Последняя орбита

Шитик Владимир

Что-то похожее на «угу» вырвалось из уст Павла, и он медленно стал оседать, теряя сознание.

Его подхватили на руки, внесли в дезокамеру. После долгих лечебных процедур бессознательного Павла напоили питательным раствором, сделали уколы и положили на кровать под антигравитационный колпак. Потом занялись кинокамерами.

Не отрываясь, смотрели люди на остатки чужой цивилизации…

— Это только один след, один уголок, — заговорил Бурмаков, когда окончились ленты со скупыми кинокадрами. — Какие открытия ждут здесь нас и тех, кто придет сюда после! Как замечательно, что человек смог вырваться за пределы Земли!

— Мы побудем там? —

Витя собирал ленты, и весь его вид говорил, что он готов отправиться в путь хоть сейчас.

— Должны. Но не раньше, чем узнаем природу энергии цилиндров. Снова пешком туда идти пользы мало, да и некому. Павел Константинович совсем слаб и, видимо, не скоро поправится. А я пока, как видишь, занят.

Витя хотел было предложить свою кандидатуру, но, встретившись с суровым озабоченным взглядом командира, промолчал.

Для Бурмакова начались дни непрерывного труда, пожалуй, самого напряженного за все его годы. Витя, сидя возле Павла, видел, как ослепительно ярко маленькими солнцами вспыхивали огненные шары, которые Бурмаков, проводя опыты, выпускал из цилиндров, а потом долгие часы не отходил от счетных электронных машин. Считал, пересчитывал, а назавтра начинал все сначала. Командир стал хмурым, нервничал, чего раньше никогда с ним не было. Витя думал, что это от неудач в работе.

Но у Бурмакова было другое: он вдруг почувствовал, что быстро устает. Вначале он еще бодрился, уговаривал себя, что это от перенапряжения. Потом почувствовал, что его начинает тошнить. Хороший врач, как и многие из тех, кто посвятил свою жизнь изучению космоса, он вскоре понял, что судьба его решена. Не тот ли это случай с прожженным скафандром?.. Не те ли неизвестные излучения, которых не смог заметить счетчик Гейгера, проникли в организм сквозь легкий нижний космический костюм и сейчас делают свое дело? Если бы хоть знать, какие они? Тогда можно было бы еще бороться. А так — только терять время. Впереди все равно смерть. Но нельзя допустить, чтоб вместе с ним погибла экспедиция.

Бурмаков впрягся в работу с еще большим злом и упрямством. А когда уже чувствовал, что кончаются силы, делал себе тонизирующий укол. Это на некоторое время помогало, бодрило и, казалось, возвращало здоровье.

Случилось так, что именно его болезнь, стоившая ему жизни, помогла разгадать тайну цилиндров. Один раз, когда он работал на вычислительной машине, индикаторы предохранения главного пульта предупреждающе замигали. Бурмаков недоуменно оглянулся, но ничего опасного не заметил. Однако индикаторы не унимались. Тогда он отошел к боковому иллюминатору. За окном не было ничего нового. Он обернулся и замер, чувствуя, что ноги будто приросли к пластиковому полу. Индикаторы не светились. Вытирая со лба капельки пота, он сделал шаг, второй, и… красные огоньки замелькали снова. Сомнений быть не могло. Он излучал сам. На мгновение любопытство ученого оказалось сильнее страха перед роковой неизвестностью. И это было счастьем для его товарищей. Абсолютно точные приборы ответили: жесткое излучение.

Теперь получить его полную характеристику было не так уже трудно.

Если бы он знал это раньше, то, возможно, можно было бы нейтрализовать воздействие радиации. Теперь уже было поздно. Бурмаков сел за пульт, попробовал собраться с мыслями, но они прыгали, словно те индикаторные огоньки. Степан Васильевич навел телескоп на Землю.

Далеко-далеко, за шесть с половиной миллиардов километров от «Набата», засветилась серебряная звездочка в голубом окружении. Где-то там была Москва, город,

в котором он родился и вырос. Бурмаков напряг зрение, и ему показалось, что на экране появились очертания Евроазиатского материка, Родины. А может только показалось? Да это ли главное? Главное, что она, Родина, есть. Она согревала его сердце в каждом полете и согревает сейчас. Она ждет от него, своего посланца и сына, что он и это задание выполнит обязательно, расскажет людям о жизни на чужих планетах. Она будет переживать, если он погибнет. А хочет ли он этого? Нет. Он хочет, чтоб Родина в любом случае могла гордиться своим верным сыном.

Нечеловеческим усилием воли Бурмаков заставил себя думать о цилиндрах. Один компонент их энергии сейчас был ему известен. А второй, третий, четвертый? Ему вдруг вспомнился взрыв левой дюзы и маленькое ослепительное солнце, вырвавшееся из нее. А что, если?.. Идея, пришедшая вдруг в голову, была очень простой. Сложный расчет электронной машины подтвердил ее. Бурмаков быстро оделся и пошел к пещере.

Назавтра он сказал Вите:

— В цилиндрах находятся защищенные сильным магнитным полем оголенные атомы вещества и антивещества. Как только магнитная оболочка слабеет, начинается процесс аннигиляции — тот процесс, который полностью превращает вещество в энергию.

— То, что мы пытаемся сделать на Земле? — переспросил Витя, которому Бурмаков показал и объяснил свои расчеты.

— Да, — подтвердил Степан Васильевич. — Хотя многое пока мне непонятно. Но думаю, что энергию, скрытую в атомах вещества, мы сможем использовать в своих двигателях. Конечно, если удастся эти атомы отделить от антиатомов.

Снова почти сутки Бурмаков не отходил от счетных машин. Все они работали с предельной нагрузкой.

Через 23 часа Бурмаков получил ответ, который искал многие недели. Топливо для двигателей было найдено.

— Жаль, что Павел Константинович не поедет с нами на развалины города, — уверенный, что вот теперь они с командиром наконец поедут к плутоновому городу, Витя искренне посочувствовал своему старшему другу.

— Ты поедешь один, мой мальчик, — печально и ласково сказал Бурмаков и устало откинулся на спинку кресла. — Но раньше я должен построить преобразователь. Вот данные, сделай расчеты. — Он пошел в спальню и лег под антигравитационный колпак рядом с Павлом.

«Совсем обессилел», — сочувственно подумал Витя.

Бурмакову становилось все хуже и хуже. Уже не помогали даже тонизирующие и антирадиационные уколы. И когда Витя отправлялся к открытому Павлом городу, командир, вопреки обычаю, не пошел его провожать. Он только попросил:

— Не задерживайся, Витя.

Если бы он сказал хоть слово о своей болезни, Витя не поехал бы. Но Бурмаков умолчал.

12

Из дневника Вити Осадчего

15 января, по земному исчислению

«Набат» проходит орбиту Марса. Мы возвращаемся на Землю. Много событий произошло с того времени, как началась наша экспедиция. О некоторых из них я писал уже. И сейчас мне осталось рассказать только о самом последнем. Прошло уже несколько месяцев, как не стало С.В., но наше горе незабываемое.

Я не догадывался, что С.В. безнадежно болен. Считал, что он просто очень устал. Я вернулся через три земные недели и еле узнал нашего командира. Он был похож на П.К. Правда, П.К. поправлялся, а С.В., как выяснилось, уже поправиться не мог.