Последний вираж штрафбата
Шрифт:
— Что-то в этом роде, — усмехнулся в ответ Борис, понимая, что механика интересует, все ли нормально у него с головой. — Согласно семейному преданию, свой первый полет я совершил, будучи трех дней от роду, когда моя матушка, урожденная баронесса и институтка, [40] выронила меня, лишившись чувств, при виде явившегося забирать ее из роддома мужа-кавалергарда без штабс-капитанских погон, но зато в кожанке красного военлета. И хотя на службе у Советской власти отец заслужил два ордена Красного Знамени, матушка часто говорила ему, что от порядочного человека в нем остались лишь гусарские шпоры.
40
Подразумевается,
Из кабины через открытый люк в полу Нефедов с удовольствием слушал перешептывание механиков:
— Оно и видно, что на голову уроненный, — говорил один из них. — Слышал, как он спокойно рассказывает о своем буржуйском происхождении?
— Да, странный тип. Нормальный хотя бы парашют надел, а этот бес метлу готов оседлать, лишь бы у нее подходящий мотор имелся. О себе не думает, только бомб ему побольше навешивай да горючего под самое горлышко закачивай.
— Да вы что, мужики! Это ж «Анархист»! — вступил в разговор новый голос.
— Как «Анархист»? Тот самый?! Тогда все понятно…
Перед самым вылетом Нефедов передал Василию Сталину через главного инженера авиабазы по вооружению просьбу дать ему еще что-нибудь дополнительно «для тонуса». Борис имел в виду реактивные снаряды или, возможно, имеющиеся на местном складе вооружения секретные ракеты — что-нибудь, что добавит ему ударной мощи. Желательно было внезапно с первого захода накрыть цель плотной волной огня и сразу сделать ноги, пока противник не опомнился.
Главный оружейник кивнул в ответ на просьбу летчика, мол, все понял. Вскоре он вернулся. Когда инженер-майор вышел из машины, в руках у него была только небольшая авоська. Борис заинтригованно гадал, что за сверхоружие там может уместиться. Но в сумке оказалось обыкновенное пиво! Оказывается, болеющий после состоявшейся накануне вечером очередной пьянки Василий по-своему истолковал просьбу Нефедова и послал ему для тонуса «батарею» из трех бутылок «Жигулевского».
Над горами самолет угодил в грозовой фронт. Вокруг кабины, словно близкие разрывы зенитных снарядов, грохотали, блистали молнии. Близость плазменных разрядов температурой в десятки тысяч градусов, способных мгновенно превратить наполненный горючим и взрывчаткой деревянный моноплан в облако раскаленных газов, чрезвычайно бодрила.
Впрочем, даже несмотря на то, что от полного опасностей забортного пространства человека в кабине отделяли всего несколько сантиметров двухслойной фанерной обшивки, он был рад, что находился сейчас именно в этом самолете, а не в каком-нибудь другом. Удивительным образом оптимизированная конструкторами для маловысотных полетов в умеренном европейском климате, машина оказалась более чем пригодна для эксплуатации в условиях афганской жары и высокогорья. Конечно, по нынешним временам это был уже далеко не самый быстрый самолет, но он идеально подходил для разработанного Нефедовым плана.
Яркая вспышка пред глазами — метрах в двадцати впереди по курсу сверкнула огромная электрическая дуга. Можно подумать, что суровое божество этих древних гор в последний раз предупреждает посмевшего сунуться сюда смельчака, чтобы он одумался и, пока не поздно, повернул назад. Пол и стены кабины начали вибрировать, дрожать, как испуганная лошадь. Но воздушному ездоку некогда предаваться тревоге — пока руки лежат на штурвале, его взгляд
Чем ближе самолет подлетал к нужному квадрату, тем все более странно вели себя навигационные приборы. Перед самой целью стрелка гирокомпаса словно сошла с ума, постоянно перемещаясь с одного полюса шкалы на другой. Внизу, насколько хватало взгляда, сплошным ковром лежали облака. Где-то под ними находилось убежище Магадмин-бека.
Борис отдал штурвал от себя. Машина нырнула в серую мглу. Сколько точно метров до земли теперь, было трудно сказать. В любое мгновение летчик ожидал рокового удара о скалы.
Нефедов задумал «лисий ход». Но для этого обязательно нужно было оказаться перед входом в ущелье одновременно с началом очередной бестолковой бомбежки. Если все получится, грохот рвущихся в пяти-шести километрах отсюда сверхмощных фугасок поглотит шум моторов одиночного «Москито».
Летчик «падающей» в ущелье крылатой машины нарушал все возможные инструкции, но иначе боевую задачу не выполнить. К счастью, высоты хватило. Пробив облака, Нефедов оказался сжат со всех сторон горными склонами. Пришлось порыскать в поисках нужного места. Маневрировать в узкой теснине на тяжелогруженом самолете было очень тяжело. Постоянно приходилось всем телом налегать на штурвал, чтобы «облизать», не зацепив плоскостью, появившийся на твоем пути острый выступ скалы, не вспороть брюхо фюзеляжа о верхушку альпийской сосны. Инстинкт самосохранения постоянно требовал — туда, вверх, на наэлектризованную высоту! Там среди сверкающих молний было все же безопаснее, чем в горном лабиринте.
Обрывки облаков еще стекали по мокрым крыльям самолета, а сверху вдогонку хлынул ливень. Словно шрапнель по фанерной обшивке «Москито» стучали крупные градины. Стеклоочистители не успевали удалять воду с лобового остекления кабины. Перед глазами постоянно находилась мутная пелена, сквозь которую можно было разобрать лишь общие очертания наземного рельефа. Между тем с отказом навигационных приборов приходилось полагаться лишь на собственные глаза да на природное чутье охотника.
К счастью, интуиция не подвела Нефедова: вскоре он обнаружил искомые ориентиры. И хотя сильные порывы ветра швыряли самолет, грозя размазать его об окрестные скалы, Борис был готов петь от радости. Он оказался в нужном месте именно в тот момент, когда поблизости начала сотрясать землю очередная группа барражирующих высоко над облаками стратегических бомбардировщиков. В сгущающихся сумерках «на мягких лапах» коварный «лис» подкрадывался к «курятнику». Впрочем, кажется, сумерки в этом накрытом тенью скал ущелье не рассеивались даже днем.
Словно сдавшись перед решимостью отважного одиночки, суровая горная природа сменила гнев на милость. Неожиданно начавшийся дождь так же внезапно прекратился. Сбегающие по стеклу крупные капли безжалостно зачищались щетками «дворников». Борис летел так низко, что хорошо видел сквозь остекление кабины поросшие лишайником стволы деревьев справа на склоне горы, омываемые бурным потоком реки глыбы камней, задравшего голову пастуха в бурке и волчьей папахе, с удивлением провожающего его взглядом, и разбегающихся в разные стороны овец. Поперек курса крылатой машины проскакивали птицы — враги низколетящих самолетов. Их стоило опасаться больше, чем зенитного огня. Вот под крылом пронеслись каменные надгробья старинного кладбища. Борис успел заметить высокие пики над некоторыми могилами с повязанными на них разноцветными платками, — знаки того, что смерть данного воина еще не отомщена.