Последняя неделя лета
Шрифт:
– Тома..., - начал, было, он, но, Тома, не глядя на него, вырвала руку, и, не дав ему продолжить, схватив Ясю за руку, затащила ее внутрь.
– Забыли о нем!
– пресекла она попытку Яси что-то сказать.
– Мы сюда развлекаться пришли, а не выяснения отношений устраивать.
– Хорошо, - согласилась та, оглянулась и спросила, - а с кем тут танцевать-то?
Танцплощадка еще пустовала. Вдоль стен стояли несколько пар. На сцене, в перерыве между песнями, бродили, настраиваясь, музыканты. Барабанщик заполнял паузы экспромтами.
Он выкидывал коленца, отклянчивал зад, как-то странно и коряво сгибал руки и ноги, кружился волчком, одним словом, получал максимум удовольствия от вечера.
– А танцевать мы будем друг с дружкой, - твердо сказала Тома. - Сыта я уже по горло, как местными аборигенами, так и выходцами с Крыма.
Червону руту уже сменило море, и солист, под оглушающий аккомпанемент пел:
Море-море, мир бездонный,
Пенный шелест волн прибрежных...
– Пойдем, - потянула Ясю за руку Тома, - ну пойдем же!
Похоже коньяк совсем расслабил Тому. Она вытянула Ясю почти в центр.
Потом обернулась к ней, взглянула потемневшими глазами, и сказала:
– Какое счастье, что ты у меня есть. Какое счастье. Спасибо, что ты меня спасла, спасибо тебе. И молчи, даже не упоминай! Это именно ты меня спасла... Я тебе так благодарна. И знай, я тебя очень, очень люблю. Лучше подруги у меня не было и никогда не будет...
Крепко обняла за талию, прижалась, и благодарно поцеловала в губы.
Яся вся замерла, потом отмерла, и, секундочку поколебавшись, обняла Тому и прижалась к ней щекой. Так, их, тесно обнявшихся и подхватила музыка.
В это время, от входа, донесся какой-то шум.
– Платите, а то не пущу, - послышался испуганный голос старушки продававшей билеты.
– Нэ кипишуй стара, мы тилькы глянэмо, - раздался громкий, явно пьяный голос.
– Ты шо стара, зовсим з глузду зъихала? - раздался другой, но не менее противный и пьяный голос.
– Ты шо, важаешь мы стрыбаты тут будэмо? Дивчат пидбэрэмо та пидэмо. Нэ суй мэни свои квыткы, а то, взад тоби йих засуну!
И тот же голос заржал, видимо, восхитившись своим юмором.
Послышалась возня, а потом в зал кинотеатра вошли двое.
Один был огромный с длинными, до самых колен, руками. Даже при его размерах, его голова казалась непропорционально огромной, в основном за счет нижней челюсти, выпирающей вперед. Весь он неуловимо смахивал на гориллу, которую обрядили в джинсы и рубашку. Он отцепил, вцепившуюся в него старушку и, огромной как лопата, лапой, небрежно выпихнул ее на улицу.
Второй был поменьше, поджарый, но тоже явно крепкий, с хорошо развитой мускулатурой, свидетельствующей или о занятиях спортом или о регулярной физической работе. Из кармана его штанов торчало горлышко бутылки.
Оба были явно пьяны.
Они стали обходить зал, откровенно оглядывая присутствующих и выбирая себе, как ясно было из разговора у входа, будущих сексуальных партнерш.
При их появлении, несколько танцующих пар, видимо услышавших пререкания у двери, остановились и вернулись к стенам. Несколько девчонок, стоящих парами, спешно, обходя их по дуге, покинули танцплощадку.
Девочек медленно качала обволакивающая их музыка, они забылись и не обращали внимания на окружающих. Постепенно в центре зала они остались одни.
Парочка, обойдя зал по кругу, подошла, наконец, и к ним.
Музыка закончилась. Девочки очнулись, и, только теперь заметили, кто стоит рядом с ними. Увидев, что остались одни в центре зала, начали испугано озираться.
– Дивчатка!
– залыбился качок, заметив их испуг.
– Яки красыыывииии!
– затянул, делано восхищаясь.
– Як, собакы!
– вдруг неожиданно гаркнула горилла, и они оба, заржали. Видно было, что это у них дежурная шутка.
– Оцэ гарни дивчата! Мыко, твоя яка?
– повернулся качок к горилле.
– Рыжэнька, - кивнул тот головой на Тому.
– Ну, а моя нехай будэ чорнэнька, - не стал возражать качок.
– Тэж гарна.
– Та куды ж вы дивчата?
– гигант, неожиданно ловко преградил дорогу девчонкам, дернувшимся к выходу.
– А потанцюваты?
Неожиданно Тома с ужасом ощутила, что она, как клещами, зажата в объятьях гориллы и смысла дергаться не больше, чем у мухи на липучке.
Мыко повернулся к музыкантам и гаркнул:
– А ну грайтэ, давайтэ! Вжарьте хлопци!
– Грайтэ давайтэ, а то щас до вас пидийду!
Те, после небольшой заминки, заиграли, видимо очень модного тут, Антонова:
Вот как бывает, где лета звонкий кpик.
Вот как бывает, где счастья светлый миг.
То шо трэба!
– Томин партнер, показал им, огромный, похожий на сосиску, большой палец, удовлетворенно кивнул головой, и закачал Тому, принуждая к к танцу. Зажатая, как тисками, Тома, чтобы не упасть, подчинилась. Потом прижал ее еще сильнее грудью, потер об себя, и удовлетворенно сказал:
– А гарни у тэбэ цыцькы. Малэньки, а тверди як яблучки.
Тома испуганно вскрикнула.
– Крычы, крычы, - удовлетворенно кивнул головой Мыко, - трэнуйся. Тоби сьогодни ниччю багато крычаты довэдэться. Вид радости, вид щастя. Так шо трэнуйся.
Внезапно его огромная ладонь облапила левую ягодицу Томы.
– О, и жопка гарна, - еще более удовлетворенно кивнул головой Мыко, - хоч малэнька, а твэрда як кавунчик.
Тома понимала через слово, но ужас сковывал ее все больше и больше.