Последняя рукопись

Тилье Франк

Вздохнув, Вик позвонил оставшемуся на месте аварии специалисту службы криминалистического учета и попросил, чтобы тот проверил, читается ли номер шасси – он должен быть спереди справа, под ветровым стеклом (для этой марки автомобиля, уточнил он), и, получив ответ, разъединился. Вернувшись назад, он обратился к своему коллеге:

– У тачки затерт серийный номер шасси.

– Предусмотрительный парень. Лица нет, фальшивые знаки, отсутствие серийного номера. И серый «форд», каких полно в этом регионе. Нелегко будет добраться до него через автомобиль.

Вик сунул руки

в карманы.

– Зря он так старается со всеми этими предосторожностями, нынче ночью мы нагрянем в его мирок, и, надеюсь, наш визит станет ему лучшим подарком на Рождество.

4

– Ваши произведения часто затрагивают тему двойничества, присвоения чужой личности, памяти и воспоминаний. И «Последняя рукопись» не исключение. Возможно, это ваша самая резкая, самая жестокая книга, в ней вы беретесь за темы, способные ранить чувствительные души. Пытки, незаконное лишение свободы, изнасилование. Своим романом вы хотите шокировать читателя?

Лин Морган совсем извертелась на стуле. Интервью длилось всего минут пятнадцать, а ей уже надоело. После четырех лет молчания Нила Мирора читатели буквально набросились на его новый триллер. Роман вышел в декабре и сразу попал в топ десяти бестселлеров. Теперь, чтобы обеспечить ему успешный рынок, интервью придется давать до самого Рождества.

– Я ничего специально не подсчитывала. Писала, как писалось. Да, разумеется, роман жестокий, но не думаете же вы, что мир, в котором мы живем, не таков?

Лин умолкла, и сидевшая за соседним столиком Памела, ее пресс-атташе, бросила на нее недовольный взгляд. Интервью было на вес золота: разворот в женском еженедельнике «Twin», издании, популярном у электората, который трудно завоевать. А выход очередного номера предполагался как раз перед праздниками. Журналистка Джеральдина Скордель, поджав губы, что-то царапала у себя в блокноте. Лин строго соблюдала непростые правила интервью, но отказывалась от радио- и телевизионных записей. Она всегда требовала и непременно добивалась права прочесть статью перед публикацией, чтобы убедиться, что о ней говорят в мужском роде. И разумеется, никаких фотографий, никто не должен видеть ее лица. Если кому-то и было известно, что Нил Мирор и Лин Морган – это один человек, то широкая публика не знала, что виновник ее бессонных ночей – женщина. Романистке всегда удавалось держать под замком свою личную жизнь, даже когда ее буквально припирали к стенке.

– Как вы вкратце охарактеризуете свой роман?

– Вы его прочли?

– Я читаю все, о чем пишу. Но мне интересно ваше мнение.

Чтобы скрыть раздражение, Лин сделала глоток шардоне. Ей всегда нелегко давался разговор о своих книгах. Беседа велась в безвестном кафе в Десятом округе Парижа, вдали от шикарных кварталов и более традиционных для подобных встреч мест. Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы повторить то, что она уже говорила десятки раз.

– Это история Жюдит Модруа, ничем не примечательной женщины, простой учительницы, поддерживающей отношения с одиноким пожилым писателем, у которого было бурное прошлое. Теперь же он уединенно

живет на огромной вилле на бретонском острове Бреа и уже много лет ничего не публикует.

– Это Янус Арпажон…

– Верно, Арпажон. Он дает Жюдит прочесть свою пока не имеющую названия рукопись, о которой еще никому не рассказывал. Это мерзкая история изнасилований и убийств подростков, совершенных писателем по имени Кайяк Мёбиус.

Арпажону остается дописать еще десять страниц, а главное, открыть книжным сыщикам место захоронения жертв Кайяка. Жюдит считает сюжет романа вымыслом, она не знает, что на самом деле Арпажон описал свою собственную историю и что Кайяк – это он сам.

– Нечто вроде романизированной автобиографии.

– Скорее, длинная исповедь насильника и убийцы, ни разу не пойманного рецидивиста, который в преклонном возрасте принимает решение сделать полное признание в виде романа. И вот когда он сообщает, что собирается отправить рукопись своему давнему издателю, а уж потом сочинить концовку, Жюдит задумывает лишить его свободы и подвергнуть пыткам, чтобы он все-таки сперва завершил роман.

– Как в «Мизери» Стивена Кинга. Вы читали?

– Разумеется, и я понимаю, что многие станут сравнивать, как вы сейчас. Но моя трактовка не имеет ничего общего с романом Кинга. Это скорее дань уважения, нежели что-то иное.

– В книге есть места, которые особенно тяжело читать… Например, ошеломляющая сцена изнасилования, некогда совершенного Арпажоном. Кроме того, вы в подробностях описываете способ изготовления орудия пыток, использованного Жюдит, чтобы раздробить своему пленнику ступню, и даже приводите список материалов, которые легко приобрести в ближайшем магазине. Вы рассказываете, как при помощи хлорки свести следы ДНК, напоминаете, что негашеная известь позволяет закопать трупы, не оставив ни следов, ни запаха. Раскрываете некоторые методы полиции. Не боитесь, что это может навредить работе настоящих сыщиков? Или что злонамеренные люди воспользуются идеями вашей книги?

– Вечный спор… Мы, авторы детективов, причастны к росту жестокости в мире, вы это хотите сказать? Неужели вы думаете, что люди, имеющие преступные намерения, только и ждут выхода моего романа, чтобы осуществить их? Что они воспользуются книгой как сборником рецептов? Тот, кто совершает убийство или изнасилование, действует импульсивно, из ненависти или гнева. Или же его поступок связан с чем-то, случившимся с ним в детстве. Роман является всего лишь поводом или стимулом, если хотите. Однако вернемся к моему сочинению. Мы ведь о нем говорим, верно?

– С удовольствием.

– Арпажон не уступает своей мучительнице и упорно не пишет концовки романа. Тогда выстрелом в голову из «зиг-зауэра», оружия сыщиков, Жюдит убивает его, а затем избавляется от тела, используя метод самого Арпажона, описанный им в книге: негашеная известь, вырытая в лесу яма глубиной полтора метра… – Лин холодно улыбается и продолжает: – Да, знаю, это противоречит тому, что я только что вам сказала: будто злодеи не вдохновляются вымыслом. Как видите, это вымысел в вымысле, так что вымыслом он и остается.