Последняя охота
Шрифт:
— Чего? Людей убивал, а ежа не можешь?
— Ежик — не лягавый! Он мне ни хрена не утворил. Да и как замокрю? Весь круглый! Где кентель?
— Брось в воду — он сам развернется!
— Как? В воде убить?
— Дай по башке, и все на том. В общем, ты тут сам справишься, — повернул к дому, тут же забыв о Власе.
Дамир уже спал, не дождавшись Михаила. Устал за день, на ужин сил не хватило. Смирнов сам затопил печь, сварил картошку, вскипятил чай, достал грибы и рыбу, разбудил Дамира.
— А я своих во сне видел. И зачем разбудил? Мне так хорошо было с ними, тепло и спокойно.
Смирнов, услышав такое, сразу
— Тебе хоть есть куда вернуться…
— А разве у тебя нет семьи? — спросил Дамир.
— Была. Теперь меня никто не ждет. Время свое свершило, хотя не в том суть. Не все умеют ждать.
— Жена не дождалась, и хрен с ней! Другую сыщешь. Ты грамотный, покуда не старый…
И только хотел спросил о детях, в дверь постучали. В комнату вошел Влас.
— Бугриха наша, Золотарева, велела передать, чтоб завтра с утра все на склад пришли. Рыбу делить будут, которую вы коптили. На всех! На каждую душу поровну.
— Присядь с нами! — предложил Смирнов и указал на стул за столом.
Влас потоптался, переламывая самого себя. Ноги несли его к столу, а разум не соглашался. Михаил исподволь наблюдал за ним. Дамир сидел, разинув рот, словно примерз к стене.
— Ешь! — поставил бывший следователь миску перед Власом, положил вилку.
Тот сразу налег на картошку, грибы. Ел торопливо, жадно.
— С ежом справился? — спросил Михаил.
— Николай помочь взялся, забрал ту падлу. Сказал, завтра готовый жир принесет. Его Анна тоже болела. Опыт есть. Ботал, вроде сам бабу на катушки поставил, и мне помочь обещался.
Дамир ел медленно, с трудом глотал еду. Он старался не смотреть на Власа, а тот, выпив чай, хлопнул себя по коленям и сказал, вспомнив:
— Кстати! Тебе привет передали!
— Кто? — удивился Смирнов, не припоминая никого из друзей, кто знал бы Меченого.
— От Шкворня! Помнишь его?
Михаил заметно побледнел.
— Он жив? — спросил хрипло.
— Ты че? Мозги отморозил? Разве жмуры приветы передают? Этот лично тебе!
— Он все фартует?
— О том ни слова. Скорей всего в отколе!
— Ничего! И на него клетка сыщется! — помрачнел Смирнов.
— Так он только что из ходки. В Заполярье был. Сообщил, будто ему по зачетам вдвое срок сократили, а у нас
зачетов давно нет. Стемнил кент, но черкнул, что хочет свидеться с тобой.
— Зачем? Он и так всю мою жизнь изгадил, — закурил Смирнов и отвернулся к окну.
— Не он! Ты сам во всем виноват. Облажался как последний фраер, а признать слабо… Не за Шкворня ходку имеешь! За гонорар свой. Вякни спасибо за то, что легко отделался. Я б на месте того папаньки точно свернул бы тебе шею! А уж потом и себе маслину в лоб.
— Эх, Влас! Все так и не так. Ты наслышан лишь по вершкам, но сути никто не знает. Да и я лишь предполагаю, — сделал затяжку.
— Знаешь, когда я в зоне тебя увидел, думал, что ты мне мерещиться стал, крыша поехала. Глазам перестал верить. А ведь второго врага, как ты, нет у меня. Ну и черкнул кентам. Они не сразу, но сообщили, кто помог тебе схлопотать ходку. Теперь я в курсе. За меня кенты тебя достали! Вякни, чему теперь радуешься? А ведь я жив! — прищурился Влас.
Михаил ничего не ответил ему. Меченый, заметив, как замигал свет, бегом бросился в дизельную, забыв поблагодарить за ужин.
— О чем это он ботал? — спросил Дамир.
— Ты интересовался детьми? Нет их у меня. Невезучим
Дамир открыл дверцу печки. Свет и тепло волнами хлынули в комнату, вырвав из кромешной темноты человека, опершегося локтями на стол. Он что-то говорил. Дамир тем временем зажег свечу, поместил ее в стакан, сел сбоку печки, спиной к теплу, и стал слушать Смирнова.
— Мы познакомились с ней на новогоднем вечере в нашем институте. Я тогда учился на четвертом курсе. Хорошее это было время, пожалуй, самое лучшее в моей жизни, но понял это много позже. Все мои сокурсники уже встречались с девчонками, иные даже семейными стали. Только я не спешил. Сам себе дал слово не отвлекаться, пока не защитил диплом и не устроился на работу. Тогда нас распределяли кого куда. До окончания института оставался год. Я был уверен, что выдержу его, но Ольга оказалась роковой, и я потерял голову. Весь новогодний вечер ходил за ней тенью, словно на цепи. Она не хотела замечать, танцевала, веселилась с моими друзьями. Меня не видела. Обратила внимание лишь через полгода. Мы, недолго повстречавшись, вздумали пожениться. Я считал себя счастливцем. Ведь не отказала, согласилась стать женой! Тогда я и не вспомнил, что до окончания института остается всего полгода. Лишь когда расписался, узнал, что Ольга была невестой моего друга. Они повздорили, и она решила отомстить ему. Олег слишком поздно сказал о том. Мы уже жили. Жена ничего не рассказывала о прошлом и не вспоминала Олега, хотя он был хорошим парнем. И доброго о нем много можно вспомнить, но жена избегала этих разговоров. Она закончила библиотечный институт, считавшийся самым непрестижным, и поехала вместе со мной. Знаешь, все шло гладко, пока не узнала, что я стану работать в милиции! Ей это не понравилось, но больше всего раздосадовал мой мизерный оклад. Ольга целый год не могла смириться со всем этим и уже хотела уходить от меня. Но как-то случайно я обронил, что буду работать в одной следственной группе вместе с Олегом. Видно, тогда поняла, что, став моей женой, ничего не приобрела, но и не потеряла. Правда, и я стал попрохладнее. Не сдувал пылинки, как поначалу, заставил ее найти работу, а не сидеть дома без дела.
— А почему ее не распределили? — удивился Дамир.
— Папаша! Он у нее председатель исполкома, потому дочке выдали свободный диплом. Он считал, что женщина, да еще замужняя, не должна работать, а я обязан содержать ее. Иначе зачем женился? Его дочь, так он считал, из хорошей семьи, имеет образование, прекрасно воспитана и, выйдя замуж, должна рожать и растить детей.
— А ты как? Про тебя забыли, что ль? — внимательно слушал Дамир и возмущался. — Все для них? А где мужик?
— Видишь ли! Будь возможность, она так бы и жила, но оклады председателя исполкома и молодого следователя несопоставимы. Тем более что меня распределили в милицию. Она всегда отличалась самой тяжкой работой и самыми мизерными зарплатами. Ольга, конечно, звонила и говорила отцу обо всем. Тот давал ей деньги, но такое не могло длиться вечно. Жена стала раздражать. Понимаешь, что можно сказать о женщине, которая не умеет готовить? В доме ее отца были кухарка и две домработницы. Я не мог такое позволить. И Ольге поневоле приходилось самой учиться всему. Я показал, как чистить картошку, научил варить суп и борщ. Да что там, она даже хлеб нарезать не умела.