Последняя роль неудачника
Шрифт:
— Да хватит вам, — поморщился Гордеев.
— Нет уж, говорите как есть! Меня многие считают психом, я знаю! — воинственно сообщил Артемьев.
— Вот как? Кто же, например? Долохов считает?
Артемьев уставился на него, и в эту секунду Гордеев мог поклясться, что тот просто не понимает, о ком идет речь. Впрочем, возможно, не такие уж они с Долоховым близкие друзья, кто знает?
— А у вас было много клиентов-психов? — спросил художник.
— Вы не ответили на мой вопрос.
— Баш на баш? — предложил Артемьев.
— Ладно. Встречались такие, чего
— А были такие, которые сами организовали преступление?
— К чему вы клоните? — нахмурился Гордеев.
— Ну ответьте, пожалуйста!
— У меня нет, но у моего приятеля однажды… — Гордеев вспомнил дело знаменитой балерины Кутилиной, которое расследовал Денис Грязнов1, директор агентства «Глория».
— И он не догадался?
— В какой-то момент догадался. Послушайте, Олег, какого черта? Что за неуместные вопросы? К чему вы клоните и на что намекаете? Хотите создать у меня ложное впечатление? У вас не получится. Я вижу, что вы глубоко несчастны. Но вижу, что здесь есть что-то еще.
— Вы так проницательны?
— Назовите это опытом. Ну так как же насчет ваших друзей? Они считают вас психом?
— Кое-кто… Нет, Долохов тут ни при чем, мы с ним вообще не часто общаемся. Скорее коллеги-художники, черт бы их побрал. — Артемьев ухмыльнулся. — Послушайте, Гордеев, давайте поедем куда-нибудь выпить!
— Поехать куда-нибудь я не против, — согласился адвокат, у него были свои резоны. — Только пить, по-моему, вам не следует.
— Как скажете. Сейчас я переоденусь и двинем. Вы на машине?
— Да.
— Отлично, а то я свою разбил на днях… — Артемьев натянул свежую рубашку.
— Сильно разбили?
— Не так чтобы очень… Дурацкая какая-то история. Откуда ни возьмись вылетела из-за угла тачка, и я в нее впечатался. Прямо в бок. Думал, покалечу там всех. Но ничего, целы. Только «мерс» помял сильно.
— У вас «мерседес»?
— Не у меня — у них… Я готов, пошли.
Они вышли из мастерской, и Артемьев запер замок.
— А что за «мерс»? — спросил что-то вдруг почувствовавший Гордеев.
— Обыкновенный «мерс», черный.
— Не триста двадцатый, случайно? — Они уже садились в машину Гордеева.
Артемьев наморщил лоб:
— Вроде да. А как вы догадались?
— А за рулем был здоровенный жлоб и рядом с ним хрупкая блондинка?
— Точно. Вы их знаете?
— Это обычный «развод». Авария была подстроена. Они «развели» вас на деньги. Или вы ментов вызвали?
— Нет, я был нетрезв, честно говоря, и мне хотелось поскорее отмазаться. Тем более я был уверен, что сам виноват…
— Это не так. И это можно доказать. Свидетели были? С вами еще кто-нибудь ехал в машине?
Артемьев покачал головой. Потом спохватился:
— Слушайте, да какое вам дело? Мы же с вами совсем по другому поводу…
Ладно, подумал Гордеев, замнем пока. Но для коллекции пригодится. Всему свое время. Время врезаться в «мерседесы» и время платить по счетам.
— Живопись-шмивопись, ерунда это все, — говорил захмелевший Артемьев через час, сидя в модном клубе. — Знаете, чем только сегодня художники ни зарабатывают? Один мой приятель, ну, не приятель, знакомый, так вот, он положил двадцать пять куриных яиц в картонную коробку, поставил параллельный и направленный свет — в результате получилась действительно интересная работа. Он ее на компьютере обработал и так и эдак. Потом распечатал на фактурной бумаге. Сбрызнул специальными спреями, чтобы краской пахла, и наклеил на холст. Потом продал в Дюссельдорфе за тридцать тысяч.
— Долларов? — усомнился Гордеев.
— Евро.
— Неужели правда?
— Точно не знаю, думаю, соврал насчет цены, а на самом деле наверняка дороже загнал. Сейчас у художников принято занижать.
— Ну и ну! — Гордеев покрутил головой. — А вы, значит, тоже дорого свои картины продаете? Мне Долохов говорил, что вы модный художник.
— Свои я не продаю, — хмуро объяснил Артемьев. — То, что я продаю, делается изначально на заказ, а это обычно портреты. Свои я себе оставляю. Или делаю их в таком месте, где их никто не трогает, но они принадлежат сразу всем.
— Что вы имеете в виду?
— Ну, я часто клубы оформляю, рестораны, какие-то здания расписываю.
— То есть вы востребованы, — сделал вывод Гордеев. — И нехило зарабатываете?
— Ну… в общем и целом… — неуверенно сказал Артемьев. — Последнее время…
— Вы поймите меня верно, Олег, это не праздное обывательское любопытство. Я хочу понять обстоятельства вашей жизни, с тем чтобы общая картина помогла мне сделать вывод об импульсах вашей жены. Движущих силах, так сказать.
Гордеев внимательно смотрел на художника, а тот смотрел себе под ноги. «Так он мне сейчас и скажет, — подумал Гордеев. — Да какие там, на хрен, импульсы, загуляла девка, вот и все импульсы!»
Молчание. Не сказал. От скромности? Из вежливости? Вряд ли. Похоже, в своей тоске парень дошел до ручки и стесняться сейчас не стал бы. Ее уход оказался для него полной неожиданностью, и, возможно, он по-прежнему не верит, что его элементарно бросили. При этом он не производит впечатления пресыщенного самца. Он — работяга, которого Бог, кажется, еще наградил и умом, и талантом. Он заслужил свою модель, хотя бы потому, что в каком-то смысле сам ее вылепил, как Пигмалион Галатею. Вопрос в другом, действительно ли она так хороша, что он с ума по ней сходит? А впрочем, какая разница, пусть у нее хоть горб будет, если парень по-прежнему влюблен, для него это не имеет значения… А что, это вообще-то вариант — горбатая манекенщица…
Гордеев потряс головой, но художнику показалось, что адвокат любуется интерьером.
— Это еще что! — довольно хмыкнул Артемьев. — Вот они скоро открывают тут летнюю площадку с перьями, блестками, трансвеститами и собираются привезти какого-то важного диск-жокея.
Неизвестно откуда появился Бомба Долохов.
— Привет, орлы! — Он отсалютовал пустым стаканом и умудрился ловко швырнуть его на поднос проносящегося мимо официанта.
— Вот взяли бы они тебя диск-жокеем? — предложил Артемьев. — Может, здесь и нормальным людям поинтересней бы стало?