Посмотри и вернись
Шрифт:
Однако любой лидер знает, как важно заручиться поддержкой умных и влиятельных людей. В этом случае лидерская харизма растет не по дням, а по часам. Да и много черновой работы удается переложить на неофитов. Проповедника особо влиятельным в городе, конечно, никто не считал. Но он был все же неким символом духовной честности и несгибаемости убеждений. Его появление в свите Оскара могло привлечь многих. Только как его склонить к поддержке учения, которое Блом собирался явить народу?
Будущий пророк присматривался к Проповеднику и прикидывал, как ему лучше разыграть карту, которую он припас для этого случая. Блом надеялся, что ему удастся
– Господь говорит с нами просто, как с детьми, потому что мы и есть дети, – между тем отвечал Проповедник Оскару. – Ты насчитал в духовном мире пять измерений, другой найдет, что их шесть или семь. И эти числа ничего не добавят к пониманию того, как устроен мир. Дело вовсе не в том, чтобы разглядывать сад и считать, сколько в нем деревьев. Самое главное – знать, кто хозяин сада и что надо делать, чтобы Он был доволен нами и поселил нас в нем.
«Эк его, – досадливо подумал Блом, – рабом себя чувствует и других склоняет к рабству». Вслух же поспешил сказать:
– Две тысячи лет назад люди действительно были детьми. Чтобы их чему-то научить, надо было рассказывать сказки. Сейчас все иначе: наука, технологии, изощренные философские концепции изменили сознание людей. Оно стало старше, требовательнее, критичнее. А ты все думаешь притчей о блудном сыне пронять их. Но я не против. Просто в таком важном деле, как духовный прогресс человечества, надо уметь объединять усилия. Присоединяйся к моей программе, будь лоялен ко мне – я обеспечу тебе аудиторию, которую ты никогда не соберешь сам. В конце концов, ты тоже зовешь в духовные пространства, тоже хочешь, чтобы люди оторвали свой взгляд от земли и подумали о чем-то большем. Значит, мы можем обо всем договориться.
– Дерево познается по плодам, – заметил Проповедник. – Посмотрим, какие плоды принесет твоя программа.
Блом понял, что пора закругляться. «Конструктивного» разговора явно не получалось. Спорить же и ставить все точки над i было еще рано. Поэтому Оскар небрежно улыбнулся своему собеседнику, похлопал его по плечу и не спеша направился по своим делам. «Фанатик, определенно, – мысленно решил Блом. – На таких логика не действует. Ишь, плоды ему подавай. Расчетлив, что ли, прицениться хочет? Ладно, увидишь еще мои плоды и сравнишь со своими».
Вопреки своей браваде, Оскар ощутил в душе неясную тревогу. Слова Проповедника о дереве были просты, но прозвучали неожиданно сильно. Словно кто-то другой произнес их. Тот, кто знает их подлинный смысл, но пока остается незримым и предпочитает не вмешиваться.
Блом отмахнулся от возникшего неприятного чувства. В конце концов, духовное руководство не для хлюпиков. Нужно иметь сильную волю и бесстрашие. Только так все будет получаться. Остальные слабы и все время будут останавливаться перед условностями. Их удел – быть ведомыми.
Приободрившись, он свернул в переулок, где находилось двухэтажное чистенькое здание местной гимназии. С директором этого заведения Блом собирался договориться о помещении для своих лекций. Он толкнул дверь и вошел внутрь.
В это время Проповедник шел домой. Короткая встреча на площади его не удивила. В свое время он изрядно почитал всякой литературы и с кругом мистических понятий был знаком. Довелось ему послушать и людей, много и горячо говоривших об астральном и ментальном планах, планетной цепи и научном пути в вечность.
Проповедник обычно не вступал в споры на подобные темы. Он мягко проводил одну мысль, что главное – это познание воли Божией и следование ей. Причем познавать и принимать волю Господа надо в таком виде, в каком Он сам явил ее людям. Все остальное – это детали, которые будут раскрываться по мере необходимости. Возможно, уже за пределами земной жизни.
«Вселенную не взломаешь, – говаривал он. – И ключи от ее тайн не похитишь, когда вздумается. Не тяни руки к спичкам в пороховом погребе, ибо свет и огонь окажутся вовсе не сиянием твоей славы, а бессмысленной гибелью». Частенько он на это слышал, что он слишком робок и боязлив для настоящего духовного пути. Проповедник вздыхал и признавал, что он не смельчак. Но тут же добавлял, что настоящая решительность – это не безрассудство. Если ты смел, то осмелься настолько, что прими смирение перед Всевышним и людьми. Тогда и познаешь, что такое настоящая смелость и отвага.
Сейчас же Проповедник думал о Бломе. В общем-то, ловок и с психологией людей знаком. Знает, что давить на тщеславие легче, чем призывать к праведности. Оттого и соберет свою группу быстро. Посидит пару вечеров над книжками, придумает какое-нибудь учение. Потом пообещает, что каждый последовавший за ним обретет исключительную долю. Клюнут, конечно, увлекутся сказкой. Только потом наступят будни, горячка пройдет. Восхищение «учителем» сменится на более трезвое отношение к нему. Сможет ли он пережить, когда почувствует, что его считают «простым смертным»? Скорее всего, нет. Но тогда ему придется пойти на что-то радикальное. На что? Это и был вопрос, над которым думал Проповедник. Что-то подсказывало ему, что ситуация в этом случае, возможно, примет драматический оборот.
Путь домой был недолог. Пройдя приморский бульвар, неожиданно обрывавшийся на диком берегу, он вышел на тропинку. Она вела к ущелью. Там, в ущелье, на берегу мелкой и быстрой речки расположились два десятка одноэтажных домиков. В одном из них и жил Проповедник. Сразу идти в дом ему не хотелось, поэтому он на половине пути остановился и присел на скамейку.
Скамейка была его любимым местом отдыха. Она находилась метрах в двадцати от маленького кафе. Случайно или нет, но место для скамейки было выбрано очень удачно. Отсюда открывался вид на море и ущелье. Здесь было тихо, но не одиноко. Редкие посетители кафе напоминали о городе, жизни, ее мечтах и превратностях.
Проповедник часами мог находиться в этом месте. Он размышлял о Боге и мире, сложности человеческого пути и средствах самореализации личности. Как и другие люди подобного склада, он немного писал. Его труды были скромны по объему. Всего несколько статей, десяток молитв и неоконченный рассказ. Ему частенько хотелось написать что-то более капитальное и выразить в таковом труде итог своих духовных исканий. Но каждый раз, когда он было брался за эту задачу, тут же и останавливался.
Слишком очевидным становилось для него, что его знание жизни требует много большего изобразительного таланта, чем тот, которым он располагает. Кроме того, Проповедник не умел писать много. А то, что он хотел выразить, в двух словах объяснить было невозможно. Так его писательские планы все время откладывались.