Послемрак
Шрифт:
Он берет стакан с водой и отпивает глоток.
– И что дальше? – спрашивает Мари.
– Хэппи-энд. Герой с героиней живут долго и счастливо. Любовь победила. Раньше было тяжело, теперь все отлично. Они рассекают на новеньком «ягуаре», летом играют в сквош, зимой – в снежки. А злобный папаша, который отказался от родного сына, помирает в одиночестве от болезни Меньера и сахарного диабета.
– Не понимаю, – говорит Мари. – И что же тут интересного?
Парень склоняет голову набок.
– Хм. По-моему, что-то интересное было… Не помню. У меня какое-то дело возникло, так что под конец я уже смотрел краем глаза… Слушай, а хочешь, погуляем для разнообразия? Тут неподалеку есть маленький парк, где кошки собираются. Вот и поделимся с ними ртутными сэндвичами. У меня еще рыбный паштет с собой. Любишь кошек?
Мари чуть заметно кивает. И, убрав книгу в сумку, поднимается из-за стола.
Они бредут по тротуару. Ни о чем не говорят. Такахаси негромко насвистывает какую-то мелодию. Мимо по Улице, тихо урча, проплывает мотоцикл – все та же черная «хонда», что приезжала за китаянкой в «Альфавиль». Волосы у водителя все так же собраны в хвост на затылке. Только теперь он едет без шлема, сбросив скорость и внимательно изучая взглядом окрестности. До Мари и Такахаси ему нет никакого дела. Он медленно обгоняет парочку и скрывается за поворотом.
– А откуда ты знаешь Каору-сан? – спрашивает Мари.
– Полгода у нее подрабатывал. В «Альфавиле». Мусор убирал, полы пылесосил и все такое. Ну и еще следил за компьютером. Программы устанавливал, системные глюки устранял. Даже камеру наблюдения на входе присобачил. У них там работают одни девчонки. Так что меня ценили. Единственный мужчина в хозяйстве…
– Но как ты туда устроился?
– В смысле?
– Там же вроде была какая-то история. Каору-сан упоминала, да как-то невнятно.
– А. Ну… В двух словах не расскажешь.
Мари молчит.
– Ладно, – сдается Такахаси. – На самом деле сначала я там с девчонкой появился. Ну, как обычный клиент. Сняли номер, сделали что хотели, а уходить собрались, смотрю – у меня денег не хватает. Девчонку эту я тоже впервые встретил. Мы тогда накачались сакэ под завязку, что дальше будет – вообще не соображали. Ну делать нечего. Пришлось им свой студенческий билет оставлять…
Мари молча слушает.
– В общем, некрасиво получилось, конечно, – продолжает он. – На следующее утро я деньги привез, заплатил. А Каору-сан мне чайку предложила. Ну, слово за слово, разговорились. Тут она и говорит: давай, мол, заступай с завтрашнего дня ко мне на работу. В общем, завербовала меня, я и слова сказать не успел. Платили немного, зато кормили что надо. А Каору-сан меня еще и с бандой познакомила, в которой я сейчас играю. Это на вид она грубоватая, а по жизни очень даже заботливый человек… Я и сейчас к ней часто в гости заглядываю. А когда у нее компьютер глючит, сама мне звонит.
– А что с девчонкой стало?
– Из отеля?
Мари кивает.
– Не знаю. – Он пожимает плечами. – Больше мы с нею не виделись. Разозлилась, наверное. Тоже мне кавалер – денег нет, а гулять приглашает… Да между нами, если честно, и симпатии-то особой не было. Так что не жалко. Даже встречайся мы дальше – все равно бы скоро разбежались.
– И часто ты «без особых симпатий» девчонок в «лав-отели» заманиваешь?
– Да ну, скажешь тоже. Не такой уж я счастливчик. И в «лав-отель» тогда впервые в жизни попал…
Какое-то время они бредут молча.
– К тому же я никого не заманивал, – вдруг добавляет Такахаси, словно оправдываясь. – Она сама предложила: пошли, мол. Ну, я и пошел… Честное слово.
Мари молчит.
– Но вообще, если об этом всерьез говорить – рассказ очень долгий получится. Там ведь тоже своя ситуация была…
– Ну ты ведь обожаешь долгие рассказы.
– Да, наверное, – признает он. – И с чего бы? Сам не знаю.
– Погоди, – говорит Мари. – Ты говорил, у тебя ни братьев, ни сестер, так?
– Ну да. Единственный сын.
– Если ты с Эри в одну школу ходил – значит, у тебя семья в Токио, верно? А чего с родителями не живешь? Так веселее, что ли?
– Тоже долгий рассказ.
– А короткой версии нет?
– Есть, – кивает он. – Суперкороткая… Рассказать?
– Ага.
– Моя мать мне не мать. Ну, в биологическом смысле.
– И поэтому отношения не складываются?
– Да не то чтобы… Просто не люблю притворяться. Ну, подумай сама: зачем каждый вечер ужинать за одним столом и разговаривать о погоде с человеком, который тебе не интересен? По натуре я и один могу жить без проблем… Да и с отцом мы особо не дружим.
– Ссоритесь, что ли?
– Да нет… Просто они другие. Разные характеры, разные ценности.
– А чем твой отец занимается?
Такахаси долго молчит, глядя себе под ноги. Мари тоже не переспрашивает.
– Черт его знает, чем он занимается… – отвечает он наконец. – Хотя, насколько я догадываюсь, – тем, за что не гладят по головке. Обычно я об этом не рассказываю, но когда я был маленьким, папаша мой сидел в тюрьме. Асоциальный тип. Преступник, проще говоря. Еще и поэтому я не хочу появляться дома. Слишком много мыслей о генетической наследственности…
– И это называется «суперкороткая версия»? – удивленно смеется Мари.
Такахаси смотрит на нее:
– Смотри-ка! В первый раз засмеялась…
10
Эри Асаи по-прежнему спит.
Но Человек Без Лица, что сидел на стуле и глядел на нее, куда-то исчез. Да и стула в комнате уже нет. Словно и не было никогда. От этого комната кажется еще безжизненней и холоднее, чем прежде. В центре комнаты стоит кровать, на ней спит Эри. Ее одинокая фигурка словно затеряна среди недвижного океана в спасательной шлюпке. Мы наблюдаем ее по телевизору, находясь по эту сторону кинескопа, в реальной комнате Эри Асаи. Невидимая камера в той комнате снимает ее спящую и передает изображение на экран. Через каждые полминуты ракурс автоматически меняется. То издалека, то поближе, то совсем вплотную – и так без конца.
Время идет, но ничего не происходит. Девушка даже не шелохнется. Беззвучно дрейфует во сне лицом вверх, как на водной глади. И тем не менее мы не можем оторвать глаз от экрана. Почему? Мы не знаем. Но подсознательно чувствуем: там, в экране, присутствует что-то еще. Что-то скрывается в глубине изображения, словно под толщей застывшей воды. Стараясь разглядеть, что это, мы как можно пристальнее всматриваемся в экран.
Вот чуть заметно дрогнули уголки ее губ. Или привиделось? Может, просто дрогнул экран? А может, нашему воображению уже так хочется перемен, что оно готово само порождать любые иллюзии? Чтобы это проверить, мы еще сильнее напрягаем зрение.