Последняя загадка Ивана Грозного
Шрифт:
Ведь она – не жалкая простолюдинка, не какая-нибудь захудалая княжна из крошечного итальянского городка, она – Зоя Палеолог, внучка и племянница императоров тысячелетней Византии!
Покой постепенно наполнялся людьми.
Зоя узнала Примо деи Корса, смазливого остроумного венецианца, молодого князя Орсини, мессера Джанбатиста Питти и еще двоих юношей из Флоренции, чьи имена не запомнила. Остальные лица сливались в сплошную говорящую, усмехающуюся, злословящую массу.
Ее разглядывали с откровенным любопытством, как забавную зверюшку –
Примо деи Корса что-то шептал на ухо своему соседу, кудрявому флорентинцу. На свое счастье, Зоя не могла слышать его слов.
– Толстая разряженная кукла, – шептал венецианец. – Щеки свисают, как у собачки старой герцогини Сфорца!
– Но глаза у нее красивые, – возражал флорентинец.
– Мой друг, как вы умудрились разглядеть ее глаза? По-моему, они совсем заплыли жиром!
– Вы неправы, мой дорогой Примо, в вас говорит ревность. Кажется, вы тоже сватались к этой восточной царевне на прошлое Рождество, да получили отказ?
– Царевна! – фыркнул Корса. – Все ее царство можно увезти на одной телеге…
Наконец дворецкий кардинала ударил в пол золоченым жезлом и важным голосом провозгласил:
– Послы Великого князя Московского!
Двери распахнулись, и в парадные покои медленно вошли три человека с окладистыми бородами, в длинных, до полу, расшитых золотом одеждах, в высоких меховых шапках. Послы казались необыкновенно толстыми, но Зоя поняла, что такими делают их многочисленные одеяния, надетые одно поверх другого.
Остановившись посреди покоя, московитяне медленно, настороженно оглядывались, как оглядывается лев, окруженный стаей гиен.
Неожиданно Зоя почувствовала странную симпатию к этим людям.
В них было что-то от ее родной Византии – та же азиатская пышность, то же неспешное, важное достоинство, то же недоверие к шустрым, предприимчивым ломбардцам, высоко ставящим свою собственную волю и ни в грош – волю своего государя.
Главное же, что роднило послов с Зоей – то неуловимое чувство единой веры, истинного восточного православия. На лицах этих трех вельмож она увидела последний вечерний отблеск золотого солнца Византии.
Прибыв с маленькими братьями в Рим, к папскому престолу, Зоя вынуждена была принять католичество, чтобы завоевать благосклонность местной знати, – но в глубине ее сердца неугасимой лампадой горела вера ее предков, простодушная и величественная.
Главный из московитов заговорил – с тем же медлительным, внушительным достоинством, с каким он явился в это пышное собрание.
Он говорил на своем родном языке, а стоявший рядом с Зоей ученый грек тут же переводил слова посла на итальянский.
Московит долго говорил о величии и могуществе своего владыки, великого князя Московского. Говорил о многочисленности его подданных, обширности и богатстве его владений.
Примо деи Корса и тут не удержался. Склонившись к уху соседа, он зашептал:
– Что это за сказочная
– Нет, мой дорогой Примо, скорее на востоке. Не так далеко на востоке, как Китай, но гораздо восточнее Австрии.
– На востоке? – заинтересовался Примо. – На востоке, насколько я знаю, находится Полония…
– А Московия еще дальше на восток.
– Дальше? Разве дальше что-нибудь есть?
– Помолчите, мой дорогой Примо, мне любопытно послушать, о чем говорит этот вельможа!
А московский посол перешел к цели своего визита.
– До моего государя, великого князя Московского Иоанна, дошли слухи о красоте и добродетели царьградской принцессы Софии. Посему великий князь послал меня со товарищи в славную фрязинскую, то бишь италийскую землю, дабы я самолично на царевну Софию посмотрел и испросил ее руки для своего государя.
Посол лукавил: еще год назад в Рим приезжал знатный ломбардец, находящийся на службе московского князя, Джанбатиста делла Вольпи. Он подыскивал невесту для своего овдовевшего государя, и кардинал Виссарион показал ему византийскую царевну. Дабы московский правитель мог оценить красоту Софии, знаменитому художнику маэстро Мелоццо да Форли заказали ее портрет. Для жителей Московии такое было в новинку: они видели только иконы, портрет же живого человека показался им неуместным и едва ли не греховным. Московиты перешептывались между собою, что негоже писать на иконе живую царевну, как будто она святая или великомученица. Однако великому князю царевна на портрете приглянулась, а еще более польстила ему знатность ее рода: надо же, из самого Царьграда принцесса!
По традиции своих предков великий князь посоветовался с матерью, митрополитом Филиппом и боярами и принял решение взять в жены царевну Софию.
На середину зала вышел секретарь кардинала Никейского мессер Бонакорсо Бальцони. Низко поклонившись послу, он весьма учтиво проговорил:
– Вы видите в кресле перед собою высокородную принцессу Софию из древнего рода Палеолог. Принцесса вошла в возраст, и если ваш государь так славен и знаменит, то отчего бы нам не обсудить возможности заключения брака? Принцесса София – дева высокого рода, несравненной добродетели и прекрасного воспитания. Она составит счастье для любого государя…
Московит выслушал перевод речи монсиньора Бальцони, степенно поклонился и заговорил:
– Благодарствую! Своими глазами я вижу, сколь хороша и приятна для глаза царевна. А род ее столь знаменит и славен, что нет равного ему ни в франкских, ни в италийских краях. Так что не сыскать во всем христианском мире лучшей невесты для моего государя. Однако всякая высокородная невеста должна принести своему супругу достойное приданое. Какое приданое будет за царевной Софией?
Мессер Бальцони откашлялся, развернул пергаментный свиток и начал зачитывать перечень Зоиного приданого.