Последний завет
Шрифт:
— Я не знаю. Но отыграть ситуацию назад уже не получится. Вы сами в курсе происходящего. «Хезболла» лупит ракетами по городам и поселениям среди ночи. Мы не можем допустить, чтобы мяч оставался на их половине поля.
— А Костелло? Что там у нее? Движется дело?
— Не спускаем глаз. Полагаю, дело у нее движется неплохо. И все, что ей становится известно, мы узнаем одновременно с ней.
Еще один вздох.
— Нам кровь из носу нужно наложить лапы на эту табличку! Мы обязаны раньше их узнать, что в ней написано. А это значит, что мы должны идти впереди их на шаг.
—
— Это как?
— Костелло может навести нас на нее, а может потерпеть неудачу. Кто знает, вдруг Шимон Гутман забрал эту табличку вместе с собой в могилу. А нет таблички — нет и проблемы, не так ли?
Человек на том конце провода все понял.
— Неплохой вариант, я с тобой согласен.
— Скажем так, ничейный.
— Если она найдет табличку, мы ее заберем. Если она не найдет табличку… ну, вернее, не доберется до нее… Это будет означать, что она не достанется никому. И это, повторяю, неплохой вариант.
— Да, не самый худший.
— Ладно, договорим утром.
Человек на том конце провода отключился. В трубке вновь послышался двойной щелчок.
Он быстро набрал другой номер — номер тех людей, которые не спускали глаз с Гутмана-младшего и Костелло. Ему ответили после первого же гудка.
— Где объекты? Отлично. У нас меняется план.
ГЛАВА 45
Иерусалим, пятница, 03:11
Она даже не поняла в первую минуту, открыты ли у нее глаза. Во всяком случае, ничегошеньки перед собой не видела. Мэгги попыталась было повернуться лицом к будильнику, чтобы узнать время, но шею пронзила такая боль, что она застонала и упала головой обратно на подушку. И тут она все вспомнила. Она шла по коридору, затем открыла своим ключом дверь номера, вошла внутрь… и её ударили.
Где она сейчас? Она ощупала пространство по бокам от себя и поняла, что лежит в постели. Слева было окно, очертания которого угадывались, хотя и смутно. Справа бельевой шкаф. Значит, она по-прежнему в своем номере. Черт возьми, что с ней случилось?
— Прости меня, солнышко. Умоляю, прости меня. Я не хотел, — вдруг совсем рядом с ней раздался голос.
Ури…
Мэгги попыталась сесть, но у нее ничего не получилось. Голова и шея раскалывались от боли.
— Я все объясню, ты не шевелись пока. Лежи. Я проснулся и не нашел тебя в номере. Я подумал, с тобой что-то случилось. Вышел в коридор — никого. А потом услышал, как кто-то поднимается по лестнице. Ну, я спрятался за дверью и…
— И как следует меня треснул?
— Я же не знал, что это ты, Мэгги! Извини меня, пожалуйста. Как тебе помочь?
Набравшись духу, она все-таки преодолела боль и села. Ури тут же подоткнул ей под спину подушку и передал заранее припасенный стакан воды. Она сделала пару крошечных глотков и больше не смогла — каждое движение отдавалось резкой и сильной болью. Потом она почувствовала руку Ури у себя на лбу. Очевидно, он стоял на коленях у постели.
— Все, кто близок мне, мучаются… Все либо умирают, либо…
Мэгги после воды вроде стало полегче. Она попробовала шевельнуть головой и застонала.
— Черт, Ури, чем это ты меня так приложил?
— Рукой…
— Вы тут, как я понимаю, не привыкли вести долгие разговоры. Сначала бьете, а потом разбираетесь.
— Ну прости ты меня…
Ури куда-то отошел, а через минуту вернулся со смоченным в холодной воде полотенцем. Он осторожно приложил его к затылку Мэгги, и та испытала настоящее блаженство, хотя вода и побежала ручейками по спине вниз. Через пару минут кровь перестала остервенело стучать у нее в висках и боль отступила, став терпимой.
— Ури! — Она вдруг опомнилась и поймала в темноте его руку. — Срочно передай мне мой пиджак! Он висит на стуле!
— Пиджак? Зачем? — Его голос по-прежнему был виноватым.
— Быстро!
Он передал ей пиджак. Мэгги принялась рыться в карманах и наконец нащупала блокнот.
— Свет!
Он включил ночник.
— Смотри. Твой отец сказал: «Поиск стоит начать с Женевы. Но не с того города, о котором слышал каждый школьник. Я имею в виду другое, более современное место, где каждый может быть тем, кем захочет». Помнишь?
— Ну…
— Мне кажется, я знаю, где находится это место.
— Так… в Женеве…
— Да, но не в той, о которой ты сейчас подумал. — Мэгги пробежала глазами еще по нескольким строчкам. — Ага, вот! «…Ури! Если я уйду из этой жизни, ты найдешь меня в другой. Она есть. Удачи, сын!» Понял теперь?
— Ничего не понял.
— Ты помнишь, как он произносил эти слова?
— Конечно, помню.
— Ты их абсолютно точно перевел?
— Ну да…
— Он прямо так и сказал: «Ты найдешь меня в другой. Она есть». Да?
— Ну… На самом деле он сказал: «Если я уйду из первой жизни, ты найдешь меня во второй». Но мне показалось, что так… ну, что так не говорят. И я перевел чуть иначе, чтобы эта фраза звучала нормально и естественно.
— Ага! — Мэгги усмехнулась. — Значит, он сказал, что может уйти из первой жизни и тогда его стоит искать во второй. Нет, Ури, твой отец именно это и имел в виду!
— Слушай, я по-прежнему ничего не понимаю. Объясни по-человечески!
Мэгги вдруг вспомнилось, сколько копий обычно ломают дипломаты во время сложных переговоров из-за тонкостей перевода одного и того же текста на разные языки. Она лично сталкивалась с этим как минимум дважды. В первый раз, буквально за час до подписания соглашения, одна из сторон вдруг высказала сомнение в аутентичности их варианта перевода. И Мэгги целый день сверяла каждое слово документа с двумя переводчиками, представлявшими обе стороны. Они спорили из-за каждой запятой. Слава Богу, все кончилось благополучно. Другой случай был почти анекдотическим. Его до сих пор вспоминают на всех светских раутах американские дипломаты. Во время переговоров по ближневосточному урегулированию в Кэмп-Дэвиде израильский премьер ухитрился подписать с египтянами соглашение, перевод которого на иврит фиксировал для израильтян гораздо меньше обязательств, чем перевод на английский, который довольный Джимми Картер увез с собой в Вашингтон.