Последняя жертва
Шрифт:
Маркелов подавил приступ зевоты и отвернулся.
— Значит, к нам претензий не будет. Тогда я пойду.
— Иди, — Силантьев посмотрел на высокого автоматчика, — Вова, сходи, разбуди соседей — нам понадобятся понятые.
Попрощавшись с лейтенантом, Вадим направился к выходу и в дверях столкнулся с Толкушкиным, державшим под мышкой двухлитровую бутыль спрайта.
— Пойдем, нам здесь больше делать нечего. К нам претензий быть не может, — добавил он, видя, что Толкушкин удивленно вращает глазами.
Они спустились вниз и сели
30. месяц — неразборчиво, 1999.
Черт бы побрал эти ремонтные работы! Выключают воду — ни умыться, как говорится, ни подмыться… Что хотят — то и творят! Совдеп хренов!
Но самое главное — нельзя инструменты вымыть… Сполоснул, конечно, из чайника, но разве это дело? Что же мне теперь с собой бидончик прихватывать? Смех — смехом, а придется… Или это предупреждение?
Может, не угоден тебе труд мой, Господи? Или это случайность? Ох, верно, бес меня попутал, если я заговорил о превратностях судьбы, о нечаянностях всяких, забывая о промысле твоем, Господи!
Накажи раба твоего, подай знак… Или это и был знак, только я из-за своей гордыни все еще мню себя твоим избранником?
Нет уж… Просчитывать все надо тщательнее, чтобы не оказаться в дураках даже перед Господом. Учитывать все возможные и невозможные нюансы, вносить в стратегию и прожекты прихотливую динамику жизни… Тактика, тактика…
Жизнь… Разве справедливо, Господи, что даешь ты ее и дурным, и правым равной чашей? Нет, я не встаю с колен, не смотрю на тебя как равный, просто понять силюсь: какой же смысл вкладываешь ты в эту уравниловку?
Ужели дурные, оборотни, волхвы черные достойны видеть творение рук твоих, Боже? А сколько нечисти нынче развелось, сколько кривды и гордыни? И ты спокойно взираешь на это, не поразишь молнией эти Содом и Гоморру?
Знаю, знаю — ты меня призвал к этому, дал мне в надел этот край неправедный, чтобы я очистил его от всякой мрази и гнили!
И она, эта стерва с рыжим лобком и наглыми глазами, — одна из многих, коим еще предстоит суд твой строгий и непредвзятый…
Ух, падла, сопротивляться задумала! Но я-то ей быстренько рот скотчем залепил… В следующий раз осмотрительнее надо быть. А то поиграть задумал…
Тело… Мерзость, непристойность, грех. Дух, дух и еще раз дух! Что тело? — гниющая оболочка… Я освободил ее — выпустил на свободу душу. И полетела она, полетела… Попробуй догони, поймай! А темница — в другой темнице, в крови и пыли.
Наследил, конечно…
Или ты осуждаешь меня, Господи? Вина моя — в истовом служении тебе! Дым стелется над вотчиной твоей, паства твоя — лишившееся пастуха стадо.
Но у тебя есть я, Господи, слуга твой вечный, преданный и терпеливый!
Доллары, Господи?
Ты же знаешь, как слаба плоть человеческая… Нет, не воля, а именно — плоть! Ведь ее питать нужно…
Ты же сам такими создал нас, грешных, но ищущих света!
И я указываю его ближним моим, закрываю им глаза в этой жизни, чтобы они смогли распахнуть их в иной, праведной, вечной…
А для этого мне нужно поддерживать в себе эту проклятую бренную жизнь, дабы не споткнуться, не упасть, не выронить из рук меча, карающего неправых…
Итак, давайте знакомиться: меня зовут Вершинина Валентина Андреевна. Мои подчиненные, сотрудники отдела безопасности фирмы «Кайзер», которую я возглавляю вот уже три года, между собой называют меня Валандрой. Меня это не только не задевает, но даже нравится.
Составленное из имени и отчества, звучащих довольно банально, это прозвище, как мне кажется, таит в себе некую загадку, аллюзию и намек.
На что?
Для начала скажем, что Валандра запросто рифмуется с «саламандрой». Не слышится ли вам что-то ускользающе-волшебное и сказочное в этом прозвище?
И потом, оно созвучно с именем одного из самых обаятельных героев Булгакова — Воландом.
Только попрошу не путать его с разными там вульгарными «шлендрами», «шлындрами» и более нейтрально-корабельной «полундрой»!
Наша фирма занимается не только производством стальных дверей, установкой сигнализации и контролем за объектами, на которых данная сигнализация установлена. Служба безопасности фирмы «Кайзер» проводит также всякого рода расследования. Таким образом, сотрудники отдела безопасности «Кайзера» осмеливаются полагать себя детективами, каждый раз на практике доказывая себе и окружающим правомочность подобного полагания.
К нам обращаются как простые смертные, так и высокопоставленные чиновники, когда заходит речь о необходимости сохранить их репутацию в неподмоченном состоянии. Видели бы вы, как они тушуются, в какое замешательство, а порой и агрессию впадают, когда в интересах дела приходится расспрашивать их на предмет каких-нибудь деликатных подробностей биографии или отношений с ближними!
За баранкой «Кайзера», погремывая рюмочным хрусталем и утопая в мягких подушках собственных ягодиц, сидит Мещеряков Михаил Анатольевич — мой непосредственный начальник, с которым я на протяжении трех лет веду один и тот же напряженный словесный поединок и который упорно твердит, что это именно он нас кормит.
Он, естественно, возглавляет список сотрудников «Кайзера», с которыми на манер драматурга я и хочу вас познакомить.
Итак, Мещеряков Михаил Анатольевич — бывший сотрудник органов, отдавший не один год своей бурной жизни оперативно-следственному отделу. Умен, хороший организатор, пройдоха, тертый калач. Жадноват, трусоват, фатоват. Основное хобби — вмешиваться в мою личную жизнь, изображая умудренного опытом, заботливого отца.
Деловит, плодовит (в смысле идей), полиглот (в смысле количества спиртного, проглатываемого за единицу времени), чадолюбив, зануден, иногда назойлив до умопомрачения.