. Так они пытаются сформировать собственные идеи. Может, ты не знаешь. Как правило, это идет им на пользу. Как правило. Но мой старик повлиял на мальчишку как раз в этом возрасте. Забил ему голову всякой чушью. Это его религия. Странная разновидность сатанизма, барахло в духе нью-эйдж. Мол, наше племя давным-давно изгнали из Англии вместе с первыми колонистами, но те будто бы не были пуританами – нет, сэр, совсем не были… И вот, парень наслушался моего отца и очень скоро начал принимать наркотики, таращиться в кристаллы и изучать книги по колдовству. Ну, вернулся я домой из последней командировки и закатил страшный скандал. Видишь ли, я думал, что Эмили на моей стороне. Но когда я вернулся, ноги у меня уже не действовали. За все эти годы в адовой кухне Вьетнама я не получил ни царапины. Но затем, когда я отправился в какую-то вонючую дыру на Ближнем Востоке – даже не в зоне боевых действий! – мне снесло коленные чашечки. Ёптыть. И сидеть мне
Ворон сказал:
– Думается мне, ужасно быть одиноким.
Питер мрачно кивнул.
– Прошло несколько месяцев, прежде чем мне хотя бы сообщили о том, что здесь происходит.
– Здесь?
– В больнице. Они не позвонили мне. Я даже не знал, что он здесь. Может быть, я вообще больше не числюсь его отцом. Мой пацан лежит в коме с весны. В августе я стал каждый день заезжать и сидеть рядом с ним, разговаривать или читать. Говорят, это помогает. Возможно, он слышит, а может быть, и нет. А он просто лежит, подключенный к машинам. Но для меня это не имеет значения. И его религия, и его безумие – ничто не имеет значения, понимаете? Я хочу, чтоб он жил. Чтобы он снова проснулся. Даже если он будет ненавидеть меня до конца своей жизни за то, как я с ним обращался, я предпочту, чтобы он был бодр, жив и здоров. Я понял, что и это не имеет значения… – Он похлопал ладонями по своим бесполезным ногам. – Я страшно жалел себя где-то с год, после того как это случилось. Может, это единственное, чего Эмили не могла вынести: моей жалости к себе. Но смотреть на лицо моего малыша, лежащего здесь, практически мертвого, когда жизнь в нем поддерживает машина… Но все-таки он жив. И я оправился. Мне повезло больше, чем моему мальчику. Ведь жалость к себе – просто другое название эгоизма. И я чувствовал, как эгоизм отваливается от меня, пока я сидел там день за днем, глядя на него. Знаете почему? Потому что я в любую секунду поменялся бы с ним местами. Я бы лег в кому, чтоб он снова жил. Я бы сделал это для любого из моих ребят в бою; почему же мне не сделать того же для собственного сына? А когда ты готов отдать за кого-то жизнь, не станешь обращать внимания на его безумные идеи. Не обязательно смотреть человеку в глаза, чтобы любить его. И мне очень хочется, чтобы мой мальчик проснулся снова, чтобы я мог сказать ему об этом. Что я люблю его. Просто сказать.
– Надеюсь, ваш ребенок поправится и будет здоров, – сказал Ворон. – Когда болеют молодые – это гораздо печальнее, понимаете?
– Ага. Несколько часов назад они меня вызвали и сказали, что его состояние изменилось. Новая мозговая активность. Отличная от прежних волновых характеристик. У него случился приступ. Он начал просыпаться, но затем у него остановилось сердце. Забрали в реанимацию. Может, вы видели его там. Его зовут Гален. Гален Уэйлок.
Ворон вскочил, на лице его был написан ужас.
– Он сказал, что тот человек останется мне неизвестен! Но теперь я его знаю! – Он спрятал лицо в ладонях и отвернулся от Питера.
– Что стряслось, приятель? Доктор Ворон? – Питер мощным движением ладоней развернул кресло на колесах вслед за собеседником.
Ворон взглянул сквозь пальцы как раз вовремя, чтобы увидеть, как распахнулись двери больницы. Там стояла Венди: сияющая и жизнерадостная, в бежевой юбке и жакетике, на ногах маленькие черные сапожки, одна рука размахивает дорожным чемоданчиком, с которым она прибыла в больницу. Она улыбалась, и ветер играл ее длинными черными волосами, разметавшимися и спутанными.
Венди протанцевала к Ворону и чмокнула его в щеку.
– Мне гораздо лучше! Перестань плакать. И… ой! Угадай, что?! Нам надо найти волшебные талисманы, чтобы изгнать темные силы, явившиеся из королевства кошмаров, прежде чем мир будет уничтожен. Мне помогает призрак, но его утащили, так что нам придется еще и его спасать. – Она повернулась к Питеру и сказала: – Привет! Меня зовут Венди!
Очень юная и встревоженная дамочка в блузке с тонкими розово-белыми полосками появилась в дверях, размахивая пачкой документов. Она торопливо бежала за Венди, выкрикивая, что та пока не может уйти, поскольку врач ее не осмотрел и не сделано никаких анализов, показывающих, что она здорова. Венди ущипнула девушку за щеку со словами: