Поступь империи

Кузмичев Иван Иванович

Царь-батюшка сразу же после своей поездки в Европу повелел слать знатных недорослей, а также всех прочих людишек, желающих занять сколько-нибудь заметную должность при дворе, на обучение за границу. Ума набираться, дабы дома полезным оказаться. Так что карьеристам местного пошиба, для получения вожделенной «конфетки» приходится пару годков «покрутиться» на чужбине, при этом большая их часть никакого языка кроме родного русского вовсе не знала, создавая при этом изрядные трудности не только в общении, но в обучении в целом. Однако такие мелочи

государя не смущали, хотящие научится, таково правило и изменить его никто не сможет, оно для всех едино, кто бы это не был, родовитый князь или сын купца.

На первый взгляд такая практика могла показаться негуманной и жестокой, но для государя имеющего под рукой «полудиких слуг» так не казалось и он спешно, будто железным прессом старался давить на боярство и купечество, ведя их по дороге скорейшего обучения для блага Руси. Общий принцип: выживает сильнейший, самый верный, по крайней мере, так можно говорить о самом государе, глядя на проводимые им реформы.

Как бы то ни было, сейчас я на борту барка со смешным для такой посудины именем «Зверь», ну а судьба «золотой молодежи» меня, в общем, то не интересует, со своими проблемами бы разобраться.

«Стоп! Не думать о всяких неприятностях!– оборвал я свои разошедшиеся апатические мысли на «полуслове».

– …А я говорю, они все равно начнут с нами войну, слишком зуб большой у них имеется на Русь-матушку,– меланхолично заметил Толстой.

– Кажется, я чуть было не пропустил интересный разговор,– едва слышно хмыкнул себе под нос, сбрасывая оковы странного оцепенения.

– Но ведь, признайтесь, Петр Алексеевич, что мыслишки то у них не раз поворачивали в эту колею, с посредничества Франции, между прочим,– ехидно заметил мужчина в преклонных летах Петру Алексеевичу.

– Ну, мысли, к примеру, я читать не умею, Егор Филиппович, да и вам бы пожелать того же хотел, во избежание неприятностей, а то мало ли кто что нехорошее подумает,– все так же меланхолично заметил полномочный посол.

От этого, казалось бы, дружеского замечания названный Егором Филипповичем чуть-чуть побледнел и не говоря, поспешил отойти подальше от главы дипломатической миссии, тут же найдя себе собеседника из каких-то молодых помощников посла.

– А вас здесь побаиваются, господин посол,– заметил я, подходя к шестидесяти пятилетнему мужчине.

– Может быть и так, ваше высочество,– улыбнулся мне Петр Алексеевич.

– Вы кажется, совсем недавно мне занимательную беседу предлагали? Надеюсь, предложение остается в силе?– спросил я его.

– Конечно, цесаревич, я буду только рад, если смогу ответить на ваши вопросы, а заодно и провести с пользой наше долгое путешествие,– ответил седой дипломат.

– Хорошо, тогда давайте пройдем в каюту. Разговаривать, всегда лучше за столом с бокалом доброго вина, нежели на продуваемой всеми ветрами палубе.

– Мне тоже так кажется, ваше высочество,– заметил посол.

– Тогда прошу ко мне в каюту, Петр Алексеевич,– сказал ему, идя впереди посла.

Как

и на большинстве судов этого времени, отдельные каюты на корабле были роскошью и отдавались в распоряжение высшим офицерам, либо как мне и главе дипломатической миссии, то есть людям имеющим «определенный вес».

Сама каюта ничем примечательным не отличалась, разве что высота у нее была чуть более сажени, да и вся отделка изнутри представляла собой мечту столяра. А так вполне заурядная комната, или быть может я такой черствый, и уже не могу оценить по достоинству всю красоту? Не знаю, может быть.

– Присаживайтесь,– указал я на кресло возле стола.

– Спасибо, признаться честно, моя поясница замучила меня. А как из Царьграда вернулся, так и вовсе житья с ней никакого не стало,– с облегчением сел в кресло Толстой.

– Тогда, хочу предложить вам попробовать одного интересного вина, уважаемый Петр Алексеевич,– сказал я послу, копаясь в подобии бара.– А вот и оно, правда, названия я так и не удосужился узнать, поэтому прошу не ругать меня.

– Что вы, ваше высочество!– возмутился старый дипломат.

– Шучу я так. Увы, неудачно,– сказал я, разливая в бокалы рубиновый напиток.

– За здоровье государя нашего, батюшки моего Петра!– поднимаю бокал.

Толстой незамедлительно меня поддержал, и так же пожелал здоровья своему теске, Петру Алексеевичу, внимательно осматриваясь по сторонам.

«Как будто у врага находится,– мимоходом заметил сам себе, наливая новую порцию, после чего позвонил в колокольчик и попросил слугу принести нам легкий завтрак».

– Так о чем бы вы хотели побеседовать, Ваше Высочество?– наконец спросил меня Петр Толстой, делая глоток вина.

– Ведь на сколько мне не изменяет память, вы Петр Алексеевич восемь лет были послом в Стамбуле. Вот об этом я и хотел бы поговорить.

– О моем посольстве в Османской империи?– изумился старый дипломат.

– Нет, что вы, дорогой Петр Алексеевич. Я хотел бы поговорить об османах в целом, а не вашей миссии,– засмеялся я.

– Простите, мне мои седины, Ваше Высочество, а то я уж было подумал о том, что вам интересна вся та рутина, которой мне приходилось заниматься у басурман,– тут же «отошел» Толстой, удобнее располагаясь в кресле.– Так о чем бы вы именно хотели узнать, цесаревич?

– А давайте вы будете мне рассказывать обо всем, что сами знаете, а если меня что-то заинтересует больше другого, то мы с вами подробнее об этом поговорим?– с улыбкой предлагаю я послу, готовясь слушать все то, о чем я всего лишь имел смутное представление человека 21 века.

– Что ж, коли так, то разговор предстоит долгий,– сказал Петр Алексеевич, разламывая пополам принесенный пирожок с черникой.– С чего же мне все-таки начать…

– Что если вы, Петр Алексеевич, начнете свой рассказ со своего назначения, ведь насколько я помню, вам тяжко пришлось в первые месяцы пребывания при дворе султана?– участливо поинтересовался я у посла.