Последняя битва
Шрифт:
— Ку-ху-хууу! Утро проходит, а вы все еще на моей земле. Скоро полдень!
Резвый как раз пытался влезть на корявую рябину, но, услышав голос «друга», свалился и ободрал ногу.
— Ясно, ясно! — заорал в ответ обозленный заяц.
Руро помогла ему подняться, легко вспрыгнула на ветки.
— Там, — указала она на северо-восток, — высохшее русло, уходящее вдаль.
Резвый вскочил, чувствуя себя много лучше.
— Во-во, как в стишке, вода, которой нету. Хорошо разгадывается, да, Юкка?
Юкка, которая уже вела белок в том направлении, спокойно ответила:
— Сообразили уже, о резвый ногою.
Руро пристроилась в конце колонны. Заяц шел рядом, бормоча:
— «Резвый ногою», тоже… имя правильно не может выговорить… А если бы я ее назвал Юккой пращевою?
Хорошая идея — запустить ее из пращи, во!
Голод — штука не слишком приятная. Особенно после длительного марш-броска. Они шли гуськом по длинному извилистому высохшему руслу. Заяц плелся в хвосте, отфыркиваясь и кашляя в туче пыли, поднятой идущими впереди. Мучил не только голод — отчаянно хотелось пить. Два маленьких кислых яблока, которые ему дала Руро, он проглотил сразу же. Заяц сорвал на ходу горсть травы, но, засунув ее в рот, сразу же вскрикнул и выплюнул, с отвращением глядя на полосатое длинное черно-желтое тело, с жужжанием взвившееся из комка.
— Проклятые осы, в рот лезут! Сдохну тут с голоду и от жажды!
Уже поздно вечером Юкка остановила группу. Резвый рухнул рядом с Руро, жадным взглядом оглядывая остальных белок, которые открыли свои мешки и откусывали медовый хлеб с фруктами, запивая водой из фляжек. В отчаянии он взмолился:
— Ох, ребята, как бы кто поделился ужином, а?
Как будто не слыша, белки продолжали поглощать пищу. Тогда заяц взялся за дело иначе.
— Вот такая жизнь в походе… вместе шагаем, вместе поем… весело живем… Брось кусочек старому приятелю, парень, и запить глоток…
Тот, к кому обращался Резвый, аккуратно спрятал лепешку и с ненавистью во взгляде повернулся к зайцу:
— Если б не ты, мы бы уютненько сидели в своем сосновом лесочке, вместо того чтобы тут глотать пыль. А все из-за того, что ты наговорил всякой всячины атаманше. Воткни кляп в глотку и будь им сыт.
Резвый мрачно опустил взгляд и увидел ползущего по ноге муравья. Он уже собирался отведать, каково это резвое насекомое на вкус, но на ум пришла другая идея. Ерзая на хвосте, он приблизился к Юкке. Она удивленно уставилась на зайца, который подмигнул, улыбнулся и зашептал:
— А есть-то хочется, дружище! И тебе тоже! Глянь только на этого, противного, толстомордого, как лягушка на сковородке. А что если ты прикажешь двум-трем из них отдать тебе половину провизии? Кто посмеет отказать Юкке Праще? А мы поделим добычу пополам, во, половину мне за умную идею, другую половину тебе, как главному. Хи-хи-хи. Здорово придумал, да?
Взгляд Юкки, казалось, мог расколоть скалу.
Заяц отъехал на своем хвосте обратно. Он был обречен еще на голодную ночь. Закрыв глаза, он крикнул:
— Спокойной ночи, жлобы твердокожие! Чтоб вам не дал спать мой завывающий с голоду желудок, во! Чтоб вам приснилось, как я загибаюсь!
Утро не принесло зайцу облегчения. Он запричитал сразу же, как проснулся:
— О-о-о-о! Лапы свело! Глаза не видят!
Бумс!
Юкка врезала ему по уху и, бросив на землю, зажала пасть обеими лапами.
— Дурень, — зашипела она. — Чего орешь на всю округу? Ты что, не слышал, что Беддл сказал? Сидеть тихо и не высовываться, враг совсем рядом. Еще пикнешь, и я сама тебя придушу!
Она подняла голову над береговой кромкой. Руро и Груд присоединились к ней.
— Что-то там шевелится, видишь, Руро?
— Ну, вижу, да… Трава высокая и колышется против ветра.
— Сколько, интересно, их там…
Юный Груд раскрыл было рот, но Юкка подтолкнула его:
— Тихо! И все вы, потише! Не накликайте неприятностей, может, они пройдут мимо и нас не заметят.
Потирая живот, Резвый осторожно высунул голову, заметил движение травы и заорал во все горло:
— Эй, друзья, где вы там, покажитесь!
Тут же над травой поднялись колючие головы двух ежей, которые, больше не скрываясь, направились к вы-. сохшему руслу.
Юкка прищурилась на зайца:
— Как ты понял, что это ежи?
Резвый вежливо повел ушами:
— Я ведь, видите ли, из Саламандастрона, во как. Мы можем чуять живность на каком-то расстоянии. Эй, ребята, с кем имеем честь?
Два крепких самца неуклюже скатились в русло.
— Здравствуйте. Я — Травун, тут вот мой брат Камышун. Вы малыша тут не заметили?
Заяц осторожно, чтобы не уколоться, пожал ежиные лапы.
— Да нет, пока не встречали. Опишите поподробнее на всякий случай, будем поглядывать, посматривать.
Говорил Травун, брат его только кивал да поддакивал.
— Кеглюн ему имечко. Мы его у лис отбили в прошлом сезоне. Отца-матери не знает, так, Камышун?
— Да, да!
— А уж у-умный! Говорит все по-ученому, по-ученому, а уж на-аглый… Так, Камышун?
— Да, да!
— Нас зовет злыми дядьками, раз мы его рано в кровать, рано вставать, мыться-чесаться, так, Камышун?
— Да, да!
— В общем, смылся от нас тихонечко… Мы его уже два дня ищем. Так, Камышун?
— Да, да!
— Так если вы, добрые звери, найдете его случайно, оставьте с ежами, каких встретите… Это лучше всего будет, так, Камышун?
— Да, да!
Они полезли обратно вверх по склону высохшего русла.
Юкка бросила на зайца недовольный взгляд:
— Хотела бы я, чтобы ты был таким же разговорчивым, как Камышун.
День прошел без событий, жаркий, пыльный, утомительный. Резвый был убежден, что конец его близок, голодная смерть поджидает за ближайшим поворотом. Юкка и Руро более стойко выдерживали муки голода. Они никого ни о чем не просили и ничего не брали у товарищей. К вечеру высохшее русло почти сровнялось с берегами, на ночь отряд расположился на открытом торфянике. Белки уселись у костра, разведенного под прикрытием валуна. Резвый лежал в сторонке от остальных и некоторое время молчал. Наконец его прорвало, и тут началось его обычное нытье: