Последний вечер в Лондоне
Шрифт:
Глаза мужчины блеснули, когда он улыбнулся. Его зубы выглядели ослепительно-белыми на загорелом лице.
– Нет, если честно, не священник, хотя не сомневаюсь, что моя мать пожелала бы для своего сына такой род деятельности взамен выбранного мной. Увы, я всего-навсего восхищаюсь архитектурой старых церквей. А поскольку мне выпала возможность оказаться в этом уголке Лондона, я решил, что мог бы ознакомиться с ней.
Этель покраснела; она обнаружила, что не может смотреть на него. Конечно же, он не был священнослужителем. Она
– Вам сюда, – торопливо проговорила она, отведя взгляд и указывая нужное направление. – Как увидите заднюю сторону новой церкви, значит, вы пришли.
Спрятав сумочку под пальто, она вышла под дождь и побежала, не обращая внимания на сырость и желая одного – оставить в прошлом этого мужчину и свое унижение. Сбежать от уверенности, что ее мать была права, говоря, что Этель не сможет достичь большего, чем ей уготовано жизнью, для которой она была рождена.
– Я даже не знаю вашего имени, чтобы отблагодарить вас должным образом, – воскликнул он за ее спиной.
Этель заколебалась, а затем остановилась. Он хотел узнать ее имя. Конечно же, она не могла ему назвать его. Уж точно не имя, достойное какой-нибудь деревенской прачки. Она его никогда больше не увидит, но ей хотелось, чтобы у него в памяти остался кто-то с именем, уместным в тех кругах, в которых он, несомненно, вращается.
Она обернулась.
– Ева.
– Ева, – проговорил он, и это единственное слово в его устах звучало прекрасно. – Где я смогу увидеть вас, Ева?
Он шагнул к ней.
Она сделала вид, что не услышала его, и побежала, не останавливаясь до тех пор, пока не ворвалась в квартиру, заливая водой паркетный пол, которым так гордилась их домовладелица. Она бросила взгляд в угол: Прешес спала, повернувшись на бок спиной к двери. Только тогда она поняла, что платок мужчины до сих пор оборачивал сумочку. Отогнув уголок, она увидела вышитые темно-синими нитками инициалы «ГНС».
– Этель? Это ты? – пробормотала, не поворачиваясь, Прешес.
– Нет.
Она прикусила губу, чувствуя себя одновременно глупо и взволнованно.
– Это я… но теперь я хочу зваться Евой. Это звучит более благородно, чем Этель, как считаешь?
Сев на кровати, Прешес улыбнулась, ее глаза засияли.
– Да. Я в голове представляю себе совершенно другого человека, когда слышу «Ева». Как голливудская звезда. «Ева» может быть твоим псевдонимом, как «Прешес» у меня. У нас с тобой появится еще что-то общее. Разве что Ева – более особенное имя, ведь ты дала его себе сама.
– Ты так думаешь?
Прешес воодушевленно кивнула.
– Конечно. Ты перевоплощаешься, и поэтому вполне можешь взять себе новое имя. – Она высморкалась в салфетку, ее глаза тут же посерьезнели. – А твои родители не против? Это же они назвали тебя Этель.
Этель мало рассказывала подруге о своем прошлом – лишь то, что она жила на севере Англии с матерью, которая содержала их обеих, обстирывая богатые дома и работая швеей у состоятельных людей. Она сказала Прешес по секрету, что посылает матери деньги с каждой зарплаты, но так и не призналась, что не вкладывает туда письма, потому что ее мать не может ни читать, ни писать.
А еще она не упоминала о своем отце или его огромных кулачищах, или о том, как его отправили в тюрьму за то, что он чуть не до смерти избил человека в пьяной драке в баре, когда этот человек обвинил его в шулерстве. Она никогда не рассказывала Прешес о разбитом лице или сломанных пальцах своей матери, или о том, как они переезжали несколько раз просто на случай, если ее отец когда-нибудь выберется из тюрьмы и решится их разыскать.
Этель знала, что Прешес поймет ее, возможно даже, обнимет, чтобы показать это. Этель не рассказывала ничего подруге потому, что в ее сердце горел, словно живой, горячий стыд. В своей новой жизни в качестве лондонской модели она привыкла игнорировать его, как человек, который прикрывает маленькой заслонкой бушующий в печи огонь. Он никуда не делся, но пока она не смотрела на него, она могла жить своей жизнью, словно Этель Молтби вовсе никогда не существовала.
– Нет. Не думаю, что они против, – проговорила она, откалывая от волос вымокшую шляпку. – Пойду поставлю чайник, а потом займусь куриным супом для тебя.
Она сняла пальто, чуть не уронив сумочку, а потом поднесла платок мужчины к носу. Слабый аромат сандалового дерева навеял мысли о веснушках и глубокой ямочке на подбородке. О смеющихся глазах цвета полей, окружающих ее дом.
– Я встретила одного джентльмена на главной улице.
Не дождавшись ответа подруги, Этель повернулась к кровати и без особого удивления обнаружила, что Прешес снова заснула, прижавшись щекой к подушке.
Аккуратно свернув платок, Этель положила его в комод, на самый верх, чтобы видеть каждый раз, выдвигая ящик. Платок станет ее талисманом, напоминанием о дне, когда Этель Молтби перевоплотилась в загадочную женщину по имени Ева. И о мужчине, который спросил ее имя и заставил поверить в то, что мать могла ошибаться, что мир полон возможностей, которые она только-только начала рисовать в своем воображении.
Глава 4
Лондон
Май 2019 года
Я стояла возле телефона в небольшом алькове у входа в фойе. Сверкающие жемчужины солнечного света просачивались сквозь витражные стекла распашных окон и усеивали стены и пол, навевая мысли о призраках.
Горе – как призрак. Я представила себе годы призраков, заточенных в каждой пылинке и лучике света в старой квартире, ждущих, когда кто-нибудь освободит их. Изучая серый лист на стекле, я начинала видеть свое задание совершенно по-новому.