Последняя Ева
Шрифт:
– Поговорите, – пожала плечами Ирина Андреевна. – Он вполне взрослый человек. Хотя – о чем говорить, тем более вам… А правда, что вы выходите замуж, Ева Валентиновна? – вдруг спросила она.
Ева растерялась, не зная, что ответить.
– Кто вам об этом сказал? – только и смогла она спросить.
– Он и сказал, Тема. Сказал: «Не волнуйся, она выходит замуж». Вы с ним о поступлении поговорите, раз уж собираетесь, – попросила она. – Он, по-моему, вообще об этом не думает, а я просто в ужасе. Ему же восемнадцать первого сентября исполнится,
Дверь за ней захлопнулась, и Ева осталась в одиночестве.
Хорошо, если бы все это оказалось первоапрельской шуткой, неудачным розыгрышем! Ева сама не понимала, отчего ее поверг в такое смятение разговор с мамой Артема Клементова.
«Неужели я совсем не догадывалась? – спрашивала она себя, уже возвращаясь домой. – Боже мой, ну конечно, нет! А почему, собственно? Потому что он мой ученик? Да нет, наверное, даже не поэтому – или не только поэтому… Просто я ни о ком не думала, кроме Дениса. И к тому же мне вообще не приходило в голову, что я могу кому-то нравиться, да еще вот так, безответно… Но я ведь понравилась Леве, почему же?..»
Вопросы цеплялись за вопросы, но ответа у нее не было ни на один из них.
«Я просто поговорю с ним, – решила наконец Ева. – Не о том, конечно… Просто постараюсь ему объяснить, что надо поступить в институт, надо учиться. Сейчас такое тяжелое время, зачем ему идти в армию, это было бы просто ужасно… Я спокойно поговорю с ним, мне ведь так легко было говорить с ним прежде!»
Но, размышляя таким образом, Ева понимала, что легкости, которую она ощущала с Артемом, больше уже не будет. И ей жаль было этой легкости, и ясности помыслов, и простоты.
Школа и семья были двумя оплотами ясности в ее жизни, ни в том, ни в другом не могло быть смуты, тревоги…
Не могло – и вот стало.
Войдя в квартиру, Ева еще в прихожей услышала громкий Полинкин голос и удивилась: с чего это сестрица проводит дома такой развеселый день, как первое апреля? Голос доносился из детской, и Ева сразу пошла туда, сняв только плащ.
Полинка сидела на своей кровати, по-турецки скрестив ноги, мама стояла рядом, но Полина говорила так громко, как будто кругом были глухие или она оглохла сама.
– Черт, вот дурость, что ж это все так ломается, ломается, падает, я не понимаю, и сколько можно терпеть, ждать, сколько можно, и чего, глупо, ни к чему… – быстро, захлебываясь, говорила Полинка; бессмысленность ее слов только усиливалась оттого, что они произносились громко. – О чем вы спрашиваете? – вдруг вскрикнула она, хотя и мама, и Ева молчали. – Громче, скажите же громче! Какой-то бред… О чем можно меня спрашивать, и кому – вам! Вы и так все знаете! Вас же нету, вы мне кажетесь? Или нет? Кого вы там кромсаете, зачем?
Ева смотрела на сестру, ничего не понимая – и, главное, не
– Что с ней? – в ужасе прошептала Ева, когда Полинка на секунду замолчала.
– Я тебя жду, – не оборачиваясь, застывшим голосом проговорила мама. – Побудь с ней, мне надо позвонить. Надо врача вызвать.
Мама говорила как-то медленно и очень тихо, как будто боялась напугать Полину, хотя та, кажется, все равно ничего не слышала и едва ли вообще замечала, что в комнате есть люди.
– Какого врача? – спросила было Ева, но Надя взглянула на нее такими мрачными, никогда ею прежде не виданными глазами, что она тут же замолчала.
– Побудь с ней, – повторила мама. – Смотри, чтобы она не вставала.
Ева кивнула и, холодея от страха, села на край кровати.
– Уберите их! – вдруг закричала Полина. – Уберите сейчас же, они растут, как же их много, они сейчас всю комнату заполнят! Они меня задушат, уберите!
Ева проследила за ее полным ужаса взглядом и поняла, что Полинка смотрит на свой письменный стол, по которому во множестве разбросаны цветные карандаши, мелки, фломастеры…
– Уберите! – повторила Полина, положив обе руки себе на горло, как будто собираясь задушиться. – Они же меня убьют, убери-и!..
Вскочив, Ева одним движением смела на пол все, что было на столе. Кажется, это немного успокоило Полину – она откинулась назад и прилегла на подушку, закрыв глаза. В жуткой тишине Ева слышала, что мама разговаривает с кем-то по телефону – как ей казалось, страшно медленно.
Через минуту Надя опять вошла в комнату.
– Она уснула? – едва слышно спросила Ева. – Она что… пьяна? Мама, я не понимаю! – в отчаянии воскликнула она.
– Нет, кажется, не пьяная, – ответила мама. – Похоже, наркотик, калипсол, что ли. Ей все время что-то мерещится. То змеи чудились, как будто они из картины ее вылазят, – видишь, я сняла.
Картина с тарханкутской странницей действительно была снята со стены и спрятана под столом.
– Что же теперь будет? – спросила Ева.
Ей стало так страшно, как не было никогда в жизни. Что-то темное, мрачное словно прорастало прямо из Полинкиной груди, разъедало ее изнутри, готово было уничтожить… Ева никогда не видела, как действуют наркотики. И, хотя она знала, что их пробует к окончанию школы едва ли не каждый второй, но в их школе это было не так. Да и вообще, одно дело каждый второй, а другое – сестра… К тому же Ева не представляла, что это выглядит так ужасно!