Посмертные записки Пиквикского клуба
Шрифт:
Миссис Редль качнула головой, закусила губы, крепче потерла руки и воззрилась на стену еще пристальнее. Было совершенно ясно, как выразился впоследствии мистер Боб Сойер, в стиле восточной аллегории, что она «разводила пары».
– Я очень сожалею, миссис Редль, – начал Боб Сойер с крайним смирением, – но факт тот, что сегодня в Сити я обманулся в своих надеждах!
Замечательное место это Сити. Поразительное количество людей всегда обманывается там в своих надеждах.
– Пусть так, мистер Сойер, – сказала миссис Редль, прочно укрепляясь на пурпурной цветной капусте кидерминстерского ковра [101] , –
101
Кидерминстерский ковер – дешевый ковер особой выделки; производился в Англии, в городе Кидермипстере.
– Я... я... не сомневаюсь, миссис Редль, – сказал Боб Сойер, увиливая от последнего вопроса, – что в начале будущей недели нам удастся уладить все наши счеты и в дальнейшем завести другой порядок.
Этого-то и добивалась миссис Редль. Она ворвалась в апартаменты злополучного Боба Сойера с таким страстным желанием устроить сцену, что, по всей вероятности, была бы разочарована в случае уплаты денег. Она была прекрасно подготовлена к такого рода маленькому развлечению, ибо только что обменялась в кухне несколькими предварительными любезностями с мистером Редлем.
– Вы полагаете, мистер Сойер, – сказала миссис Редль, повышая голос в назидание соседям, – вы полагаете, что я буду по-прежнему держать в своей квартире человека, который и не помышляет платить за комнату, не платит даже за свежее масло и колотый сахар к завтраку и даже за молоко, которое подвозят к дверям? Вы полагаете, что работящей и трудолюбивой женщине, которая живет на этой улице вот уже двадцать лет (десять лет в доме напротив и девять лет и девять месяцев в этом самом доме), только и дела, что работать до изнеможения на шайку ленивых бездельников, которые вечно курят, и пьют, и шляются, вместо того чтобы приняться за какую-нибудь работу и оплатить счета? Вы полагаете...
– Милая моя! – начал мистер Бенджемин Эллен умиротворяющим тоном.
– Будьте добры, оставьте свои замечания при себе, сэр, прошу вас, – сказала миссис Редль, вдруг обрывая стремительный поток слов и обращаясь с внушительной важностью и медлительностью к посреднику. – Я не уверена, сэр, что вы имеете право вмешиваться в разговор. Мне кажется, я сдаю эти комнаты не вам, сэр.
– Правильно. Не мне, – сказал мистер Бенджемин Эллен.
– Очень хорошо, сэр! – ответствовала миссис Редль с высокомерной вежливостью. – Тогда, сэр, вы, может быть, ограничитесь тем, что будете ломать руки и ноги бедным людям в больницах, и придержите свой язык, иначе здесь найдется кто-нибудь, кто заставит вас это сделать, сэр!
– Но вы такая непонятливая женщина, – увещевал мистер Бенджемин Эллен.
– Прошу прощения, молодой человек! – сказала миссис Редль, от злости покрываясь холодным потом. – Не будете ли вы столь добры назвать меня так еще раз?
– Я употребил это выражение совсем не в обидном смысле, сударыня, – отозвался мистер Бенджемин Эллен, начиная опасаться уже за себя.
– Прошу прощения, молодой человек, – повторила миссис Редль еще громче и еще повелительнее, – но кого вы назвали женщиной? Вы обратились с этим замечанием ко мне, сэр?
– Господи помилуй! – воскликнул мистер Бенджемин Эллен.
– Я вас спрашиваю, сэр: это выражение относилось ко мне? – с бешенством прервала миссис Редль, распахивая дверь настежь.
– Ну да, конечно, – ответил мистер Бенджемин Эллен.
– Да, конечно! – подхватила миссис Редль, постепенно пятясь к двери и повышая голос до крайнего предела специально для мистера Редля, находившегося в кухне. – Да, конечно. И все знают, что меня можно оскорблять безнаказанно в моем собственном доме, а мой муж дрыхнет внизу, а на меня обращает внимания не больше, чем на бездомную собаку. Как он не постыдится самого себя! (Тут миссис Редль всхлипнула.) Он допускает, чтобы его жену обижала шайка молодцов, которые режут и кромсают тела живых людей и позорят мой дом (снова всхлипывание), а он оставляет ее беззащитной лицом к лицу с обидчиками! Низкий, трусливый, жалкий негодяй, который боится родниться наверх и расправиться с грубиянами!.. Боится... боится подняться!
Миссис Редль приостановилась, чтобы послушать, разбудил ли этот повторный вызов ее лучшую половину. Убедившись, что он не возымел успеха, она начала с бесконечными всхлипываниями спускаться по лестнице, как вдруг у входной двери раздался громкий двойной стук; в ответ на него миссис Редль впала в истерику, сопровождающуюся горестными стонами, которая не прерывалась до тех пор, пока стук не повторился шесть раз; тогда, в припадке душевной муки, она швырнула вниз все зонты и скрылась в задней комнате, с оглушительным шумом захлопнув за собой дверь.
– Здесь живет мистер Сойер? – спросил мистер Пиквик, когда дверь была открыта.
– Да, – сказала служанка, – во втором этаже. Дверь прямо перед вами, когда вы подниметесь по лестнице.
Дав сие наставление, девушка, которая была воспитана среди аборигенов Саутуорка, скрылась, унося свечу вниз, в кухню, совершенно уверенная в том, что она удовлетворила всем требованиям, какие можно было ей предъявить при данных обстоятельствах.
Мистер Снодграсс, который вошел последним, после многих неудачных попыток заложить засов запер, наконец, парадную дверь, и друзья, спотыкаясь, поднялись наверх, где были встречены мистером Бобом Сойером, который не спускался вниз, опасаясь быть перехваченным миссис Редль.
– Здравствуйте! – сказал расстроенный студент. Рад вас видеть. Осторожнее – здесь стаканы.
Это предостережение предназначалось для мистера Пиквика, который положил свою шляпу на поднос.
– Ах, боже мой! – сказал мистер Пиквик. – Простите!
– Не стоит об этом говорить, – отозвался Боб Сойер. – Я здесь живу тесновато, но с этим вы должны примириться, раз пришли в гости к молодому холостяку. Входите. С этим джентльменом вы, кажется, уже встречались?
Мистер Пиквик пожал руку мистеру Бенджемину Эллену, и друзья последовали его примеру. Едва они успели усесться, как снова раздался двойной стук в дверь.
– Надеюсь, это Джек Хопкинс! – воскликнул мистер Боб Сойер. – Те... Да, это он. Входите, Джек, входите!
На лестнице послышались тяжелые шаги, и появился Джек Хопкинс. На нем был черный бархатный жилет с ослепительными пуговицами и синяя полосатая рубашка с пристегнутым воротничком.
– Что так поздно, Джек? – спросил Бенджемин Эллен.
– Задержался в больнице Барта [102] , – ответил Хопкинс.
– Что-нибудь новенькое?
– Нет, ничего особенного. Довольно интересный пациент в палате несчастных случаев.
102
Больница Барта – больница Сент-Бартоломьюз (св. Варфоломея), которая является самой старинной лондонской больницей.