Постигая прошлое
Шрифт:
Когда прямоугольник перекочевал мне в руки, подушечки пальцев обожгло знакомым тактильным ощущением. Пластик?! Гладкая матовая поверхность, толщина не больше пары миллиметров, похоже на обычную кредитку. Откуда здесь взяться кредитке?
Но этот вопрос уплыл куда-то в область не особо важных и второстепенных, стоило перевернуть пластиковую безделушку.
Всю невеликую площадь прямоугольника занимало напечатанное на пластике фото анфас. Снимок был высокого качества. Несмотря на невеликие размеры, можно было разобрать мельчайшие поры на лице запечатленного на фото человека. Но и без дополнительных разглядываний узнал, чей снимок крестный хранил, бережно завернув в ткань. С похожего на кредитку куска пластика на меня глядели мои собственные глаза.
До этого момента свое лицо я видел
— Так мы были знакомы и раньше? — подняв глаза от снимка, с надеждой уставился на крестного.
— Неее, што ты, я б сказал, коли так было бы.
— Тогда откуда? — надежда сменилась непониманием.
— Оттуда, крестничек, оттуда! — бородокосый усмехнулся невесело, разлил пиво по кружкам, отхлебнул как следует, отер пену с усов и начал рассказ.
— Давно энто было. Уж почитай семь весен минуло с той поры… Хотя, какие тут весны, энто ж улей. Тут в каждой соте время свое, и не меняеца. В обчем, был я тогда, по местному мерилу сопляком, чуть больше полгода как в улей попал. И в посёлок энтот не так давно пришёл, раздумывал осесть тут иль дальше куда двинуть. Пускай и не было у меня толком опыта в улье, и дар какой-то непонятный, которые и не знахарский и хрен пойми какой. Но с луком я ещё в прошлой жизни дружен был, да и с мечом да копьем умел немало, а таких тута везде ценят. В тот день или чрез день, значица, одна богатая сота обновляца должна была. Энто верстах в четырех-пяти выше по теченью, на правом берегу. Где-то там недалече и тебя тожить дозорные нашли. На той соте обнаковенно немало добра собирали, кажны две седьмицы она обновялася. Правда бывало не день в день, потому загодя туда дозоры засылали. В энтот раз и я в таковом дозоре оказался. Втроем мы туда пошли, значица. Старшим у нас был Илья — десятник из дружины нашей, добрый воин. С ним Ванюшка — малец, годков пятнадцати от роду, тощий и пугливый, што твой заяц. Зачем токмо его в дальний дозор заслали?! Ну и я, значица, с ими. Большой кус пути на лодочке вверх по теченью забиралися. Пехом с полверсты оставалося, а то и того меньшей. Но энтот путь по правому берегу пролегал, да ещё и чрез лес. А на правом ухо востро держи в степи дажить, одержимых тама хватат. Вот и мы нарвалися на стаю малую. Пяток тварей, но слабые, бегуны да жрач зелёный, управилися бы с ими, пожалуй. Токмо оказалося, што вшестером они тама были, твари-то. Пока мы с той пятеркой билися, сзаду есче один жрач подкрался и враз нашего старшого упокоил. Ванюшка и так напуган был, а как увидел, что Илью жрач свалил и горло ему рвет, давай обратно к реке драть. Ну, думаю, тут мне и конец будет. Одержимых есче трое на ногах, а я с копьецом супротив их. Лук в начале боя оставил, одну токмо стрелу пустить успел, а тама уж навалилися твари. В обчем, есче одного бегуна на копьецо поймал, и готовился смерть принять. А тут откуда-то слева хлоп-хлоп-хлоп… И оне уж лежат все, родименькия, ножками сучат и угоманиваюца поманеньку.
Голос бородокосого прервался, но ненадолго. Ровно на столько, чтобы успеть проглотить очередную порцию пива. Я от него не отставал, скорее был даже впереди, все время рассказа не переставал прикладываться к кружке.
Количество выпитого постепенно стало переходить в качество, а урчание и визг одержимых, поначалу заставлявшие то и дело оглядываться, отступили на второй план. Потрескивающие угли догорающего костра, потягивающий от воды свежий ветерок и наполненный вкусностями желудок пытались погрузить сознание в блаженную полудрему, а повествование бородокосого превратить в байку, рассказанную на отдыхе ради забавы. Но кусок пластика в сжатой до боли руке не позволял расслабиться. И даже, то и дело,
— В опчем, выходят из-за деревьев четверо: две бабы и два мужика, хотя, каки мужики?! Сопляки зелёныя, до твоих годов дажить не доросли, пожалуй. И бабы тожить молодухи. Одна вопще соплячка, годика на два-три постаршей Настасьи нашей, вторая твоих годов, а можа и поболе, не понять. Суръезная такая, глянет — аж мороз по коже. Вопще они все тама суръезныя, хоть и зелёныя с виду, но энта… Я б с волотом раз на раз сошёлся без ничаго, чем супротив её с парой рубак, да при оружии.
— Это они тебе фотографию дали? — прервал я неторопливое повествование бородокосого.
— Энту вещицу что-ли?! — кивнул на кусок пластика крестный, — Оне, кто ж ещё?!
— То есть моя фотография уже давно у тебя, и ты знаешь людей, которые меня искали?! И только сейчас об этом говоришь?! — взволнованно проговорил я, вскакивая с места. От избытка эмоций в горле пересохло, а дыхание участилось. — Ведь это наверняка близкие мне люди, может даже кто-то из родных! А ты молчал!
— Да погодь, сядь, што вскочил! Дай досказать, там уж и будешь думать, близкие али родня. — размеренный голос бородокосого пусть немного и успокоил, но только самую малость. Бушевавшая внутри буря эмоций не стихла, лишь спряталась в тень, задвинутая волевым усилием.
Продолжая сжимать во вспотевшей ладони свое фото на пластике, до которого технологиям этого мира развиваться ещё не одно столетие, присел, кивнув крестному чуть рассеяно.
Рассказ продолжался.
— В обчем, говорила токмо энта, старшая. Прочие по сторонам стали дозором. Дала мне в руки энту вот… как ты сказывал… фоту. Не видал ли, спрашиват, такого вот добра молодца? А я, понятно дело, не видал. Тогда, говорит, коли попадеца он тебе, энтот вот мечишко ему отдашь. И есчё дала жемчужину белую. И добавила, што есче одну получу в награду, после того, как выполню обещаное, значица. Потом ушли оне и все. За все восемь неполных годков, што в улье живу, больше никого из их не видал. Попервой то мотался по иньшим краям с фотой энтой, да выспрашивал, но никто знать не знал про тебя и не видел. Думал уж, што никогда и не найду. Дажить были думы про то, што все энто померещилося. Но фота энта и мечишко не были виденьями. Доселе обо всех делах энтих ни одной живой душе не сказывал. В опчем так и жил, пока тебя дозорныя не притащили. Вот и весь сказ.
— Тааак, меч ты мне отдал. — после того, как стихли последние слова бородокосого, посидел немного, осмысливая услышанное, после чего заговорил сам. — Значит, теперь они должны тебя вознаградить, отдать эту самую жемчужину. Но как они узнают, что ты сделал то, о чем просили, как поймут?
— Энто ты с мечишком чегой-то сделать должон, вроде как ты научен, што да как. Но погодим покамест. Што-то мне с самого с началу вся энта котовасия не нравица. Белый жемчуг за так не дают, недоброе тут, нутром чую.
— Ну жемчуг и жемчуг, белый и хрен с ним! — я крутил в руках меч, не особо вслушиваясь в суть произносимых крестным слов. Нужно было как можно быстрее разгадать загадку намертво заклинившего оружия. Для начала нужно просто-напросто вытащить его из ножен. Вряд-ли это будет чересчур сложно. Главное найти механизм, с помощью которого происходит фиксация.
— Эгей, крестничек, а ты и впрямь того! Это ж БЕЛЫЙ ЖЕМЧУГ!!! Понимашь???
Вообще-то не понимал. Из вчерашних разговоров лишь сделал вывод, что жемчуг круче гороха и тоже добывается из одержимых. В основном из тех что достигли предельной степени развития. Оттого и ценится он неимоверно. Но то, что жемчуг бывает разных цветов, точно не слышал.
— Ага. Про энто тожить не помнишь и не сказывал никто. — Проговорил бородокосый, качая головой с пониманием, — Я то думал, Тимофей тебе все про улей успел досказать, вы ж с им трещали без умолку. Ну коли так, значица, слухай про жемчуг. Его с волотов и упырей берут, с кусачей тожить попадаеца, но оченно редко. В одержимых два вида их быват: черный и красный. Ими дары улья улучшают иль новые открывают, тама как повезёт. Красный подороже и действует лучшее, но и у чёрного цена ого-го.
— Погоди, ты сам говоришь, что только двух цветов они бывают. А тебе белую какую-то дали?!