Последний свидетель
Шрифт:
Как ни странно, но по мере продвижения наверх, тревога и страхи начали отпускать Томаса. Он не был здесь уже больше года, но спокойно миновал то место, где умерла мама, как-то и не подумав об этом. Теперь он знал, куда идет, и повернул к двери в спальню, даже не оглянувшись на большой книжный шкаф, стоящий слева. На секунду испугался: что, если тетушка Джейн заперла дверь, но затем надавил на ручку, она повернулась, и он вошел.
Томас знал, что некоторые из картин, висевших в спальне, были повреждены грабителями, когда они искали сейф, но портрет бабушки остался нетронутым, висел себе на прежнем месте, над камином. Именно таким он его и запомнил. Горящие глаза, ослепительная улыбка, энергичное лицо, казалось, оно все так и дышит свободой и решимостью. Но и любовь… она тоже читалась в этих темных
Томас отвернулся к окну и вдруг со всей ясностью понял, что именно искал на этом портрете. Кольцо на бабушкином пальце. Камень отливал полуночным синеватым мерцанием, как в тот день, в машине, на руке матери. Только тогда в нем вспыхивали искорки солнца.
И тут он вспомнил каждое мамино слово, точно то было вчера. «Она всегда носила его. Отец подарил ей на совершеннолетие. Бабушке тогда исполнился двадцать один год. Старая история, ты же знаешь, я тебе уже рассказывала. Ну, о том, как попало оно в нашу семью из Индии. Все описано в письме, где-то оно лежит, надо будет поискать…»
Насколько Томас помнил, мама так и не стала искать это письмо. Лондон, «Макбет», Грета — все эти события просто заставили забыть о намерении. А потом произошло убийство. Леди Энн ушла навсегда и находится теперь где-то рядом со своей матерью. Обе умерли ровно в сорок лет.
Томас огляделся. Мамины платья до сих пор висели в гардеробной, и тут вдруг он подумал, что никто ни разу не заглянул в письменный стол-бюро орехового дерева, что стоял в углу спальни. Разве что убийцы могли, когда обыскивали комнату.
Со дня похорон сэр Питер ни разу не приезжал в дом «Четырех ветров», а тетушка Джейн панически боялась всего, что связано с документами.
Томас подошел к столу, откинул крышку. Вроде бы ничего не тронуто. Он вспомнил осень прошлого года, когда они с Мэтью решили ехать в Лондон, вспомнил, как мама рассказывала ему о потайном ящике стола, что находился в их лондонской квартире. Он вошел в комнату и открыл этот ящик словно по наитию. А поначалу искал в подвале, в компьютерной комнате, в отцовской спальне наверху, и все безрезультатно. И вот тогда он вдруг остановился у лестницы на первом этаже, услышав голос мамы, которая нашептывала ему: «Поди сюда, Том… Хочу кое-что тебе показать… Это тайна».
Тогда Томас осторожно надавил на потайную кнопку, что находилась под одним из нижних ящиков, деревянная панель сдвинулась в сторону, открыв углубление. Там лежал медальон. В память врезалась каждая деталь и мелочь, как он достал этот медальон из тайника, открыл золотую крышку, показал Мэтью снимок внутри, потом двинулся к двери и увидел на ступеньках Грету. Она смотрела на него каким-то безумным взглядом.
Томас даже затряс головой, стараясь изгнать из памяти Грету и медальон. Ничего, подождут до завтра. Завтра толстяк адвокат Греты наверняка будет задавать ему много вопросов о той поездке в Лондон.
Он перевел взгляд на столик-бюро мамы. Никаких потайных ящиков тут не было. Только письма и документы, аккуратно заполнявшие отделения для бумаг, некоторые были стянуты резинками. Сверху лежало незаконченное письмо в Лондонский садовый центр с просьбой прислать черенок розы с каким-то экстравагантным латинским названием. Письмо было датировано 31 мая 1999 года. День смерти мамы.
Раскладывая бумаги на полу, Томас не отдавал себе отчета, что именно ищет, и вот вскоре стал напоминать одинокий островок в целом море бумаг. И все же наконец нашел. В нижнем ящике на самом дне лежала небольшая черная шкатулка из драгоценных камней, обернутая в сложенное в несколько раз письмо. Еще даже не открыв шкатулки, Томас уже догадался, что в ней находится, и все равно совершенство темно-синего камня потрясло его. В ладони сиял и переливался таинственным сумеречным блеском драгоценный сапфир, отвести от него взгляд было просто невозможно.
Почему мама не убрала камень в сейф, где держала все остальные драгоценности? Возможно, ответ он найдет в письме. Письмо было сложено в четыре раза, Томас осторожно развернул листок. Некогда белоснежная веленевая писчая бумага пожелтела от времени, и Томаса на секунду охватил суеверный страх: что, если чернила вдруг исчезнут под воздействием солнечного света или само письмо рассыплется в прах прямо у него в руках?.. Но этого не случилось.
То действительно было письмо, и в левом верхнем углу красовался заголовок: «дом четырех ветров». И дата — 28 ноября 1946 года. А внизу подпись: «Папа», и Томас вскоре понял, что написал его прадедушка, сэр Стивен Сэквилль, чей портрет висел внизу, в гостиной. Сэр Стивен прожил долгую жизнь, и портрет этот был написан в честь его восьмидесятилетия. Стало быть, ему было пятьдесят восемь, когда он написал это письмо дочери, а той исполнился двадцать один год.
«Дорогая Сара,
Ты просила меня побольше рассказать о сапфире Султана, именно так называется драгоценный камень, который я подарил тебе на совершеннолетие. Он привезен из Индии, там он принадлежал набобу одной из диких северо-восточных провинций у границы с Афганистаном. О султане, некогда владевшем этим камнем, мне ничего не известно, не знаю, при каких обстоятельствах завладел этой драгоценностью набоб. Однако известно, что сапфир этот славился на всю северную Индию благодаря своим размерам и совершенству формы, а потому я с нетерпением ждал, когда случаю будет угодно свести меня с его владельцем. Темное мерцание этого камня — самое изумительное, на мой взгляд, его качество. Никогда прежде не видел я ничего подобного, а ты же знаешь, твой отец всегда неплохо разбирался в драгоценных камнях».
Томас поднял глаза от письма и взглянул на портрет бабушки, такой молодой и красивой, с сияющим сапфиром на пальце, подарком отца. Очевидно, нося кольцо с этим камнем, леди Энн чувствовала особую близость к матери, но камень, который Томас теперь держал в руке, казался ему чуждым и опасным. Драгоценность передавалась в семье Сэквилль из поколения в поколение, но не приносила счастья ни одному из обладателей.
Томас вернулся к письму.
«Меня отправили к северо-восточной границе, там были найдены неопровержимые свидетельства того, что местный набоб готовит заговор против британских властей. Действовать надо было решительно и быстро, другого выхода просто не было, и вот я с небольшим отрядом направился ко дворцу набоба, так он называл этот безобразного вида укрепленный дом. Набоб был смертельно ранен во время короткой перестрелки, и я, войдя во дворец, застал его уже при смерти. Там же и нашел этот знаменитый сапфир. Однако, как вскоре выяснилось, жизнь в старом мошеннике еще теплилась, он оказался куда живучей, чем я предполагал. И прокрался за мной в комнату. В руках у него был старинный кинжал с орнаментом, но, к счастью для меня, метнуть далеко и точно он его уже не смог. Это последнее усилие ослабило его, и вскоре он умер. Но до этого все же успел увидеть в руках у меня драгоценный сапфир. И последними его словами были проклятия. Он проклял меня и весь мой род, всех потомков, но тогда я не придал этому значения. Возможно, кто-то скажет, что я не должен был забирать этот камень, но я всегда думал, что имел на это право, поскольку рисковал жизнью и справедливо наказал коварного предателя.
Я искал оправдания и в тех четырех нелегких годах, что провел на службе своему королю и родной стране, сражаясь в окопах во Фландрии, но то было уже после возвращения из Индии. И еще я ничуть не сомневаюсь, что на твоем прелестном пальчике, дорогая, сапфир Султана смотрится куда как лучше, чем выглядел бы в Британском музее под запыленным стеклом.
А потому ты не должна испытывать ни малейших угрызений совести и сомнений, что сапфир по праву принадлежит мне и что я имел полное право и удовольствие презентовать его тебе на день рождения. А романтическая история этого камня, надеюсь, заставит тебя ценить подарок еще больше.