Поспорить с судьбой
Шрифт:
– Что, казначей до сих пор держится? – хихикнул Кантор.
– Нет, казначей как раз оказался очень пугливым господином, совершенно неспособным переносить боль. Он продержался ровно четыре минуты. Так что шесть миллионов мы достали и дыры в бюджете заткнули. Но прибыль пойдет не раньше следующего года, а у меня масса разнообразных идей, на которые нужны все те же деньги… И идеи все какие-то глобальные, в миллион ни одна не укладывается… Но мы отвлеклись. Каковы ваши условия?
– Сто винтовок через три луны,
– Через три луны – это реально? – уточнил король. – Я же не специалист, вдруг пообещаю, а их так быстро не сделают. Я ведь так понимаю, что все это предоставляется мне под честное слово? И как я буду выглядеть, если я пообещаю, а мои оружейники не уложатся в сроки? Давай по срокам договоримся отдельно. А насчет всего остального вот тебе мое честное слово, что две сотни винтовок и по три дюжины патронов к каждой будут готовы по возможности в указанные сроки. А в случае задержки можно будет согласовать компенсацию.
– Про компенсацию я у Амарго спрошу, – кивнул Кантор. – Чертежи у меня в кармане куртки, куртка у Ольги. Заберете, когда будете возвращать меня назад. А теперь можно и выпить… если ваше предложение еще действительно.
Король засмеялся и достал из сейфа бутылку. Вот чего он на сейф кивал, развеселился Кантор. Заначку его величество там хранит.
– Что хихикаешь? – поинтересовался король. – Еще спроси, почему я ее в сейфе храню, как Мафей давеча спрашивал.
– Не спрошу, – засмеялся Кантор. – Догадываюсь. Я сам в свое время хранил бутылку в чемоданчике с нотами.
– А сейчас где хранишь?
– А сейчас я их не храню, – Кантор вздохнул и исследовал этикетку на бутылке. – Сейчас они у меня исчезают, едва появившись. Хороший коньяк у вас, сто лет такого не пробовал…
– Ну, так король я или хрен собачий? – усмехнулся его величество. – Мало того, что обо мне анекдоты рассказывают, так не хватало, чтобы у меня еще и коньяк был плохой.
– Не прибедняйтесь, – возразил Кантор. – Анекдоты о вас рассказывают только потому, что вы сами это позволяете. Если бы вас боялись как следует, не рассказывали бы.
Король поставил бутылку и посмотрел на Кантора, как Стелла на извлеченный из пациента наконечник стрелы. С неодобрительным интересом.
– Ты меня иногда просто удивляешь, – сказал он. – Ваш президент позволяет про себя анекдоты рассказывать?
– Смеетесь? Десять лет без права контактов с внешним миром.
– И как? Расскажешь мне анекдот о нем, если я попрошу?
– Запросто, – засмеялся Кантор. – Я понял, о чем вы. Но я-то другое дело. А законопослушные граждане себе такого не позволяют.
– Можешь мне поверить, позволяют и не такое. Когда никто не слышит. Так что, народу рот не заткнешь, как ни старайся. Все равно будут смеяться. И пусть. Знаешь, я предпочитаю, чтобы меня недооценивали, чем наоборот. Это удобнее, когда противник считает тебя лопухом и не особенно боится. Тогда он расслабляется, и, получив по морде, еще долго не может понять, что случилось. Как вот, к примеру, мои министры, которые ни разу не видели меня в гневе, а когда увидели, все в тот же день слегли. От потрясения.
– Согласен, – невесело усмехнулся Кантор. – Я сам чуть не слег.
Король немедленно смутился и как-то неловко сказал:
– Ну что ты, я тогда вовсе не разгневался. Не понимаю, что тебя так потрясло? Ведь что-то тебя выбило из колеи еще до того, как я… сказал. Могу я полюбопытствовать что именно? Все-таки, дело прошлое…
– Так вам интересно на будущее? – Не смог сдержать сарказм Кантор. – Чтобы точно знать, чем меня можно выбить из колеи?
– Да я и так достаточно о тебе знаю, просто любопытно.
Кантор достал из кармана сигару и занялся ею, чтобы как-то скрыть свои колебания. Потом любопытство победило, и он все-таки спросил:
– Ваше величество, а ваш Жак вас не боится?
– Жак? – приподнял брови король. – Почему?
– Ну, он же у вас всего боится.
– Он боится вполне конкретных вещей… и людей. С чего бы ему бояться меня? Я ему ничего такого не сделал, чтобы меня бояться. Обижается он на меня иногда, это бывает… как, впрочем, и наоборот. Но я никогда не замечал за ним страха. Напротив, он позволяет себе вести себя со мной так вольно, как никто другой. Почему у тебя вдруг возникла такая мысль?
– Да так… видимо, мне показалось.
– Что тебе показалось? Что Жак меня боится? Или… что он должен бы меня бояться? Почему?
– Ну… поскольку он вас не боится, значит, я ошибся. Действительно просто показалось. Лучше скажите, когда вы женитесь?
– Дразнишься? – нахмурился король.
– Почему? У вас что, по-прежнему проблемы? Неужели она все-таки вам отказала? Не может быть, насколько я понял, вы ей нравитесь.
– Когда это ты успел понять?
– Да еще на балу. Больше я ее не видел. Или вы, как всегда, колеблетесь и тянете?
Король вздохнул.
– Не подумай, конечно, что я ною и жалуюсь, ты сам об этом заговорил… Я не могу понять, что происходит. Она никоим образом не дает понять, как относится к моим ухаживаниям. То ли оттолкнуть стесняется, то ли поощрять не умеет.
– А, Ольга мне говорила. Это тяжелый случай. Девочка холодная, как поморская зима.
– В каком смысле?
– В том самом. Вы ее обнять-поцеловать не пробовали?
– Не могу. Руки опускаются.
– Вот именно. Это я и имею в виду. То ли она от природы такая, то ли мужчины успели ее здорово разочаровать. А еще может быть… вы не замечали за ней склонности к… мм…