Поступь хаоса
Шрифт:
Она открывает рот.
Она говорит.
Меня так зовут, Виола.
Часть третья
13
Виола
На минуту я теряю дар речи. Девчонка тоже молчит.
Пламя полыхает, дым клубится, Манчи тяжело дышит, свесив язык, и наконец я выдавливаю:
— Виола.
Она кивает.
— Виола, — повторяю я.
Второй раз она не кивает.
— Меня зовут Тодд.
— Знаю, — отвечает девчонка.
— Так ты умеешь говорить? — спрашиваю я.
Она бросает на меня
— Это… — начинаю я, но девчонка уже встает и тянет руку к сумке.
До меня доходит, что я все еще ее держу. Отдаю сумку девчонке.
— Нам пора, — говорит она. — Пошли отсюда.
У нее смешной акцент, она говорит совсем не так, как в Прентисстауне. Губы иначе обрисовывают буквы: как бы налетают на них сверху и силой придают им нужную форму. А в Прентисстауне все говорят так, словно подкрадываются к словам из-за спины и норовят ударить исподтишка.
Манчи очарован девчонкой.
— Пошли отсюда, — повторяет он и неотрывно пялится на нее, как бутто она сделана из его любимой еды.
Вот сейчас, казалось бы, можно начать задавать вопросы, расспросить обо всем, что хотелось узнать: кто она, откуда, что случилось, и мой Шум сплошь состоит из этих вопросов, они летят в нее, точно сотня дробинок. Сказать хочется так много, что я ни слова не могу выдавить, и девчонка просто перекидывает лямку сумки через голову и проходит мимо нас с Манчи.
— Эй!..
Она оборачивается.
— Меня подожди.
Я поднимаю рюкзак с земли и закидываю за спину, говорю: «За мной, Манчи!» — и иду по дороге вслед за девчонкой.
На этом берегу дорога медленно удаляется от обрыва и пронзает насквозь заросли кустарника, огибая таким образом первую гору, которая высится слева от нас.
На повороте мы с девчонкой останавливаемся и, не сговариваясь, смотрим назад. Мост до сих пор полыхает как оголтелый, и больше всего он похож на водопад из огня. Языки пламени теперь охватили его целиком, свирепые, зеленовато-желтые. Дым такой густой, что мы до сих пор не видим мэра и его людей — ушли они или ждут, или еще чего. Кажется, оттуда летит едва слышный шепот Шума, но в таком грохоте — ревут огонь и вода, трещит дерево, — что угодно может померещиться. Пока мы смотрим, огонь съедает столбы на другом берегу, и с оглушительным треском горящий мост срывается с обрыва и летит вниз, вниз, вниз, ударяясь о стены ущелья, а потом падает в реку, поднимая еще больше дыма и пара.
— Что было в коробке? — спрашиваю я девчонку.
Она смотрит на меня, открывает рот, потом опять закрывает и отворачивается.
— Не бойся, — говорю. — Я тебя не трону.
Она снова глядит на меня, и мой Шум полнится тем, что произошло несколько минут назад, когда я чуть было не «тронул» ее, чуть было не…
Плевать.
Больше мы ничего не говорим. Она снова начинает идти по дороге, а мы с Манчи шагаем следом.
Хотя теперь я знаю, что она умеет говорить, это не помогает от ее тишины. Да, в голове у девчонки есть слова, но что толку, если слышать их можно только тогда, когда она сама захочет? А пока она молчит, ничего не разберешь. Глядя на ее затылок, я все еще чувствую, как мое сердце тянется к этой тишине, я по-прежнему ощущаю жуткую боль, как бутто потерял нечто очень дорогое, и мне грусно до слез.
— До слез, — повторяет Манчи.
Ноль эмоций, только ее удаляющийся затылок впереди.
Дорога по-прежнему довольно широкая, кони легко по ней проедут, но местность вокруг становится более скалистой, и дорога начинает петлять между скал. Рев реки слышится откудато снизу, мы как бутто уходим от нее, углубляемся в странную, защищенную со всех сторон скалами местность — такое чувство, что идешь по дну коробки. Из всех расщелин торчат невысокие колючие ели, стволы которых обвиты желтыми шипастыми растениями. Со всех сторон на нас злобно шипят желтые ящерки-бритвы: Укушу! Укушу! Укушу!
В этом мире до чего ни дотронься — обязательно поранишься.
Минут через двадцать или тридцать дорога становится гораздо шире, по бокам от нее теперь растут нормальные деревья, и кажется, что вот-вот снова начнется лес. Трава и камни тут пониже, можно устроить привал. Что мы и делаем.
Я достаю из рюкзака вяленую баранину и ножом разрезаю на три полоски — себе, девчонке и Манчи. Она молча берет еду, минуту мы сидим и жуем.
Меня зовут Тодд Хьюитт, думаю я, закрывая глаза. Теперь я знаю, что девчонка слышит мой Шум и думает о нем, и мне за него стыдно.
К тому же думает она втихомолку.
Меня зовут Тодд Хьюитт.
Через двадцать девять дней я стану мужчиной.
А ведь это правда, доходит до меня. Время идет, даже если ты за ним не следишь.
Отрываю еще кусочек вяленой баранины.
— Никогда раньше не слышал такого имени — Виола, — говорю я вслух, глядя только на землю и на свой кусок мяса. Девчонка не отвечает, поэтому я невольно поднимаю голову.
Оказывается, она смотрит на меня.
— Что? — спрашиваю.
— Твое лицо.
Я хмурюсь.
— Что с ним?
Девчонка сжимает руки в кулаки и делает вид, что бьет себя по лицу.
Я краснею.
— А… ну да…
— И раньше тоже. После… — Она умолкает.
— После Аарона, да.
— Аарон! — тявкает Манчи, и девчонка едва заметно морщится.
— Так его звали, верно?
Я киваю, не переставая жевать.
— Ага, в точку.
— Он не назвал своего имени. Я сама откудато узнала.
— Добро пожаловать в Новый свет. — Я откусываю еще мяса — верней, отрываю зубами, потомушто кусок попался жесткий, — и случайно задеваю болячку. Одну из многих. — Ай! — Выплевываю непрожеванное мясо и целую кучу крови.
Девчонка смотрит на это дело и вдруг откладывает еду в сторону. Она берет свою сумку и достает оттуда синюю коробочку, чуть побольше той, для разведения костра. Нажимает кнопку, открывает и вытаскивает кусок белой материи и маленький железный скальпель. Подходит ко мне.
Я все еще сижу, но отшатываюсь, когда девчонка протягивает руки к моему лицу.
— Пластырь, — говорит она.
— У меня свой есть.
— Этот лучше.
Я отползаю еще дальше.
— Ты… — говорю я, выдувая воздух через нос и тряся головой, — ты очень добра…