Посмотри на муравьев

Айзенберг Михаил

«Не распознать, как первый шум дождя…»

Не распознать, как первый шум дождя,брожение, обернутое мраком.Но вот оно слышнее шаг за шагом,стирая все и снова выводя.По вечерам в неполной темнотеили в ночной чернильнице разъятойтакие вилы пишут по воде,что разберет не каждый соглядатай.Но видят те, кто видели всегда,и те, что здесь останутся за старших,как поднялась восставшая водана Чистых, а потом на Патриарших.Как постоянный ропот волновойне убывает в праздничных запасах.И наше небо, небо над Москвойеще узнает, что оно в алмазах.

2

«Где никогда не сходит снежный наст…»

Где никогда не сходит снежный наст,где солнца нет и горизонт бугорчат,он, обернувшись, смотрит мимо нас,не улыбается, а только губы морщит.В движениях сердечный перебой,и на лице ни признака румянца.Вот кто умел не дорожить собой;все видеть, ничему не удивляться.И в силе не расстаться до концас потомственным призванием лишенца,и в довоенной выделке лицаособое дичает совершенство.Здесь прошлое себя не предает,в чужое время вглядываясь честно.И медленно протаивает ледтепло, в котором нет живого места.

«Ветер волосы прочь со лба…»

Ветер волосы прочь со лба.Брови, выгнутые дугой.Он стоит, а за ним толпа,так и чует, что он другой.В тех, кто сразу и навсегдаоказались не ко двору,есть заметная всем тщета,подменяющая игру.Есть особая правотатех, кто сам неизвестно где,оборвавшая проводаи живущая в темноте.И сама она так темна,что при свете не различить.Есть великие имена,их не знаешь, кому всучить.

Второй двойник

Водку пил, казался славным,говорил о самом главном.Но привязчивый двойник,словно чертик на пружине,раньше времени возник.И теперь в чужой машинехмуро едет на пикник —притулиться кашеваромвозле общего котла,показаться приживаломчьим-то детям, мал-мала.Бедность перешла черту,каждый доллар на счету.Ложка хороша к обеду.Как я по морю поедубез копейки за душойв этой ложке небольшой?От холодного туманаесть защитница одна.Но однажды утром раноиз нагрудного карманавышел ножик – вот те на!В сердце острые иголкиобронил, не уберег.На исходе вечной гонкивремя за руку берет.Все уже не в нашей власти,на порезанном запястьеподсыхает черный йод.

«Совесть и страх приходят как близнецы…»

Совесть и страх приходят как близнецы,что дорожат встречами без объятий.Как успевают ладить, сводить концы,нам не понять. Мы не семи пядей.К старости лет дело одно забудь:страха набраться, совести поклониться.Дальше проходит естественная граница,там часовая стрелка укажет кратчайший путь.

«Все, что взяли измором…»

Все, что взяли измором,завели про запас,чтоб не быть крохобором,отпускаешь сейчас.Так ненужные вещизабывают в гостях.Никакой не ответчик.Никого не простят.Продолжение с этойстороны не придет.Только новой плацентойтишина обернет.И по-своему честно,что идет полоса,где на все, что исчезло,закрываешь глаза.

«Повторять немного невпопад…»

Повторять немного невпопад,но с самим собою не в разладе,те же вещи, но на новый лад,ни за чем и ничего не ради.Подожди! Я тоже подожду.Дорог'a случайная минутадля подсказки, брошенной кому-то,как бросают спички на ходу.Память в чудесах и пустякахот вчерашних светится улыбок,и удача, ломкая на сгибах,сразу рассыпается в руках.

«Возле своей Мессины…»

Возле своей Мессиныновый найдешь приют.Знаю, что хватит силы,если на жалость бьют.Жалость моя, мое жалованье,как фитилек чадит.Но ведь не зря обожаниевечно со мной чудит.Вроде гнезда осиногопрежде гудела весть:жалости непосильнаявсе же работа есть.Бьется коса о камень,если приходит срок,переплетясь руками,руки сложить в замок.Жалость стоит заслономи замыкает связь,там, на лугу зеленом,в изгородь обратясь.

«И откуда мысли взять под старость…»

И откуда мысли взять под старость,если мыслей сроду не бывало,а теперь и вовсе не осталось.Облачных развалин постояльцы,гости недостроенных гостиницнавсегда ушли и не простились.Вот оно, готовое решенье, —легкими подсказывал толчкамишум, идущий на опереженье.Голос, покидающий пределы, —только он укажет, где мы были,

Конец ознакомительного фрагмента.