Последний свидетель
Шрифт:
— Ты должна рассказать мне, Грета. Моя жена погибла, я должен знать.
— Ты не знаешь, о чем просишь.
Питер чувствовал, как напряжена Грета. Костяшки пальцев, впившихся в руль, побелели.
— Нет, не знаю, и все равно ты должна сказать. Это как-то связано с криминалом?
— Да.
— Возможно, связано с тем, что произошло здесь сегодня?
— Нет! — Этот выкрик Греты прозвучал как выстрел в замкнутом пространстве салона. — За кого ты меня принимаешь?
— Я вовсе не хотел сказать, что ты послала этих двоих в мой дом. Но как эти люди
— Как только тебе в голову могло прийти такое? Я никогда и никому не рассказывала об этих драгоценностях, к тому же незнакома с людьми, которые способны на такое.
— Так с кем ты была тогда в Лондоне? Томас сказал, что слышал твой разговор с этим мужчиной. Он приходил в мой дом поздно ночью.
— Он меня шантажировал. Я откупаюсь от него уже много лет. И пришел он за деньгами, ему все было мало. Теперь понимаю, не следовало нам встречаться там.
— Шантажировал? Но из-за чего? Ты должна сказать мне. Грета?
— Из-за того, что произошло, когда я бросила школу. Он один знал об этом.
— О чем?
— Если скажу, то целиком окажусь в твоей власти. Ты хочешь этого, Питер? Способен выдержать такую ответственность?
Эти слова Грета произнесла таким тоном, словно разыгрывала последнюю свою карту, в последний раз предупреждала. Но Питер уже слишком далеко зашел, и останавливаться было поздно.
— Я должен знать. Другого варианта просто нет.
— Хорошо, — произнесла Грета ровным, словно мертвым, голосом. И безвольно сгорбилась на сиденье, точно ее покинули последние силы. — Я скажу. Но прежде обещай, что никто больше никогда не узнает об этом. И что не будешь ничего предпринимать.
Питер молчал и думал о жене. Вспоминал, какой видел ее последний раз, всего восемь часов тому назад. Она лежала на диване. И еще на ней были тапочки. Узенькие тапочки из золотой парчи, похожие на бальные туфельки. Он даже не поцеловал ее как следует на прощание.
И тут вдруг он почувствовал, как на руку ему легла рука Греты, ощутил на щеке ее жаркое дыхание.
— Всего одно условие, — пробормотал он. — Если это не касается Энн, обещаю. Говори.
— Что ж, так, пожалуй, будет честно, — ответила она и отпустила его руку. — Все очень просто. Как и в большинстве случаев, когда с человеком случаются неприятности. Я принимала наркотики. Тогда это было в моде, кто только ими не баловался. Но денег вечно не хватало, и тогда я стала подторговывать дурью. Всего лишь несколько раз, но и этого оказалось достаточно. Продала несколько таблеток какой-то девчушке, а она умерла. Я не знала, что от них можно умереть. Честное слово, не знала.
В голосе Греты звучала горечь, говорила она торопливо, взахлеб, не давая Питеру вставить и слова.
— Этот человек был с ней. И все знал. И потребовал от меня компенсации.
— Компенсации?
— Он хотел меня. В сексуальном смысле.
— И что же ты сделала?
— Отдавалась ему несколько раз. Это был чистый секс, никакой любви или привязанности, ничего такого. И я думала: плевать, не имеет значения. Но оказалось, что имело.
— В смысле?
— Все из-за того, что девушка умерла. А я — нет. Я перестала принимать таблетки и вдруг разом все осознала.
— И что же?
— Отказалась торговать дурью. И спать с ним тоже отказалась. Мы спорили, даже дрались, но пришлось ему смириться. Согласился вместо этого взять деньги и на какое-то время исчез. А недавно появился снова. Увидел мою фотографию в газете, на ней я выходила с тобой из ресторана в Лондоне. Нашел меня и снова потребовал денег, только на этот раз больше, куда больше. Ну и пришлось дать. Просто выбора не было. Но он продолжал угрожать, говорил, что обратится в полицию. Обещал и тебе рассказать.
— Вот ублюдок, — пробормотал Питер. — Ты должна была открыться мне раньше, Грета.
— Нет. Я не хотела. Не хотела, чтоб ты знал. Ну и договорилась встретиться с ним в Лондоне, у тебя, зная, что ты уедешь. Но я не знала, что приезжают Энн с Питером, узнала об этом уже слишком поздно, не успела его предупредить. Я показала ему все, что заработала, чеки, платежки. Сказала, что не могу дать всю требуемую сумму, и тогда он стал меня лапать. Не знаю, с чего он так завелся, возможно, при мысли о том, что я личный секретарь самого министра и что он находится у него в доме. Но он захотел начать все сначала.
— И что же? — Питер с трудом выдавил эти слова. Слишком уж противоречивые чувства обуревали его. Скорбь, осознание вины, а теперь еще и гнев, направленный против незнакомца, посмевшего вторгнуться в его дом и домогавшегося денег и Греты. Гнев этот был вызван самой банальной сексуальной ревностью, но самому Питеру не хотелось в этом признаваться.
— Что «что»?
— У вас был секс?
Питер почти бездумно выпалил эти слова. Сердце бешено колотилось в груди, перед воспаленным воображением против воли проплывали картины. Вот его жена лежит мертвая под простыней, а вот Грета, обнаженная, и на нее всем телом навалился мужчина. И еще его обуревало желание немедленно сжать ее в объятиях крепко-крепко так, чтоб ощутить прикосновение полных округлых грудей. Как хочется ему сдавить эти груди в ладонях. Казалось, в них, только в них заключается жизнь, когда все остальное вокруг — пустота и смерть. На горизонте появились первые проблески рассвета, с моря потянуло прохладным ветерком.
— Нет, я ему не позволила, — ответила она. — Он боялся меня, когда я впадала в ярость. Странно все же… Он всегда стремился довести меня до точки кипения, а потом отступал.
Питер вздохнул. Напряжение немного спало, у него точно камень свалился с груди. И тут вновь вспомнились обвинения Томаса.
— Теперь я все понял, Грета. Об этом человеке, о причине, по которой ты позвала его в дом. Томас слышал, будто ты просила его подождать, и тут все сходится, если речь действительно идет о деньгах. Но он рассказал мне еще кое-что. Будто бы узнал в человеке, убившем сегодня Энн, этого твоего знакомого. Это он… убил мою жену, Грета.