Последняя ночь
Шрифт:
Если бы спросил кто-нибудь, отчего так решилось, он наверняка и не знал бы, что ответить. Но спросить было некому, а сам Иван Тарасович не спешил поделиться с окружающими своим открытием.
Он обстоятельно, не торопясь, как все, что делал в своей жизни, подготовился к осуществлению плана. Продал то немногое ценное, что еще оставалось в доме — но деньги, вырученные от этого, вопреки обыкновению не пропил.
Смастерил из деталек, в незапамятные времена неизвестно зачем принесенных домой, простенький
Повеселел даже.
— Тащи с завода каждый гвоздь — ты здесь хозяин, а не гость! — напевал он, забивая матерчатый пояс-набрюшник оставшимся от прошлогодних поездок за рыбой толом. Взрывчатка похожа была на дешевое хозяйственное мыло и пахла военным детством.
Собрался на скорую руку. Побрил щетину.
Хотел зайти в церковь, но вспомнил, что христиане самоубийц не жалуют — и отправился в железнодорожные кассы за билетом до Питера.
В один конец…
Дом на улице Павловича он нашел без труда.
— Вы к кому? — остановил Ивана Тарасовича охранник.
— Я до Андрея Марковича.
— У вас назначено?
— Нет, сынку.
— А по какому вопросу?
Вид посетителя внушал охраннику не то, чтобы опасение, но нечто, отдаленно похожее на тревогу;
— Извините! В стороночку…
Лукашенко подвинулся, пропуская к турникету какого-то дядечку с лысиной:
— Пожалуйста.
Охранник внимательно глянул на разовый, выписанный в бюро пропуск, потом с ног до головы ощупал лысого специальным детектором:
— Что это у вас звенит?
— Ключи! — Посетитель без препирательств и разговоров продемонстрировал металлическую связку.
Охранник еще раз проверил:
— Все?
И убедившись, что действительно все, пропустил его в офис. Потом перевел взгляд на Ивана Тарасовича:
— Так по какому вопросу?
— Я по этому, как его… личному! — выдавил Лукашенко. Он уже понял, что дальше поста со своим самодельным взрывным устройством не пройдет ни за что.
— По личному надо договариваться. Вон, телефон в холле… Да нет, справа. Позвоните секретарю, она все объяснит.
— Спасибо, сынку!
Иван Тарасович подошел к аппарату, набрал номер, что-то для виду стал говорить насчет своего магазина в Киеве… Выслушав объяснения и совет обратиться к директору по сбыту, повесил трубку.
Постоял, изучая красивый рекламный стенд, на центральной фотографии которого ласково улыбался читателям господин Удальцов.
— Вот ты який…
Теперь он решил действовать по-другому.
Ведь этот самый Андрей Маркович когда-нибудь выйдет из здания? Выйдет!
Вон, машина, самая большая из стоящих перед издательством, наверное, его?
Выйдет, шагнет через тротуар… Лукашенко встал перед матово-стеклянным фасадом «Первопечатника» так, чтобы в нужный момент успеть приблизиться к господину генеральному директору.
Чтобы схватить его, стиснуть и тысячу раз повторенным в мечтах движением соединить контакты запотевшей в кармане ладонью.
Взрыв! Очистительный взрыв — и зло погибнет.
Погибнет.
Так, что цена уже будет совсем не важна…
— Согласитесь, история с самого начала попахивала кустарщиной. Этакая клубная самодеятельность, верно?
— Ничего себе! — Виноградов представил себе кадры телевизионного репортажа: залитый кровью асфальт, тела прохожих…
— Я имею в виду чисто техническую сторону, — поправился Михаил Михайлович. — Подрывное дело требует специальной подготовки.
И зачем-то добавил:
— Это вам не рыбу глушить!
— Так почему все-таки рвануло?
— Трамвай… Представляете себе: поворот, провода на дожде заискрили, дали очень мощный электрический разряд. А детонатор у покойного Лукашенко был практически без степеней защиты.
Несколько метров они прошли в тишине.
Во-первых, требовалось подвести некую символическую черту под этой частью беседы, да и сам процесс ходьбы требовал внимания.
Вдоль дорожки, по обе ее стороны, тянулось холодное, серое месиво, и нужно было очень аккуратно ставить ноги, чтобы не поскользнуться и не набрать воды в туфли.
— Вообще-то омерзительное зрелище — первый осенний снег. Верно?
— Ну, поначалу смотрится неплохо. Но утром… Скажите, Михаил Михайлович, я правильно высчитал схему?
— Да, — вопреки ожиданиям Виноградова Пономаренко ответил просто, без условий и оговорок.
Они уже вышли за ограду кладбища, когда спутник Владимира Александровича заговорил — судя по интонации, он не просто рассказывал адвокату обоим прекрасно известные вещи, но старался его в чем-то убедить:
— «Первопечатник» получал от фиктивной реализации пятидесятитысячного тиража каждой толстой книги примерно пятьсот миллионов рублей, при фиктивных же затратах примерно в четыреста, показывая прибыль с каждого нового издания в сотню «лимонов».
— Хороший бизнес!
— Да, неплохой. Но фактически тратилось на тираж миллионов сорок пять, редко больше.
Виноградов кивнул:
— Точно! И по моим прикидкам — процентов двенадцать-семнадцать.
— Они покупали рукописи, не читая, лишь бы набирался нужный объем. Гонорары платили неплохие, причем все официально. И за оригинал-макет тоже: оформление, набор, верстка, корректура… На круг — миллионов тринадцать. А дальше начинались чудеса. Бумага, полиграфические материалы, типографские работы и прочее обходилось им в десять раз дешевле, чем по всем документам! Знаете, за счет чего?