Последняя Ева

Берсенева Анна

Тучи уходили, и оставалось после них только пустое небо. Эту пустоту и видели в Евиных глазах домашние, и она пугала их куда больше, чем растянутая нога, и от нее выписывались таблетки, действия которых Ева не ощущала, послушно глотая их одну за другой.

Ей не хотелось говорить ни с кем, даже с мамой. Ей был в тягость любой разговор, потому что она читала в глазах любящих ее людей такую удручающую жалость, что собственная никчемность начинала казаться совершенно безнадежной.

Единственным человеком, с которым она этого не ощущала, была Полинка. Ева даже не понимала, почему это так. В раскосых черных глазах сестры она не видела

этой невыносимой жалости, но чувствовала, что отсутствие жалости не означает равнодушия. Полинкины глаза сверкали из-под длинной рыжей челки непонятным и живым блеском, секрета которого Ева никогда не могла разгадать. Да и никто, наверное, не мог.

Сестра так же не говорила с ней о случившемся, как не говорили остальные, – и вместе с тем не говорила как-то иначе. Ее молчание непостижимым образом делало все, случившееся с Евой, как бы и не существующим – или, во всяком случае, несущественным. С Полинкиным появлением – всегда поздно вечером – в дом входила какая-то особенная жизнь, в которой не было места пустым страданиям от несчастной любви, от никчемности и бессмысленности существования…

Этой жизни Ева не знала, но чувствовала значительность происходящих в ней событий. Так было с самого Полинкиного детства, когда они вдруг поняли, что маленькая рыженькая девочка рисует на больших листах бумаги что-то не совсем простое, им непонятное…

Впрочем, сестрица, как всегда, выглядела совершенно бесшабашной, во всяком случае, внешне, и язычок у нее не стал менее острым.

Утром она собиралась в институт – как обычно, ничего не приготовив с вечера и пытаясь что-то нашарить в темноте, чтобы не будить больную Еву.

– Ну, включи свет, – сказала наконец Ева. – Включи, включи, я все равно не сплю.

– Почему? – удивилась Полина. – Глупая ты, золотая рыбка, я б на твоем месте только и делала, что спала!

Сказав это, она зевнула и так блаженно зажмурилась, что Ева невольно улыбнулась. Глядя на Полинку, она и вправду готова была поверить, что ее нынешняя жизнь являет собою полное блаженство: спи себе сколько угодно!..

– А что бы ты и правда делала на моем месте? – вдруг спросила Ева. – Скажи, Полина, что?

Она не ожидала, что спросит об этом сестру – тем более сейчас, когда та как раз полезла под стол, разыскивая какой-то закатившийся карандаш. И что могла ей посоветовать Полинка? Можно подумать, у нее был какой-то особенный жизненный или любовный опыт! Так, какие-то мгновенно меняющиеся ухажеры – как у любой девчонки ее возраста, которую природа наделила живым характером и оригинальной внешностью.

– На твоем месте? – переспросила Полина, выбираясь из-под стола с карандашом, заложенным за ухо. – Говорю же, спала бы с утра до вечера, на всю оставшуюся жизнь бы отоспалась.

– Полиночка, ну я серьезно! – Трудно было говорить серьезно, глядя на карандаш за ее ухом, на комочки пыли, прилипшие к рыжим волосам и к свободно лежащему вокруг тонкой шеи вороту пестрого свитера. – Я же все время о нем думаю – об этом обо всем…

– Слушай, а зачем тебе вообще об этом думать? – поинтересовалась Полинка. – Рыбка, зачем тебе думать про какого-то козла? Да кто он такой, чтоб ты о нем думала! – Она достала карандаш из-за уха и положила в карман широкой разноцветной юбки. – Почему это он всю жизнь твою заполнил, а? Тоже мне, нашла свет в окошке! Ну скажи: уж так уж сильно ты его любишь?

Полинка смотрела так испытующе, что Ева невольно отвела глаза.

–

Я не знаю… – медленно произнесла она. – Теперь я ничего не знаю. Но у меня такая пустота внутри, если бы ты знала! Если б ты слышала, что он говорил…

– Жалко, Юрки нет, – сердито пробормотала Полина. – Хотя, наоборот, хорошо вообще-то. Он бы его убил, это точно, и в тюрягу бы загремел! Он его, знаешь, терпеть не мог, твоего Диню обожаемого.

– Разве? – удивилась Ева. – А я не замечала…

– А что ты вообще замечала? – хмыкнула сестрица. – Нет, это же ужас просто! И что, это у всех так? Ну, чтоб мужику в рот смотреть и ждать, пока пальчиком поманит?

– Не у всех, наверное, – невесело усмехнулась Ева. – Ты же не смотришь и не ждешь?

– Еще не хватало!

– Ты совсем другая, Полиночка… – глядя в ее глаза, проговорила Ева. – У тебя самостоятельная жизнь, понимаешь? Вот я на четырнадцать лет тебя старше, а чувствую, что у тебя более самостоятельная жизнь, чем у меня.

– Ясное дело, – кивнула Полинка. – Ну а тебе кто мешает? Расплевалась с ним – и слава Богу. Вот и живи самостоятельно, кто тебе теперь не дает?

– Но у тебя не просто самостоятельная жизнь, – словно не слыша ее вопроса, продолжала Ева. – Я не могу точно это высказать, но я чувствую… У тебя она действительно такая, понимаешь? – Ева подчеркнула слово «действительно». – В ней что-то происходит, что-то важное, наверное, тебе что-то бывает надо для себя… Ты творческий человек. Ты знаешь, зачем живешь, или хоть чувствуешь, если не знаешь. А моя жизнь никогда такой не будет, как бы я ни старалась. Сама по себе я себе не нужна. И зачем притворяться?

Полина слушала, сидя на краешке стола и грызя кончик рыжей прядки, что всегда означало у нее внимание. Что-то мелькнуло в ее обычно хитровато-безмятежных глазах, на мгновение сделав их такими печальными, какими Еве никогда не приходилось их видеть.

– Я не знаю, Евочка… – сказала она. – То есть насчет тебя не знаю. Насчет меня, наверно, так и есть – что-то со мной происходит… Ну, это все фигня, не обо мне речь. А ты… Ты же у нас совсем особенная – прям как цветок, ей-Богу! Аж страшно. Нет, и надо было, чтоб именно тебе такой гад попался! – сердито воскликнула она, ударив себя кулаком по колену.

– Да он не гад, – возразила Ева. – Он нормальный мужчина, еще и из лучших. Умный, интересный человек, хороший учитель, ученики его любят…

– Ведет активную общественно-воспитательную работу, – хмыкнула Полинка. – Да ладно, забудь ты о нем!

Конечно, забыть обо всем только потому, что так сказала Полинка, было невозможно. И все-таки Еве почему-то стало легче от этого разговора.

– А как в институте у тебя? – спросила она, меняя тему. – Не наладилось? Может быть, все же…

– Слушай, вот об этом давай не будем, а? – оборвала ее Полина. – Не порть хоть ты мне настроение с утра! Да уйду я оттуда, уйду, – нехотя проговорила она. – И не будем о грустном.

Видно было, что она явно не хочет разговора на эту тему.

– Но почему, Полиночка? – все-таки спросила Ева.

– Да нипочему! Ну, не хочу я заниматься промышленным дизайном, если уж тебе популярные разъяснения нужны, – нехотя сказала она. – А меня учат промышленному дизайну.

– А чем хочешь?

– Чем-чем… Поживем – увидим! – неожиданно рассмеялась Полинка, щелкая выключателем. – Все, золотая рыбка, будь здорова! Я исчезла.

– В институт? – на всякий случай спросила Ева.