Чтение онлайн

на главную

Жанры

Шрифт:

* * *

Коссовски получил известие о рехлинской катастрофе "Альбатроса" и гибели Франке в тот же день вечером. Регенбаха уже не было. Он взял из сейфа папку с материалами об испытаниях Ме-262. В первой тетради были записаны все аварии и катастрофы, которые произошли с тех пор, как Мессершмитт начал серьезно заниматься реактивной авиацией. "Март 1941 года. Двигатели не развили тяги. Авария. Испытатель Вайдеман. 4 апреля 1941 года. "Альбатрос" с добавочным поршневым мотором взлетел. Прогар сопла левой турбины. Испытатель Вайдеман. 25 ноября 1941 года. На высоте 40 метров обрезало правый двигатель. Испытатель Вайдеман... 19 марта 1942 года - взрыв мотора "брамо". 18 июля 1942. "Альбатрос" с носовым шасси не развил взлетной скорости. В конце полосы Вайдеман затормозил. Взорвался правый двигатель". И вот 11 августа. "Взорвался весь самолет, Причина неизвестна. Испытатель Франке погиб. У Вайдемана было повышенное давление. О дне испытаний знали Зандлер, Вайдеман, Франке, Гехорсман и другой обслуживающий персонал". "А таинственное исчезновение мощного передатчика с транспортного Ю-52?" подумал Коссовски. В вечерние часы его мозг работал с завидной четкостью. "Вайдеман, Вайдеман... В тот момент, когда произошла катастрофа, у него внезапно повысилось кровяное давление... Слишком прозрачно. Впрочем, нет. Если так скоро настораживает Вайдеман, значит не он". Чутье опытного контрразведчика восставало против Вайдемана. "Кто же рекомендовал его в Лехфельд. Удет? Но Удет - это Пихт. Вайдеман - Пихт. Это Швеция, это Испания, Франция... И еще Зейц. И еще Гехорсман... Гехорсман - Зейц Вайдеман - Пихт... Тьфу! Какое смешное сочетание. Вайдеман - Железный крест, потом "дубовые листья", медаль за польскую кампанию, Бельгия, Франция, быстрое продвижение в чине... Пихт - Испания, Железный крест, Мельдерс, Удет, Геринг... Но что-то неуловимое тревожило его. Коссовски раскрыл окно. Большой черный город спал. Ни огонька, ни живой души на улицах. Берлин в затемнении. Ночной прохладой тянуло от Тиргартена, главного парка берлинского центра. "Пожалуй, надо идти домой. У сына простуда. Странно, так жарко в августе и простуда..." Коссовски отдал ключи дежурному офицеру и пошел в настороженную, почти непроглядную ночь, накрытую ярким многоцветьем звезд. "Нужно немедленно выехать в Лехфельд. Кстати, проверю, чего добился Флике", - решил утром Коссовски и пошел к Регенбаху. - Да, да, я уже знаю о катастрофе, - встретил его майор.
– Расскажите, что же вы собираетесь делать? Коссовски хотел отделаться общими фразами, но Регенбах вдруг потребовал рассказать обо всем самым подробнейшим образом. Он задавал вопрос за вопросом, и хотел этого или не хотел Коссовски, но ему пришлось изложить все подозрения, которые касались Вайдемана, Зейца и Пихта. Особенно Пихта. - А Март, а радиостанция в Аугсбурге и Брюсселе?
– сухо спросил Регенбах. - Мне кажется, ищейка пошла по другому следу. - Можете на меня положиться, господин майор, - официальным тоном проговорил Коссовски. Регенбах близко подошел к капитану и долго смотрел ему в глаза. - Вы хороший шахматист, Зигфрид?
– задал он неожиданный вопрос. - Играю немного. - Тогда вы, конечно, знаете, что такое гамбит. - Начало партии, когда один из противников жертвует пешку или фигуру ради быстрейшей организации атаки на короля. - Совершенно верно. Слово "гамбит" происходит от итальянского выражения "даре ил гамбетто" - подставить ножку. Так вот, Зигфрид, чтобы подставить ножку этому самому Марту, нам придется разыграть оригинальный гамбит. - Чем же мы пожертвуем, господин майор? - Внезапностью. Коссовски непонимающе поглядел на Регенбаха. - Мы сообщим по каким-либо каналам всем подозреваемым важные государственные тайны. Разумеется, разные. И вполне правдоподобные. Если кто-то из них агент, он не сможет не воспользоваться радиостанцией в Аугсбурге. На это уйдет несколько дней, но мы не будем горячиться, будем просто ждать. - Не ново, однако попробовать можно, - сказал Коссовски. Дня два он составлял подробнейшие инструкции для лиц, участвующих в операции. Утром третьего дня перед Регенбахом он положил папку. На черном коленкоре была приклеена полоска бумаги с надписью: "Операция "Эмма".

* * *

Ютта получила телеграмму из Берлина. Тетя просила достать очень ценное лекарство. Даже в столице его найти невозможно. Тетя страдает от язвы желудка. Если лекарство будет, то пусть Ютта не посылает его, а подождет тетю. Она собирается навестить Эриха и Ютту в самые ближайшие дни. Днем позже Эрих получил письмо от фронтового друга. Телеграмма Ютты давала код к расшифровке письма. Невинная болтовня друга открывала тревожное сообщение Перро. Он написал о подозрениях Коссовски, о скором приезде капитана в Лехфельд, а также о том, что Марту будет подсунута в ближайшее время фальшивка якобы важного государственного значения. Пусть он ее не передает в Центр, а Ютта отстучит ложную телеграмму с таким текстом: "ХРС 52364 72811 63932 29958 19337 27461". Необходимо обезвредить Коссовски, но не в Лехфельде или Аугсбурге, а где-то в Берлине. Возможно, следует Марту запросить из Центра группу обеспечения для проведения этой операции. Эрих немедленно отправился к тайнику и вложил записку. На следующий день пластмассовая коробочка в дупле старого дуба была уже пуста.

* * *

В три ночи капитана функабвера Флике разбудил дежурный солдат. В районе западной окраины Лехфельда заработала подпольная радиостанция. Мониторы устремились туда, но на полдороге радист оборвал связь. Телеграмму он передал предельно короткую. Службе перехвата все же удалось ее принять. Как и ожидал Флике, она была закодирована. Опытный дешифровальщик определил, что агент воспользовался неизвестным кодом. Флике передал телеграмму в различные дешифровальные отделы, в том числе и в "Форгшумсамт" люфтваффе. Коссовскч не на шутку взволновался. Ее содержание с головой выдаст таинственного Марта. В том, что агент попал в силки, расставленные контрразведкой люфтваффе, Коссовски не сомневался. Операция "Эмма", несмотря на простоту и неоригинальность, по-видимому, сработала безукоризненно. Об этом он доложил Регенбаху. - Посмотрим, - уклончиво ответил Регенбах.- Как только заполучу от дешифровальщика настоящий текст, я немедленно вызову вас. Коссовски пытался сесть за работу, но не мог сосредоточиться. В кабинете было солнечно и жарко. Он снял френч. Высокий, чуть сутуловатый, седой, он среди серых

казенных стен казался чужим человеком. Но эти стены надежно оберегали его на протяжении многих лет. В эти стены он входил мучительно долго, прокладывая ступеньку за ступенькой в свирепых джунглях подозрительности, взаимной слежки, коварства и вероломства. Все это скрывалось, разумеется, за тщательно отрепетированным дружелюбием, простотой, даже фамильярностью подчиненных и начальников. Коссовски был слишком умен и осторожен. Он умел вовремя предупредить надвигающуюся опасность. Сейчас же он почувствовал, что она где-то рядом, но с какой стороны ее ждать - не знал. Так прошел день. Сумерки накрыли город. Стало тише и прохладней. Где-то далеко прокатывался гром. Коссовски задернул черную штору, положил руку на выключатель электрической лампочки, но света не зажег. Так и остался сидеть в своем жестком кресле. Голова его клонилась все ниже и ниже, пока не уперлась в стол. Он глубоко вздохнул и стал проваливаться в сон, но не глубокий, а чуткий, пугающий. Вернее, это был даже не сон, а нечто среднее между сном и явью. Давно Коссовски не ощущал такого мерзкого состояния. В последний раз, пожалуй, тогда, в Испании. Правда, с тех пор этот кошмарный страх посещал его по ночам. Смертельная опасность невидимой лавиной надвигалась из темноты, и не было сил пошевельнуться, защитить себя. Кончалась жизнь. Но он не мог даже крикнуть. И никто не услышал бы крика обреченного. От ночных кошмаров оставалась наутро настороженная тень в глазах. Откуда надвигается роковая беда? Беда таилась повсюду. Тогда, в Испании, он не уступил страху. Не выдал себя. Но внезапный холод опустошил сердце и все тело, едва он услышал протяжный голос Зейца: - Выбора у тебя нет, приятель. Нам деваться некуда, и тебе придется послушать нас. Или... Впрочем, какое дело мертвецам до того, что происходит с живыми. Трупы не любопытны. И не разговорчивы... Он не мог ничего ответить. Он знал, что любой ответ приведет его к гибели. Тогда его спас Пихт. Сейчас надежда только на себя. К тому же сила, навалившаяся на него теперь, была, очевидно, беспредельно огромнее той, что угрожала ему в Испании... Вдруг сон улетучился, как паутина, сорванная ветром. Коссовски вспомнил день, когда Регенбах как бы между прочим сказал: "А старикашка Хейнкель потихоньку лепит самолет-гигант с четырьмя реактивными моторами". Через несколько дней служба радиоперехвата расшифровала телеграмму с подобным сообщением. Она была подписана именем "Март"... Почему пришло на память именно это? От резкого, короткого звонка Коссовски вздрогнул. Он поднял телефонную трубку и услышал голос Регенбаха. - Коссовски, немедленно едем в абвер к Лахузену. "Вот откуда началось", - подумал Коссовски. "Оппель" бесшумно мчался по широкой Вильгельмкайзерштрассе. Регенбах молчал. Со стоном взвизгнули тормоза. Открылась и закрылась дубовая черная дверь. Коссовски вошел в кабинет начальника II отдела абвера и доложил о прибытии. Регенбах отошел в тень. "Значит, он уже был у Лахузена", подумал Коссовски и снова ощутил на сердце мерзкий холодок. Опасность столкнулась с ним лоб в лоб. Огромная, безжалостная. Он сам был ее частицей и потому хорошо знал, что сопротивляться бессмысленно, если приговор уже вынесен. А приговор вынесен. Он прочел его в глазах Лахузена. Полковник не смог скрыть того профессионального, слегка сострадальческого любопытства, какое всегда испытывает охотник к смертельно раненной волчице, сыщик к пойманному с поличным вору, палач к смертнику, а контрразведчик к допрашиваемому шпиону. Лахузен заговорил о лехфельдской радиостанции. Начало беседы мало походило на допрос. Полковник, казалось, советовался с младшим коллегой. Советовался, мягко и настойчиво загонял Коссовски в только ему известную ловушку. Коссовски понял, что он может никогда не узнать, какая вполне невинная фраза окажется для него роковой. Ни в чем не обвиненный, он ни в чем не сможет оправдаться. Когда полковник обмолвился о Регенбахе, присутствующем тут же, Коссовски уже знал точно, что ему нечего надеяться на спасение. Лахузен поднялся, и лицо его, вначале освещенное слабым отражением настольной лампы, скрылось в тени. - Майор Регенбах сказал мне, - неожиданно ласковым тоном заговорил полковник, - что вам не терпится выехать в Аугсбург и самому поймать шпиона. Поезжайте, Коссовски, ловите... - Да, но...
– Коссовски так оглушило это разрешение, что он не смог быстро прийти в себя. - За чем же задержка?
– спросил полковник. - Мне важно знать, расшифровали или нет ту телеграмму, которую перехватили после осуществления операции "Эмма". - Понимаю... Вам знать важно.
– Лахузен подошел к Коссовски почти вплотную и вдруг круто вильнул в сторону.
– К сожалению, мы расшифровать ее не сумели. Вы свободны, капитан. Извините за поздний вызов. Такова служба... Вы, майор, останьтесь... - Значит, Коссовски?
– Лахузен взял текст расшифрованной телеграммы. "От Марта Перро. Предупреждение получил. Жду срочно лично. Март". Лахузен, разумеется, промолчал о том, что проверка второго подозреваемого, то есть присутствующего здесь Регенбаха, окончилась. Регенбах попросту не передал того сообщения, о котором ему якобы по секрету сказал Лахузен. Коссовски же передать мог. Телеграмма о том, что Хейнкель работает над созданием четырехмоторного реактивного самолета была послана Центру и подписана "Перро". Лахузен сам просил Регенбаха намекнуть об этом Коссовски за несколько дней раньше. Но обвинение в шпионаже, считал Лахузен, слишком серьезное, чтобы немедленно арестовать такого человека, как Коссовски. И поэтому он решил выждать, когда тот сам выдаст себя и заодно Марта, с которым постарается встретиться в Аугсбурге или Лехфельде. За Коссовски решено было установить самую тщательную слежку. Возможно, Лахузен имел бы больше оснований для ареста Коссовски, если бы он знал о том, что произошло в Испании в жаркий полдень августа 1937 года. Но Лахузен об этом не знал. Знали трое: Зейц, Пихт и Коссовски. И все молчали.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

День катастрофы

Зейц получил отпуск и решил пригласить с собой Пихта. Пихт согласился. Дорога круто вела к Альпам, к германо-швейцарской границе. На горизонте в ярком дне белые вершины гор придавали окружающему какой-то сказочный, нереальный вид. Легкие облачка, как барашки, кружились в долинах, в зеленых островках рощ утопали домики из светлого камня с высокими красными крышами. Иногда виднелись горные озерца. Зейц, как всегда, был весел и беспечен. - Превосходно!
– восторгался он, поворачивая голову то вправо, то влево. Райский уголок! Я хорошо сделал, что вытащил тебя сюда, Пауль. - Гораздо приятнее было бы вместо тебя мне видеть хорошенькое личико девочки, - смеялся Пихт. - В мужской компании есть свои прелести. А ну, остановись. Пихт затормозил. Зейц подошел к обрыву. Далеко внизу вязала петли узкая горная речка. Чешуйки солнечных бликов, как ртутные шарики, плясали на ее поверхности. Вдоль речки тянулся лентой темный еловый лес, а чуть дальше на взгорье упрямо взбирались клеточками возделанные поля. - Закусим?
– предложил Зейц. - Давай, - Пихт достал из багажника саквояж с едой и коньяком. Вид гор, крепкий, с чуть маслянистым привкусом французский коньяк, чистый и какой-то звонкий горный воздух настраивали на откровенность. На это и рассчитывал Зейц. - Я не хотел приглашать Вайдемана потому, что хотел с тобой посоветоваться, Пауль, - проговорил он, когда почувствовал, что Пихт захмелел.
– Мне кажется, что Вайдеман совсем не тот, за кого мы его принимаем. - Почему? - Перед тем злополучным полетом у него вдруг повысилось давление... Наверняка он знал, что "Альбатрос" разобьется. - Может быть, это просто совпадение. - Довольно странное совпадение. Показать себя перед высшими чинами люфтваффе, в случае успеха хапнуть пятнадцать-двадцать тысяч марок. Вайдеман не устоял бы перед таким соблазном. Пихт пожал плечами. - В последнее время, - продолжал Зейц, - он довольно тесно сошелся с Юттой. Вайдеман... Ютта... Хейнкель! Пихт вздрогнул. Это заметил Зейц, нарочно сделавший ударение на последнем слове. - Или русские? Или англичане?
– Зейц опрокинул еще одну рюмку. Теперь он и сам захмелел. Горы поплыли перед глазами. И речка в долине размылась в какое-то ничто. - И тебя я вижу насквозь, Пауль. Хитришь все, хитришь... Пауль рассмеялся. - Конечно, Вальтер. Ты давно заметил - это у меня в крови. Но другим же сразу не станешь... - Мы с тобой связаны одной веревочкой... Хорошо бы тебя шлепнуть вот здесь, и я был бы спокоен. - А Коссовски? - И его шлепнуть. Паф! Маленькая дырка во лбу, душа в раю. В бренном мире наступает покой. - Конечно, если когда-нибудь докопаются, вам не миновать виселицы, задумчиво проговорил Пихт. - А тебе? - Я в худшем случае попаду в штрафной батальон. - Э, нет. Так легко тебе не отделаться.
– В глазах Зейца блеснули злые огоньки. Он выпил еще и сник. Плечи опустились, вначале покрасневшее лицо стало зеленовато-серым. - Испания, чертова Испания... Ты привел этого самого Штайнерта к нам. Коссовски не поверил его документам. Он сказал, что это агент республиканцев. Я застрелил Штайнерта. А ведь Штайнерт нес от Канариса секретный пакет Франко. Откуда я знал, что Штайнерт подполковник?! И что он хотел предупредить о наступлении красных под Валенсией. А мы не хотели тащиться с ним по жаре и горам. - Я бы мог перебросить его на самолете... - Сейчас бы все могли, а тогда? Когда мы получили приказ о розыске Штайнерта, я разрыл его труп и сбросил в реку. Но дело сделано - Франко под Валенсией потерял не меньше трех тысяч своих головорезов. - Коссовски наложил в штаны...
– пробормотал Пихт. - Дурак ты, Пауль, что не дал мне его застрелить. Сейчас бы только с тобой... Тебя - паф!
– и все бы кончилось. Все! Зейц вдруг ловко выхватил из внутреннего кармана пиджака "вальтер" и навел на Пихта. - А? Паф! Здесь никого нет. Ты вон в той речке поплывешь к самому морю. Ха-ха-ха!.. Пихт даже не пошевелился. Он налил коньяку в стаканчик от термоса и заплетающимся языком проговорил: - Иди ты к черту со своей игрушкой! Ты глупый осел, Зейц. Пихт тебя не выдаст, пока ты не вздумаешь подложить мне какую-нибудь свинью. - Ага!
– торжествующе вскричал Зейц.
– "Пока не выдаст"! - А ты собираешься подложить? - Нет. - И я нет. Зейц всхлипнул и спрятал пистолет. - У меня расшатались нервы... Прости меня, Пауль. Ты мой надежный друг, а я правда осел, глупый осел. Он уткнул голову в расстеленный на камнях плащ. - Меня ты не бойся, - проговорил Пихт.
– Нам надо бояться Коссовски. Коссовски рано или поздно выдаст. А раскаявшихся прощают. Он вывернется, а ты нет... - А если я раскаюсь?
– оживился Зейц. - Тебе нельзя. Суд чести войск СС жестоко карает отступников. - Да, ты прав. - В лучшем случае тебя пошлют солдатом на фронт. Пошлют в ту дыру, откуда живым ты не выберешься. - Значит, Коссовски?
– Зейц снова набрался решимости. Пихт не расслышал его. Он смотрел вниз, где за зубьями охровых скал поблескивала рыбьей чешуей горная река.

* * *

Лахузен, начальник отдела абвера, требовал бросить все дела и немедленно выехать в Берлин. Автострада в поздний час была пуста. В темноте по обочинам в островках огоньков мелькали города и поселки. Блики от них мерцали колючими вспышками на мокром и черном бетоне дороги. Шофер фары притушил. В эти ночные часы обычно действовала авиация англичан, и на стратегической автостраде запрещалось пользоваться сильным освещением. От перегретого мотора тянуло теплом. Коссовски откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Так он делал всегда, если его начинали одолевать мысли. О том, что может произойти в Берлине, он не думал. Мало ли какая идея осенит Лахузена? А начальство любит срочные вызовы. Оно всегда стремится вызывать у подчиненных чувство страха. Но Коссовски так долго боялся, что уже успел привыкнуть к страху, как-то сжиться с ним. Коссовски считал поездку в Лехфельд удачной. Он нащупал кое-какие нити, связывающие те или иные события. Стоит теперь потянуть за них, и они неизбежно приведут к Марту и, разумеется, к его радиостанции. Правда, Флике не обнаружил ее в районе авиагородка, за день до отъезда рация заработала совсем в другом месте. Но Коссовски надеялся рано или поздно ее найти. Настораживало другое: в то время, когда заработала рация, никто из подозреваемых не отсутствовал. Пихт, Зейц и Вайдеман были у Элеоноры Зандлер. Эрих Хайдте - в фотолаборатории. Гехорсман пил пиво в "Фелине". Ютта ходила в кино. Ее там видел Коссовски своими глазами. После сеанса он вместе с девушкой зашел к Зандлерам. Стало быть, на рации работал совсем другой человек. Это обстоятельство несколько обескуражило Коссовски. А разговор с Пихтом? Пауль вел себя в высшей степени высокомерно. Когда Коссовски завел разговор о Париже, Пихт прервал его вопросом: - Может быть, тебе стоит вспомнить сначала Испанию? - Это уже давно забылось, - стараясь быть спокойным, проговорил Коссовски. - Напрасно ты так думаешь, Зигфрид.
– Пихт кольнул его взглядом. - Сейчас меня интересует авария в Рехлине, - насупился Коссовски.
– Ты знал, что должен лететь Вайдеман? - Разумеется. Я же его сопровождал в первых испытательных полетах. - Но почему перед полетом вы напились? - Напился не я, пить хотел Вайдеман. Он боялся этих испытаний. - Тогда пусть он поищет более спокойное место. - Ты же сам знаешь Вайдемана. - Вайдеман говорил об испытаниях в Рехлине?
– спросил Коссовски. - Я не интересовался. Кроме того, ты осведомлен, разумеется, о приказе, запрещающем должностным лицам разглашать время и место испытаний. - Но Вайдеман мог поделиться этим с другом... - Коссовски, ты считаешь меня за дурака. Вайдеман всегда выполняет любой приказ с безусловной точностью независимо от того, пьян он или нет. - Ты допускаешь возможность, что в Рехлине самолет взорвался от мины, скажем, с часовым механизмом? Пихт откровенно захохотал, глядя на Коссовски. - Тебе ли не знать, капитан, и о том, что с тех пор, как появился первый аэроплан, в авиации потерпело аварию две тысячи триста семнадцать самолетов. Не сбитых в войне, а просто потерпевших аварию из-за туманов, гроз, плохих аэродромов, слабой выучки, а главное, от несовершенства конструкций. "Альбатрос" - нечто новое в самолетостроении. И я не знаю, сколько еще аварий и катастроф произойдет с ним, пока он расправит крылья. И если такие бдительные контрразведчики, как капитан Коссовски, будут искать в них мину и подозревать пилотов в шпионаже, клянусь, он никогда не взлетит. ...Машина остановилась. У шлагбаума стояли два жандарма с блестящими жестяными нагрудниками на шинелях. Шофер предъявил пропуск. Жандарм осмотрел машину и, козырнув, разрешил ехать дальше. Берлин, как обычно, был погружен в тьму. Машина помчалась мимо черных громад зданий. - Остановитесь у абвера, - сказал Коссовски, когда "оппель" выехал на Кайзервильгельмштрассе. Коссовски думал, что Лахузена он не застанет, но тот, оказывается, ждал его. Лицо полковника абвера выражало крайнее недоумение. - Проходите и садитесь, капитан, - проговорил Лахузен, собирая со стола документы.
– Вы устали, конечно, но придется еще поработать. Невероятное дело. Из ряда вон... - Не понимаю вас, господин полковник. - Ах да! В руки гестапо попал человек. У него выколотили признание. Он оказался связным "Роте капеллы" - красной подпольной организации. Он шел к Перро. И знаете, кто им оказался? Майор Эвальд фон Регенбах! Если бы Коссовски не сидел в кресле, у него, наверное, подкосились бы ноги. Он мог подозревать Регенбаха, как подозревал в измене и второго коричневого фюрера - Гесса, когда тот перелетел в Англию, но то, что неуловимый, всезнающий, загадочный Перро - это Регенбах, никак не укладывалось в его сознании. - Мы узнали об этом утром. Канарис уехал к Гейдриху, потом докладывал рейхсмаршалу Герингу. Ведь Геринг рекомендовал Регенбаха на высшие курсы штабных офицеров люфтваффе. Тот дал согласие на арест совсем недавно: от улик не уйдешь. И еще была одна закавычка. Он же родственник самого адмирала Тирпица... - Какая же роль уготовлена мне в этом деле?
– спросил Коссовски. - Самая первая. Гейдрих по старой дружбе обещал Канарису передать Регенбаха нам. Сейчас за его домом установлена слежка. Вы с тремя нашими людьми его арестуете. Сейчас. - Неужели даже среди таких немцев могут быть красные? Лахузен развел руками. - Теперь от Перро нас поведет прямая дорога к Марту с его рацией в Лехфельде...
– жестко проговорил Коссовски. - Вот поэтому мы и решили дать вам первую роль, так как вы наиболее преуспели в этом деле, - сказал Лахузен.
– От того, насколько удачно вы проведете операцию, будет зависеть ваше повышение по службе. Вам не кажется, что вы засиделись в капитанах? - Я всегда служил рейху и фюреру...
– начал, поднявшись, Коссовски. - Да, да, - перебил его Лахузен.
– Вы были исполнительным работником. Только не поскользнитесь сейчас. Регенбаха нужно взять живым. Пароль "Изольда". Полковник нажал на кнопку звонка. В кабинет вошли трое сотрудников абвера. Одного из них Коссовски узнал сразу - это был шофер, который только что возил его в Лехфельд и обратно. - Довольно шустрые ребята, - порекомендовал Лахузен, - вы поедете с ними, капитан. Да! И как только возьмете Регенбаха, сразу же позвоните мне. Я буду вас ждать. ...В два ночи машина остановилась у подъезда аристократического особняка недалеко от Тиргартен-парка. Из темноты выросли две тени в штатском. Коссовски назвал пароль. Агенты сообщили, что никто не входил и не выходил из особняка. - При любом подозрительном шорохе ломайте дверь и берите, - сказал Коссовски абверовцам.
– Я же позвоню ему из автомата. "Если Регенбах еще ни о чем не догадывается, попробую взять его без лишнего шума, а то, чего доброго, он вздумает пустить себе пулю в лоб", подумал он, опуская в автомат десятипфенниговую монету. В трубке довольно долго раздавались гудки. Наконец кто-то поднял трубку и держал ее в руке, словно раздумывая, отвечать или не отвечать. - Господин майор?
– спросил тогда Коссовски. - Да, - сонным голосом ответил Регенбах. - Извините за поздний звонок, но я только что вернулся из Лехфельда и привез ошеломляющее известие, которое не терпит отлагательств. - Что случилось? Вам удалось выудить Марта? - Разрешите мне заехать к вам сейчас и все объяснить. Некоторое время Регенбах колебался. - Вы где сейчас? - Совсем рядом от вас, звоню из автомата. - Хорошо, жду. Коссовски кинулся к особняку Регенбаха. - Встаньте в тень. Беру его сам, - шепнул он абверовцам. Через пять минут Коссовски нажал на звонок двери. Регенбах встретил его в пижаме и домашних туфлях. Вид у него был довольно помят со сна. - Здесь никого нет?
– спросил Коссовски. Из глубины спальни раздался лай. - Прекрати, пинчер!
– приказал женский голос, и собака успокоилась. Регенбах и Коссовски прошли в кабинет. Опытным взглядом Коссовски ощупал карманы Регенбаха и убедился, что пистолета там нет. - Ну?
– нетерпеливо спросил Регенбах. - Перро... - Что "Перро"? - Я привез приказ арестовать вас, Перро... Лицо Регенбаха побледнело. Рука упала на ящик письменного стола. - Отойдите!
– крикнул Коссовски. За дверью послышались шаги. Тот абверовец, который был шофером у Коссовски, подошел к Регенбаху и ловко защелкнул наручники. - Что случилось, Эви?
– растолкав офицеров, в кабинет стремительно вошла красивая женщина в халате из цветного японского шелка. - Успокойся, дорогая, - пробормотал Регенбах и опустил голову. - Фрау, дайте одежду вашему мужу, - приказал Коссовски. - Я пожалуюсь штандартенфюреру!
– женщина гордо откинула белокурые волосы. - Бесполезно, Эли, - Регенбах вдруг выпрямился и в упор посмотрел на Коссовски, - вы неплохо сработали, Зигфрид. Лишь на рассвете Коссовски добрался до собственного дома. Голову ломило от нестерпимой боли. Он принял несколько таблеток люминала и забылся в мучительном, болезненном сне. Он понимал, что надо ему присутствовать на первом допросе Регенбаха. От первого допроса, как это часто бывает, зависели и остальные допросы. На первом допросе в какой-то мере можно определить характер преступника, его стойкость, мужество или трусость, его поведение в дальнейшем. Но он настолько устал, что Лахузен сам заметил землистый цвет его лица и предложил поехать домой, как следует выспаться. Слишком трудным и нервным был этот день даже для такого опытного контрразведчика, каким был Коссовски. Через день капитан снова был в Лехфельде.

* * *

Для нового "альбатроса" фирма Юнкерса прислала опробованные двигатели, и Зандлер решился снять дополнительный поршневой мотор Ю-211, чтобы не утяжелять нос машины. Впервые после долгого перерыва он решил испытывать "альбатрос" только на реактивной тяге. - Альберт, - сказал Зандлер Вайдеману перед полетом, - я приказал поставить в кабине киноаппарат. Если вам удастся взлететь, то не забудьте его включить. Кинопленка расскажет нам о показаниях приборов. - Это в том случае, если я сыграю в ящик?
– наигранно наивно спросил Вайдеман. - Мало ли что может случиться, - Зандлер нервно дернул худым плечом. Только вы на этот раз должны поставить на карту все. Вы поняли меня, Альберт? Зандлер пристально посмотрел в темно-серые, чуть зеленоватые глаза пилота. - После катастрофы в Рехлине мы должны всем господам великого рейха доказать, что "Альбатрос" - это не мертворожденное дитя. - Понимаю, - на этот раз серьезно ответил Вайдеман. Бешено взвыли двигатели. Стрелка топливо-расходомера поползла вниз - так грабительски моторы сжигали горючее. - "Альбатрос", вам взлет!
– услышал Вайдеман в наушниках. Самолет дернулся и рванулся вперед. Вайдеман двинул педали, потянул ручку, но машина не слушалась рулей. Она неслась по бетонной полосе независимо от воли пилота. Вайдеман не мог видеть конца полосы - мешал высоко поднятый нос. Не мог он оторвать и хвост. Раскаленные газовые струи били в бетон, и стабилизатор не попадал в воздушный поток. Почувствовав, что скоро кончится бетонная полоса, Вайдеман убрал тягу и нажал на тормоза. Машина резко качнулась, едва не перевалившись на нос. "Да ведь только так я сумею поднять самолет!
– догадался Вайдеман.
– На скорости сто шестьдесят километров я нажму на тормоза, хвост попадет в воздушный поток, и "альбатрос" станет управляем". К остановившемуся в конце аэродрома самолету подъехали инженеры и Зандлер. - Опять не получилось?
– спросил обескураженный Зандлер. - Я не мог оторвать хвост самолета. На взлете он был неуправляем. - Да, я видел это. Что-то я не рассчитал. - Разрешите взлететь еще раз, - попросил Вайдеман. - Что вы задумали?
– насторожился Зандлер. - Попробую на взлете тормознуть. - Это опасно, Альберт. Но Вайдеман промолчал. Он отстегнул парашют и вылез из кабины. Подошел автозаправщик. Техники перекинули его шланги к горловинам баков в крыльях "альбатроса". - Хорошо, сделаем еще одну попытку, - разрешил Зандлер. Снова с чудовищным грохотом побежал "альбатрос" по аэродрому. На бетон ложились жирные черные полосы. Стрелка указателя скорости достигла 160-километровой отметки. Вайдеман легким нажимом придавил педаль тормоза. "Альбатрос" опустил нос и помчался теперь на основных шасси. Ручка управления упруго впилась в ладонь. "Ага, послушался!" - возликовал Вайдеман. Теперь он ясно видел полоску аэродромных прожекторов в конце бетонной площадки. Машина достигла взлетной скорости, но Вайдеман ручкой прижимал ее к бетонке и лишь на последних метрах потянул управление рулем высоты на себя. "Альбатрос" устремился вверх. "Летит, летит!" - Алло! Я "альбатрос", - закричал Вайдеман, прижав к горлу ларингофон. Взлет на скорости сто шестьдесят два километра в час. Набираю высоту. Скорость сейчас - шестьсот пятьдесят. Температура газов за турбиной... - Альберт, - услышал Вайдеман взволнованный голос Зандлера.
– Поздравляю, Альберт. Скорость не повышайте. Работайте до пустых баков! - Хорошо, профессор! Ого, как быстро я набрал высоту! Вайдеман пошел на разворот. Привязные ремни больно врезались в плечи. Рот скособочило. Кровь прихлынула к глазам. - Чувствую большие перегрузки, - передал Вайдеман. - Так и должно быть, Альберт, - немедленно отозвался Зандлер. Под крыльями медленно разворачивалась земля. Краснели среди светло-ржавых полей и темных лесов Лехфельд, замок Блоков. Вдали голубели Баварские горы и дымил трубами заводов Аугсбург. Два двигателя Юнкерса жрали топливо с потрясающей быстротой. Через десять минут стрелка расходомера подошла к критической черте. Убирая тягу, Вайдеман понесся к земле. Он удивился приятному наслаждению полетом на "альбатросе". Впереди не было винта мотора и не лезли в кабину выхлопные газы. Звук от работы двигателей уносился назад, и пилот чувствовал лишь мерное дребезжание корпуса да иногда прокатывающийся гром - моторы дожигали топливо. Над землей Вайдеман выровнял самолет и плавно посадил его на бетонку. В долю секунды он заметил бегущих к нему людей. Весь аэродром сорвался с места - "альбатрос", наконец, увидел небо. - Полет закончил, - передал Вайдеман и добавил совсем уж некстати для этого момента: - А все же надо побольше опустить носовое колесо, профессор.

* * *

Мониторы стояли в разных кварталах Лехфельда. Капитан Флике через каждый час по рации проверял их готовность. Недалеко от автофургона в палатках жили солдаты из батальона охраны. Они были переодеты в форму новобранцев и днем, чтобы не привлекать внимания, маршировали по плацу под крики ретивых фельдфебелей. Рация заработала в одиннадцать ночи, когда на город опустилась холодная звездная ночь. "КПТЦ 6521 9006 5647..." понеслись в эфир стремительные точки-тире. Сразу же в динамик ворвались голоса функабверовцев, которые дежурили на мониторах. - Я "Хенке", сто семьдесят три градуса... - "Бове", сорок семь... Флике стремительно передвигал на карте Лехфельда красные шнурки с тяжелыми грузиками. В перекрестке этих шнурков Коссовски увидел район авиагородка. Кровь ударила в виски. "Все точно!" - он бросился к выходу к своей машине. - Мацки! Тревога! - Куда?
– вынырнул из темноты унтерштурмфюрер, начальник отряда охраны. - Оцепить дома Зандлера, Хайдте, Венделя, Бука! Шофера поблизости не оказалось, и Коссовски сам рванул машину вперед. Он гнал "оппель", не включая фар. Хорошо, что никто не шатался по шоссе. "Скорей, скорей!" - он нажимал на газ. И, словно угадывая желание хозяина, машина летела на предельной скорости. Коссовски, обычно предусмотрительный, осторожный, на этот раз не думал, сможет ли он один справиться с Мартом или радистом. Он хотел лишь застать их за рацией, у работающего ключа, притаившихся преступников, которые очень долго вредят Германии. Коссовски всего на мгновение оторвал взгляд от дороги, но в память уже цепко вошли приземистый особняк, освещенное окно кабинета Зейца. Напротив, в желтых акациях, увитый плющом подъезд Зандлера. Бордовые шторы гостиной - там кто-то есть. Нога сама по себе соскользнула с рычага газа на большой рычаг тормоза. Коссовски качнулся на баранку, больно ударившись грудью. Пинком он отшвырнул дверцу и выскочил из машины, выхватывая из кобуры пистолет. Дверь была заперта. С яростью, которая вдруг приходит в такие моменты, Коссовски рванул ее. Она распахнулась. В коридоре на вешалке - шинели и фуражки. В гостиной громко кричала радиола. На кушетке валялся Пихт. Элеонора сидела у него в ногах. За столом пил водку Вайдеман. Секунду, может быть, все недоуменно смотрели на ворвавшегося Коссовски. - Где Ютта?
– крикнул Коссовски, чувствуя, как ладонь занемела от ребристой рукоятки пистолета. - Она больна,- прошептала, бледнея, Элеонора. В три прыжка Коссовски влетел на антресоли. С грохотом упала перед ним дверь. В углу на тумбочке горела крошечная лампочка под голубым абажуром. На столе стоял чемодан с зеленым глазком индикатора, рычажки настройки, ключ, полоска бумаги... - Руки!
– Коссовски успел заметить отступившую в темноту Ютту, он увидел лишь белое пятно лица, сиреневый подол ее халата. "Почему поднимается одна рука?" Что-то тяжелое упало на пол. Глаза ослепли от яростной вспышки и жара. Чудовищная сила бросила Коссовски вниз. Падая, он ударился затылком, заскреб по ковру, встал и, шатаясь, опаленный, весь ватный, почти без сознания, вывалился в парадное. Почему-то стекленеющий глаз остановился на темном особняке Зейца. Там уже потушили свет. Коссовски уцепился за перила и подтянул вверх свое непослушное тело. Из особняка Зандлера, оттуда, где была комната Ютты, бил огонь и освещал его корчившуюся фигуру. Затухающее сознание еще уловило какой-то резкий звук. Боли не было, только что-то мягкое, сильное ударило в грудь и опрокинуло навзничь. Он уже не слышал ни сирен, ни криков подоспевших солдат, ни воя пожарных машин. Когда приехала санитарная машина, Коссовски вздрогнул и неестественно вытянулся во всю длину своего роста.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Год, переломленный надвое

В декабре 1942 года Мессершмитту из штаба люфтваффе пришел приказ сформировать из летчиков, занятых в работе фирмы, боевой отряд и направить в район станции Морозовской, северо-восточнее Ростова. Мессершмитт понял, что воздушные силы на Восточном фронте основательно поистрепались, летные школы не в состоянии восполнить потери и поэтому командованию пришлось собирать в Германии резервы и бросать на фронт. Знал он и о том, что инструкторы школ тоже направлялись в бомбардировочную и транспортную авиацию, чтобы по воздуху снабжать тот огромный "котел", в который попала армия Паулюса. Летчики Мессершмитта назначались в действующую истребительскую эскадру асов "Генерал Удет". К машинам, помимо крестов и номерных цифр, полагался отличительный знак эскадры - красный туз, обрамленный венком и сверху короной. Техники выкрасили самолеты в маскировочные пятнистые цвета, намалевали на бортах эти знаки, поставили новые моторы. Скрепя сердце Мессершмитт утвердил список личного состава отряда. Командиром был назначен Вайдеман. Вместе с ним вылетали на русский фронт второй испытатель Вендель, пилоты воздушного обеспечения Пихт, Шмидт, Штефер, Привин, Эйспер, Нинбург, механик Гехорсман. Вайдеман и Пихт поехали проститься к Элеоноре и Зандлеру. После невероятного случая с Юттой профессор и Элеонора долго не могли прийти в себя. Ютта, секретарша самого конструктора, оказалась шпионкой. Она взорвала себя и рацию гранатой. Огонь, несмотря на все усилия пожарных, успел сожрать все, что могло бы оказаться важной уликой. Весь пепел был собран и отправлен экспертам, но они нашли в нем только несколько попорченных деталей. Эти детали позволили установить, что радиостанция была немецкого производства и монтировалась обычно на транспортных трехмоторных самолетах "юнкерс-52". Дом отремонтировали, стену, отделявшую комнату Ютты от спальни Элеоноры, завесили алым крепом. Зейц, который в последнее время особенно часто навещал профессора, говорил, что в ту же злопамятную ночь скрылся брат Ютты - Эрих Хайдте. Ему удалось добраться до швейцарской границы, но там в перестрелке с пограничниками он был убит. По счастливой случайности выжил Коссовски. Оглушенный и контуженный взрывом, он выбрался на улицу. Пуля стрелявшего Эриха Хайдте пробила ему левое легкое, чуть повыше сердца. Но опытный хирург сделал отчаянно смелую операцию, и теперь Коссовски лежал в лучшем военном госпитале в Бермхорне. Несмотря на то, что прошло после этого случая больше двух месяцев, профессор Зандлер все еще болел. Когда Пихт и Вайдеман вошли к нему, они увидели опустившиеся плечи, бледное, даже голубоватое, лицо, резкие морщины, избороздившие большой шишковатый лоб профессора. Элеонора была сильно встревожена здоровьем отца, хотя о Ютте, кажется, успела забыть. Пауль Пихт крепко обнял Элеонору. - Это встреча или прощание?
– спросил Вайдеман. Элеонора освободилась от объятий и вопросительно посмотрела на Вайдемана. - Встреча, Альберт, - сказал Пихт. - Альберт, почему вы всегда так зло шутите?
– Элеонора отошла к буфету и сердито зазвенела чашками для кофе. - Тогда пора прощаться, - посмотрел на часы Вайдеман, пропустив мимо ушей слова Элеоноры. - Что это значит, Пауль? - Элеонора, через три часа мы улетаем на фронт. - На фронт? Пихт кивнул. - На русский фронт. - Надолго? - Не знаю. Постараюсь вернуться, как только мы победим. - Не волнуйтесь, фрейлейн, - Вайдеман достал из буфета коньяк и наполнил рюмки, - скоро на фронт будут брошены "фокке-вульфы-190". Это такие машины... Русским ад раем покажется. А воевать Пауль умеет. Пауль, выпьем за наши победы в русском небе! - Ты вылетаешь на "фоккере", кажется?
– спросил Пихт. - Да. Я должен оценить его боевые качества и прислать фирме обстоятельный отчет. В дверь позвонили. - Это, наверное, Зейц, - шепнула Элеонора и выбежала в переднюю. Гауптштурмфюрер сухо поздоровался с летчиками и сел за стол. - Какой ты стал важный, Вальтер!
– толкнул его локтем Вайдеман. - Дел много...
– односложно ответил Зейц.
– А вы на фронт? Прощальный ужин? - Как видишь... Зейц поднял рюмку. - Не дай бог попасть вам в плен. Асов из эскадры "Удет" русские расстреливают на месте, как и эсэсовцев. - А мы не собираемся попадать в плен к русским, - засмеялся Пихт и снова обнял Элеонору.
– Надеюсь, моя невеста меня подождет? Элеонора покраснела и опустила голову. - Как здоровье Коссовски?
– вдруг серьезно спросил Пихт и в упор посмотрел на Зейца. Тот нервно зажал рюмку. - Поправляется, кажется. Я дважды навещал его... - Ну, бог с ним, передай ему наши пожелания.
– Пихт допил рюмку и встал, окинув, словно в последний раз, уютную гостиную Элеоноры.

* * *

Колючие метели носились по огромной русской степи. Обмороженные техники в куртках из искусственной кожи возились по ночам у моторов, едва успевая готовить машины к полетам. Ме-109 плохо переносили морозы. Моторы запускались трудно, работали неустойчиво, в радиаторах замерзало масло. Прожекторы скользили по заснеженным стоянкам, освещая скорчившихся часовых, бетонные землянки, вокруг которых кучами громоздились ржавые консервные банки, картофельная шелуха и пустые бутылки от шнапса. - Ну и погода, черт возьми!
– заругался лейтенант Шмидт.
– Если я протяну здесь месяц, то закажу молебен. - Перестань ныть, - мрачно отозвался Вайдеман.
– Мы здесь живем, как боги. Посмотрел бы, в каких условиях находятся армейские летчики... - Я не хочу, чтобы здесь, в этой безжалостной степи, замерзали мои кости!
– взорвался Шмидт.
– Я не хочу, чтобы о нас в газетах писали напыщенные статьи, окаймленные жирной черной рамкой, чтобы нам воздавали честь и хвалу! - Ты офицер, Шмидт!
– прикрикнул Вайдеман. - К черту офицера! Неужели вы не понимаете, что мы в безнадежном положении? Армия Паулюса все равно пропадет, отчаянные наши попытки пробиться к ней стоят в день десяток самолетов. Я не трус... Но мне обидно, что самую большую храбрость я проявляю в абсолютно бессмысленном деле. - Фюрер обещал спасти армию, - проговорил Пихт. Летчики замолчали и оглянулись на Пихта, который сидел перед электрической печью в меховой шинели и грел руки. - Из этой преисподней никому не выбраться, - нарушил молчание фельдфебель Эйспер.
– Позавчера мы потеряли семерых, вчера - Привнна, Штефера. Сегодня на рассвете - Нинбурга... - Это потому, что у нас плохие летчики.
– Вайдеман бросил в кружку с кипятком кусок шоколада и стал давить ложкой.
– Такие нюни, как Шмидт... - Черта с два, я уже сбил двух русских! - А они за это время четырнадцать наших. - У них особая тактика. Видели, как вчера зажали Пихта? - Какая там особая! Просто жилы покрепче. Вайдеман отхлебнул чай и поморщился. - В бою надо всем держаться вместе и не рассыпаться. Русские хитро делают, - двое хвосты подставляют, наши бросаются в погоню, как глупые гончие, а в это время их атакует сверху другая пара. - Но и мы так деремся! - Завтра, кто нарушит строй, отдам под суд, - не обращая внимания на Шмидта, сказал Вайдеман. Он вырвал из блокнота лист и быстро начертил на нем силуэт "мессершмитта". - Что нужно, чтобы этот самолет победил, Пихт? - Скорость. - Правильно, скорость - сила истребителя. Значит, предельный режим, чтобы к началу атаки обгонять русского, и тогда легче будет маневрировать. Вайдеман перед носом истребителя прочертил жирною стрелу. - Затем, Вендель, что требуется? - Сохранить высоту. Вайдеман направил вторую стрелу вверх. - Смертельная атака сверху в хвост. Потом иммельман, петля, боевой разворот, новая атака. Карандаш запрыгал по листу, оставляя стремительные петли. - Но тогда мы расходуем больше горючего, - проговорил Шмидт. - Чепуха. Когда ты дерешься с противником, то в кулак вкладываешь всю силу, не заботясь, хватит ли ее на потом. - Да, я забыл, что скоро Клейст ворвется в Баку и бензина у нас будет достаточно!
– захохотал Шмидт. - Бензина хватит, нам важно уберечь бомбардировщики и транспортники. Они везут Паулюсу снаряды и еду. На рассвете техники стали заливать в моторы антифриз. Пихт побежал к своему самолету. Обросший, с коростами на щеках и носу, фельдфебель Гехорсман паяльной лампой грел мотор. - Что невесел, Карл?
– спросил Пихт. Гехорсман стянул перчатку и показал окровавленные пальцы. - Я не выдержу этого ада - Здесь коньяк, выпей, будет легче.
– Пихт протянул ему фляжку. - Слушайте, господин обер-лейтенант, - проговорил Гехорсман тихо, - смотрю я на вас, вы не такой, как все. - Это почему же? - Да уж поверьте мне. Если бы все были такие, как вы, Германия не опаскудилась бы, боль им в печень! - Брось, Карл, - похлопал его по плечу Пихт.
– Самолет готов? - Готов. - Когда-нибудь ты все поймешь, - многозначительно произнес Пихт.
– Я могу рассчитывать на тебя? - Как на самого себя! - Хорошо, Карл. А теперь давай парашют. Гехорсман помог натянуть на меховой комбинезон парашют и подтолкнул Пихта к крылу. - Только берегитесь. Русские когда-нибудь посшибают вас всех. Из землянок выходили другие летчики и медленно брели к своим машинам. - Ты знал Эриха Хайдте?
– вдруг спросил Пихт. - Знал, - помедлив, ответил Гехорсман. - Он был неплохой парень? Гехорсман сделал вид, что не расслышал. - К запуску!
– скомандовал Пихт. Гехорсман спрыгнул с крыла и отбежал в сторону. Над аэродромом проплыли на большой высоте две группы трехмоторных "юнкерсов". Около восьмидесяти самолетов. Их и должны были прикрывать асы отряда Вайдемана. Истребители, стреляя выхлопами, стали запускать моторы. Снежная пороша забушевала на стоянках. Подпрыгивая по мерзлому полю, "мессершмитты" порулили на взлетную полосу. Пихт включил рацию. Сквозь треск в наушниках прорвался голос Вайдемана: "Так не забудьте, кто выскочит из строя, отдам под суд". Истребители на форсированном режиме догнали транспортные самолеты и построились попарно сверху. Пихт посмотрел вниз на белую снежную пустыню. Ни деревень, ни городов - снег и снег. Люди давно ушли отсюда, а если кто и остался, то, наверное, зарылся так глубоко в землю - не достать никакими фугасками. Иногда через поля, а чаще через холмы пробегали обрывистые змейки покинутых окопов. - Внимание, проходим линию фронта, - предупредил Вайдеман. Никакой линии внизу не было. Та же степь, те же снега. Только где-то на горизонте дымно чадил подожженный дом, тянул над белой равниной черную ленту. В небе слева вдруг что-то передвинулось и насторожило Пихта. Закачали крыльями пузатые транспортники, заметались турели с короткими спарками пулеметов ЯКи! Светло-зеленые истребители с яркими красными звездами стремительно сблизились с тяжелыми самолетами, и строй сразу же стал распадаться. Одна машина, задымив, пошла к земле. - Русские!
– закричал Вайдеман.
– Звенья Пихта и Шмидта вниз! Пихт, убрав газ, нырнул в образовавшуюся брешь и сразу же попал в клещи двух ЯКов. Он двинул ручку вперед, крутнул нисходящую спираль. Ушел! И тут в прицеле появился ЯК. Истребитель шел в атаку против трех "юнкерсов". Пихт дал длинную очередь. Трасса прошла перед носом истребителя. Русский летчик оглянулся назад, увидел повисший в хвосте "мессершмитт" Пихта, видимо, что-то закричал и змейкой стал закрывать своего товарища, который шел впереди. Откуда-то сбоку вывалился Шмидт: - Мазила!
– заорал он, повисая на хвосте ведомого и стреляя из всех пулеметов. ЯК завалился на крыло и, рассыпаясь, полетел вниз. Пихт бросил истребитель в сторону, оглянулся - своего ведомого нет. ЯКи и "мессеры" крутились, как взбесившиеся осы. Внизу на земле дымило несколько рыжих костров - горели первые сбитые самолеты. Русских было немного. Но две пары сковали Вайдемана. Две пары щелкали "юнкерсов". Три истребителя навалились на Шмидта и его ведомого. Шмидту удалось сначала вырваться из тисков, но на крутой горке его самолет потерял скорость и завис. В этот момент ЯК с короткой дистанции срезал самолет очередью. "Мессер" взорвался, рассыпав по небу куски крыльев и мотора. "Отвоевался, Шмидт", успел подумать Пихт. Строй "юнкерсов" распался окончательно. Теряя машину за машиной, группы разворачивались и, разгоняясь на планировании, пытались оторваться от ЯКов. "Теперь попробуй уберечь себя", - приказал себе Пихт. Он направил машину вверх, где дрался Вайдеман. Один из ЯКов, заметив его, вошел в полупетлю. "Вот черт, сейчас кто кого". Нажав на гашетки, Пихт отбил атаку. ЯК скользнул на крыло, тормозя щитками и стараясь зайти в хвост. "Нет, не отцепится".
– Тыльной стороной перчатки Пихт вытер пот. На помощь ЯКу подоспел еще один. - Фальке1!
– закричал Пихт, вызывая Вайдемана.
– Отгони сверху, они зажали меня. - Не смогу, Пауль... Тоже потерял ведомого...
– хрипло отозвался Вайдеман. В бешено перемещающихся линиях земли и неба Пихт все же увидел его самолет - единственный "фокке-вульф-190", который еще не вошел в серийное производство. Все же Пихту удалось на несколько секунд отбиться от ЯКов. Он вырвался к Вайдеману, взглянул вниз - пора! В сетку прицела попал мотор. Короткая очередь сверкнула на мгновение. - Что за дьявол!
– услышал он сразу же испуганный голос Вайдемана.
– У меня заклинило мотор! - Попал снаряд? - Наверное. Я выхожу, следи за мной. - Хорошо. "Фоккер" быстро проваливался вниз. - Садись на вынужденную. Видишь карту?
– спросил Пихт. Вайдеман промолчал, видимо отыскивал на карте место, над которым сейчас летел. - Видишь реку? - Да, кажется, рядом можно сесть. Но там русские! - Вряд ли. Зажигание выключено? - Да. - Перекрой баки! Сильно раскачиваясь с крыла на крыло, "фоккер" Вайдемана планировал с выключенным двигателем. Вот он перевалил через овражек, достиг реки. - Если русские - беги!
– успел крикнуть Пихт. Самолет Вайдемана врезался в сугроб и пропал в фонтане снега. Пихт резко потянул ручку на себя. От перегрузки в лицо ударила кровь. Два ЯКа шли на него. Тогда он закрутил отчаянный штопор, вышел почти у самой земли и хотел уйти на бреющем. Но ЯКи, видно, серьезно решили доконать его "мессер". Тогда Пихт снова полез вверх. Последнее, что он увидел в холодном небе, - дымящий "юнкерс" и три качающихся парашютика. Чей-то истребитель отвесно шел к земле и, воткнувшись в запорошенную донскую степь, взорвался, как большая фугасная бомба. "Мессеры" и "юнкерсы" скрылись. Теперь Пихт видел только ЯКи. Взрыв у мотора сильно качнул самолет. В следующую секунду будто треснул фюзеляж. Пихт выпустил управление из рук и до боли сжал зубы. "Все, - на плечи навалилась страшная усталость.
– Обидно, такая нелепая смерть"... Мотор захлебнулся и трясся оттого, что еще крутился погнутый винт. На мгновение Пихт услышал цепенящую тишину, а потом свист. "А может, попробовать?" - лениво шевельнулась мысль Рука нашла у левого борта ручку, потянула вверх. Скрипнул задний козырек кабины и рванул фонарь. Морозный воздух хлестнул по лицу. И тут Пихт увидел кружащуюся внизу белую степь, проволочные заграждения, дорожки темных окопов. Правой рукой он раскрыл замок привязных ремней и попытался подняться в кабине. Но тяжелый воздушный поток прижал его снова к сиденью. Тогда он поставил одну ногу под себя, на кресло, потом другую, и когда до земли уже оставалось не больше пятисот метров, выпрямил обе ноги и вывалился из кабины. Больно дернули лямки парашюта. ЯКи прошли рядом. В заиндевевших фонарях Пихт увидел любопытные лица пилотов. На землю он свалился как будто сбитый ударом кулака, подбородок попал на твердую кочку земли. В снег закапала кровь. Он стянул перчатку и зажал рану. - Да вот он!
– услышал Пихт голос за спиной. - Вот фриц проклятый, притаился, - проговорил другой. - Тише, Семичев! Еще стрелять будет. - Я вот ему стрельну! Из глаз Пихта сами собой потекли слезы. Он уткнулся в колючий сугроб и замер. Над головой захрустел снег. - Может, убился?
– шепотом спросил один солдат. - Давай перевернем. Кажется, дышит еще. - А парашют добрый. Нашим бы бабам на платье... - Да он сгодится и для военной надобности. Берем? - Давай, - солдаты взялись за плечи Пихта. - Я сам, - проговорил Пихт. - Живой! Что-то лопочет по-своему!
– обрадованно воскликнул солдат. Пихт поднялся на колени и освободился от ремней парашюта. - Не балуй, - отскочив и вскидывая винтовку, неожиданно закричал солдат в рыжей старой шинели и подшитых валенках, видимо, Семичев.
– Хенде хох! Другой, помоложе, маленький и узкоплечий, вытащил из кобуры парабеллум, поглядел на Пихта. И удивленно свистнул. - Плачет... - От мороза надуло, - сердито сказал солдат с винтовкой, Семичев, - он ведь немец, к нашей зиме непривычный. Тот, кто обезоружил его, был так мал, что винтовка, перекинутая через плечо, ударяла его прикладом под колено. Лицо у солдатика почернело от холода, на бороде заиндевел белесый пушок. Он еще раз взглянул на Пихта. - Первый раз вижу фрица так близко. - Насмотришься еще, - вздохнул Семичев и дернул винтовкой - Ну, идем, гей форвертс! Вдруг издалека донеслись выстрелы. Стреляли беспорядочно и зло. Пихт посмотрел в ту сторону и увидел зарывшийся в снег "фокке-вульф" Вайдемана. Альберт сильно хромал, бежал в сторону немецких окопов. Значит, сумел уцелеть. Шагов через двести Пихт свернул в лесок. Пахнуло дымом и душноватым солдатским теплом. Он спустился в траншею. У дверей одной из землянок появился солдат с грязным ведром. Видимо, он собирался выбросить сор на помойку. Увидев летчика в серо-голубом немецком комбинезоне, солдат истошно закричал: - Братцы, глядите! Фрица ведут. Из землянок выскочили солдаты, кто в нательном белье, кто в гимнастерках без ремня, в шинелях внакидку, а кто и совсем голый до пояса, в одной фуфайке. Гомон вдруг смолк. В настороженной тишине Пихт почувствовал любопытство, и ненависть, и еще что-то встревоженное и недоброе. - Длинный, гадюка, - тихо проговорил кто-то. - В крови. Видишь, на бороде? - Мабудь, трохи жидковат. - А видел, как наших сшибал?! - Слышь-ка, Семичев, дозволь я его с одной пули кончу! - Обрадовался, - одернул кто-то сурово.
– Ты вон тех лучше кончай, которые перед тобой в окопах сидят. А этот уже конченый. Семичев, видимо гордый поручением привести пленного, сообщал подробности: - Упал, значит, и лежит, примолк. Думал, ми такие лопухи, не заметим. - А может, треснулся об землю и дух на миг потерял? - Да нет, мы когда подошли, он забормотал чтой-то по-своему и стал парашют снимать. Дескать, Гитлер капут. Несколько солдат засмеялись. Кто-то спросил: - И куда его теперь? - А там разберутся, - ответил тот же суровый голос.
– Может, к стенке, а может, строить. В командирской землянке было жарко. На раскрасневшейся железной печке подпрыгивал чайник. - Товарищ комбат!
– крикнул с порога Семичев.
– Ваше приказание выполнено, фриц доставлен. - Встань у двери, - комбат здоровой левой рукой застегнул воротник и обошел вокруг Пихта. - Попался? Вот теперь я могу тебя стукнуть. Что хочу, то и сделаю. Ферштеен? Пихт отрицательно замотал головой. Комбат неуклюже достал из кобуры наган и взвел курок. - К стенке!
– закричал он вдруг.
– Семичев, ну-ка отойти в сторону. - Я прошу доставить меня к старшему командиру, - проговорил Пихт. - Что он говорит? Понял, Семичев? - Никак нет, товарищ комбат. - Просит доставить к старшему командиру, - отозвался из темноты нар глуховатый голос. Пихт повернулся на голос. С нар сползла шинель, и появилось заспанное пожилое лицо. В петлицах гимнастерки краснела шпала капитана, и на рукав была пришита звезда. "Политрук", - догадался Пихт. - Я для него старший!
– куражливо крикнул комбат. - Ладно, Ларюшин, - остановил его политрук.
– Я поговорю с пленным, а то ты сгоряча его пустишь в расход. На хорошем немецком языке капитан спросил Пихта: - Какого ранга вам нужен старший? - Полка или дивизии. - Они, гады, семью мою под Смоленском...
– прошептал комбат и вдруг смолк, всхлипнув носом. - По какому делу?
– спросил капитан, неодобрительно покосившись на Ларюшина. - Извините, но я вам это сказать не могу. Лишь прошу об одном - на нейтральную полосу приземлился новейший германский истребитель "фокке-вульф-190". Добудьте его любой ценой... - Ларюшин, позвоните в штаб, - всем туловищем капитан повернулся к Пихту. - Вы из эскадры асов "Удет"? - Да. Комбат крутнул ручку полевого телефона. - Алло, алло, шестой говорит. Дайте второго... Смирнов, ты? Слушай, пленный немец-летчик просит... Да, важный... Из эскадры "Удет"... Ну, привет.

* * *

Пихт шел бесконечно длинным пустым коридором, и взгляд его цепко останавливался на каких-то пустяковых деталях. Большинство кабинетов было закрыто. На высоких дверях, когда-то выкрашенных под дуб, были привинчены жестяные рамки. Под них вставлялась полоска бумаги с фамилией обладателя кабинета, напечатанной типографской краской. Но так делали до войны. Сейчас же, когда товарищ уезжал на фронт и погибал, уходил с повышением или понижением, на этой же полоске бумаги подписывалась сверху новая фамилия химическим карандашом, и так по столбику имен можно было прочитать всю родословную того или иного кабинета. Сопровождающий офицер остановился перед угловой дверью, на которой висел обыкновенный тетрадный лист, пришпиленный кнопками. На бумаге косо была выведена единственная фамилия: "Зяблов". Офицер постучал. - Войдите, - услышал Пихт глуховатый, знакомый голос. - Товарищ полковник, по вашему приказанию пленный доставлен, - доложил офицер и отступил в сторону. Зяблов по-стариковски медленно поднялся из-за стола и вышел навстречу. В округлившихся его глазах светились и радость и изумление. - Мартынов? Павел?
– тихо, почти шепотом спросил он. - Собственной персоной, товарищ полковник, - ответил Пихт-Мартынов по-русски. Зяблов быстро подошел к нему и крепко обнял. - Здравствуй. - Здравствуйте... Здравствуйте, - снова повторил Мартынов, удивившись, как нежно звучит это обыкновенное русское слово: - Кто думал, где мы встретимся... Он почувствовал, что язык стал каким-то непослушным и твердым. Впервые через два года он заговорил на родном языке и понял, как странно прозвучали его слова. Будто он вообще был немым и только сейчас обрел дар речи. Звук "л" соскальзывал, "г" получалось как горловое, твердое "х". - Акцент у тебя сильный, - как бы огорчившись, произнес Зяблов. - Я боялся, что за русского не признают, когда вернусь домой. Зяблов на столе расстелил газету, достал из шкафчика бутылку водки, колбасу, соленый огурец и полбуханки ржаного хлеба. - Ты раздевайся, покажись, - сказал он, рассекая огурец на дольки.
– И вы, майор, раздевайтесь. Что? Удивлены? Если бы вы знали, какого мне привезли пленного! Павел сбросил полушубок и, улыбаясь, подошел к столу. - Тьфу!
– притворно сплюнул Зяблов.
– Хоть бы эту железку сорвал.
– Он ткнул ножом в рыцарский крест, который висел на шее Павла.
– Переодеть, не смогли, что ли?
– оглянулся на офицера. - Вы же сами приказали... - Сам, сам, - заворчал Зяблов.
– Я же не знал, что перед полетом Павлушка вырядится как олух царя небесного. Эта одежка у меня вот где сидит, - он постучал себя по седой голове. Потом взял с тумбочки стаканы, поискал третий - не нашел, снял с кувшина крышку. "Мне, старику, и этой хватит". И разлил водку: - Ну, Павел, как говорят, за встречу! Водка обожгла горло. Павел закашлялся, пытаясь поддеть ножом пластик огурца. - Что, крепка?
– обрадованно воскликнул Зяблов.
– Точно, крепка, как и весь наш народ. Крепки мы, черт побери! Устояли, устояли, Павлушка! Горячая волна захлестнула грудь. В этот момент от Павла умчалось все, чем он жил пять с лишним лет, - и Зандлер, и Зейц, и Вайдеман, и Коссовски, н Мессершмитт, - их как будто не стало, они существовали отдельно, призраками на другой планете, на чужой земле. Сейчас был только старый-престарый друг, бывший наставник по спецшколе Зяблов да офицер из особого отдела действующей армии, с лица которого все еще не сошли недоумение и растерянность: - Скажите, "фоккер" добыли все-таки?
– спросил Павел. - Добыли, - кивнул офицер.
– Бросили батальон Ларюшина в бой. Оттеснили немца, уволокли на тягаче. А вот летчик успел все же скрыться. - Из-за этого "фоккера" погибла у меня чудесная радистка Ютта, нахмурился Павел. - Как это произошло?
– спросил Зяблов. - Вы потребовали срочно передать данные об этом истребителе... Объекте Б. Я рискнул, и... немцы засекли рацию. Коссовски ее раскрыл. Зяблов выдвинул ящик и достал бланк принятой радиограммы, последней Юттиной радиограммы... Павел взял бланк. "Передаю данные объекта "Б". Мотор воздушного охлаждения БМВ-801, мощность 1650 сил. Скорость - 600 км/час. Вооружение - четыре пулемета 12,5-мм, две пушки 20-мм "Эрликон". Усилена броня под мотором и баками. Установлены в кабине пилота две бронеплиты из спрессованных листов дюраля. Кабина более поднята, благодаря чему улучшен обзор, особенно задней полусферы. Дальность действия..." Буквы перед глазами стали раздваиваться. Радист, принимавший эту телеграмму, дальше поставил знак "неразборчиво". Что произошло дальше, знал только Павел. Дальше ворвался Коссовски, Ютта схватила гранату и швырнула ее на пол... И Павел ничего не мог поделать. Когда забушевал огонь, он, якобы помогая пожарникам, лишь сжег уцелевшие клочки телеграммы и кода. Зяблов, думая о чем-то своем, собрал в газету остатки еды и спрятал пакет в стол. - Вы, товарищ майор, идите отдыхать. Вот вам ордер в гостиницу, - медленно проговорил он, - а мы, Павел Мартынов, сегодня пободрствуем. Времени у нас в обрез... Офицер ушел. Зяблов, тяжело опираясь на подлокотники, опустился в кресло. Павла охватила внезапная жалость к этому седому и, видно, тяжело болеющему человеку. Зяблов здорово сдал после встречи в Париже. - А я бы вас не узнал, Владимир Николаевич, - осторожно проговорил он. Зяблов нетерпеливо махнул рукой: - Главное, сейчас мы должны кто кого... А? Здорово достается немцам под Сталинградом? Знаешь, там самого графа Эйхенгаузена, знаменитого аса Германии, сбили. Значит, победим. - Должны, - сказал Павел. - Правильный ответ.
– Зяблов достал из сейфа толстую папку.
– Ну, давай, начнем по порядку. За черным окном посвистывал ветер. Неизвестно, как он проникал через стекло и тихо шевелил старые твердые шторы. На ночной улице властвовала тишина. Кружил только мягкий и крупный снег. Зяблов перехватил грустный взгляд Мартынова и вздохнул: - Знаю, Павлуша. Знаю. Только тебе повидаться не придется. Понял, товарищ майор? - Уже и майор!.. - Как на фронте, год за два, - улыбнулся Зяблов и надел очки.
– Итак, первая часть твоей работы Швеция - Вайдеман, Зейц, Испания - Мельдерс, Удет и опять Вайдеман, а потом стравливание двух китов - Хейнкеля и Мессершмитта, мне кажется, выполнена неплохо. Об этом я тебе говорил тогда, в Париже. Сейчас добавлю. Ухаживай за дочерью Зандлера, даже женись. Кстати, она может стать тебе неплохой помощницей. Дергай нервишки испытателя, устраивай диверсии, как это ты сделал в Рехлине. Зяблов подошел к окну, начинающему синеть, поскреб ногтем наледь. - Ты привлек к работе Эриха Хайдте и Ютту, конечно, благодаря Перро, но ты их и потерял... Ошибка серьезная. Вернее, их несколько. Первая: ты наломал дров, когда с помощью Эриха Хайдте решил выкрасть радиостанцию с Ю-52... Слава богу, что эта история сошла с рук. Пока сошла, - Зяблов поднял палец.
– В руках Коссовски сейчас есть веская улика - Ютта пользовалась этой рацией. Коссовски пока лежит в госпитале, но будь спокоен, он все поставит теперь на свои места. - Однако добывал рацию Эрих, я лишь шифровкой изложил ему план... - Все равно Коссовски может нащупать твои связи с Хайдте. Вторая ошибка: зная о том, что функабвер прислал мониторы в Аугсбург и Лехфельд, ты все же заставил Ютту передавать сведения об объекте "Б", то есть о "фокке-вульфе-190". Тем самым ты погубил ее, Павел. - Центр требовал срочного ответа на запрос. - Понимаю, как важно знать, что это за птица - новейший истребитель - и какого сделать на нее охотника. Но рисковать радистом я бы лично не стал, поискал бы другие возможности. - Я не знал о том, что приехал Коссовски. Он жил в Лехфельде нелегально. - Ну и что же из этого? Коссовски не Коссовски, а функабвер-то был. - Они вытащили свои мониторы из водосточных труб и машины перебросили в другое место. - Нет, они ловко провели тебя, Мартынов. Ты видел в городе закрытые армейские машины? - Видел. - Так антенны они спрятали под брезент. Эти машины были даже замаскированы под санитарные. - Точно! Я видел несколько санитарных машин, хотя в них особой надобности не было. - Вот-вот. Теперь третья ошибка - ты не сумел спасти Эриха Хайдте. Значит, правдоподобна версия, что он был убит на границе. - Зейц все равно его бы не оставил в живых. Я получил от Хайдте через почтовый ящик последнее письмо. Зейц предлагал ему застрелить Коссовски и бежать. Эрих стрелять не стал, хотя пистолетом и деньгами Зейца воспользовался. В Коссовски стрелял сам Зейц. - Это хорошо, что стрелял Зейц. Можно при случае взять этого черного карася на крючок. Но Коссовски выжил... - Я просил Центр убрать Коссовски. - Пока это сделать невозможно, Павел. Мы не можем послать человека с единственным заданием убрать этого Коссовски, хотя и, несомненно, талантливого и осторожного контрразведчика. Придется уж поискать какой-то другой выход... Зяблов подошел к столу и снова порылся в бумагах. - Теперь Гехорсман... Перед нами стоит очень трудная задача привлечь этого доброго, но еще довольно темноватого немца к работе на нашей стороне. Сопротивление нацизму в Германии растет. Об этом говорит хотя бы тот факт, что Гиммлер казнил в 1939 году около сотни антифашистов, в 1941 - тысячу триста, в нынешнем году - более двух тысяч человек. А сколько погибло без приговоров! Но большинство немцев, привыкших к дисциплине и повиновению, еще не избавились от иллюзий. Видимо, к таковым относится и Гехорсман. Поэтому с ним надо работать очень осторожно и убедительно. - В этом году мы потеряли Регенбаха, - напомнил Павел. - Если бы только его! Гестаповцам удалось разгромить крепкую и многочисленную подпольную организацию "Роте капелла". Ею руководили коммунист Арвид Харнак и молодой офицер Харро Шульце-Бойзен. Не стало таких стойких антифашистов, как писатель Адам Кукхоф, Ион Зиг, Ганс Коппи, Вильгельм Гуддорф, Вальтер Хуземан... Зяблов снова отошел к окну и раздвинул шторы. Занималась робкая, зимняя заря. Улицы и дома были в белом. По замерзшей Москве-реке тропкой шли женщины на работу в первую смену. Кое-где еще висели аэростаты заграждения, высеребренные инеем. - Работать теперь надо в новых условиях, - задумчиво проговорил Зяблов. Нет радиста, придется добывать новую рацию. Зяблов круто повернулся к Павлу: - Как ты думаешь, "альбатрос" они все же бросят на фронт? Павел пожал плечами: - Трудно сказать. Диверсии, которые мне удалось провести, серьезно подорвали доверие к этому самолету у высшего командования. Гитлер отдал приказ, в котором снова напомнил о прекращении работы над тем новейшим оружием, которое не может появиться на фронте через восемнадцать месяцев. Мессершмитт продолжает доводку "альбатроса" на свой страх и риск. - Значит, торопятся?
– удовлетворенно произнес Зяблов. - Выходит, так. - Деталь существенная. Дальше? - В Германии начинает ощущаться недостаток топлива - бензина, керосина, масла. В скором времени это отразится и на "альбатросе". Кроме того, Мессершмитту не хватает летчиков. Факт, что нас бросили на фронт, говорит сам за себя. - Помаленьку выбиваем, значит? - Да. Летные школы не в состоянии удовлетворить нужды люфтваффе. - Понадеялись на молниеносную войну, да просчитались. - Гитлеровцы возлагали большую надежду на асов, - начал рассказывать Павел.
– На западе это неофициальное звание присваивалось тому, кто сбил не меньше десяти самолетов противника. В первую мировую войну было сбито девять тысяч самолетов, пять из них - асами, своего рода воздушными снайперами. У немцев своеобразная тактика - асы свободны в выборе места и цели, они хорошо знают слабые и сильные стороны нашей авиации, виртуозно владеют самолетом, разумеется, смелы, дерзки, расчетливы. Спортивный дух, жажда боя - вот что движет германским асом. - Ничего, у нас тоже уже появились асы, и не одиночки, как барон Рихтгоффен или граф Эйхенгаузен, а тысячи толковых советских ребят. - Это я почувствовал на себе, - улыбнулся Павел, потирая шею. - Вот-вот, а еще крест нацепил, - засмеялся Зяблов и, помолчав, серьезно спросил: - Какие модификации применяют фашисты у Сталинграда? - "Мессершмитт- 109-Ф", "109-Г", "109-Г-2"... Но они только утяжеляют машину. Увеличивают число пулеметов - добавочный вес, поставили более вместительные баки с горючим - тоже. Увеличили скорость, форсируя двигатель, - опять же лишний вес. В результате Вилли снизил показатели скороподъемности, вертикального и горизонтального маневра. А вот "фокке-вульф" - машина хоть и тяжеловатая, но серьезная. Конструкторам надо призадуматься, чтобы наши истребители могли бить и этот самолет. - Кстати, кто такой Фокке?
– спросил Зяблов. - Основатель фирмы, профессор. Но гитлеровцы выгнали его с собственных предприятий и дали ему недалеко от Бремена заводишко, похожий на конюшню. Только имя его оставили. Невыгодно фашистам поступаться технической надежностью фирмы Фокке. Сейчас заводами руководит Курт Танк, бывший шеф-пилот Геринга, этакий пруссак в шрамах, с лицом, вырубленным одним топором. - А Юнкерс, слышал, попал в опалу и незадолго до войны умер?
– спросил Зяблов. - Да, заслуг Юнкерса, как крупного ученого и конструктора, фашисты не могли умалить. Самого измордовали, но имя оставили как ширму. Между прочим, в Германии не сообщалось о смерти Юнкерса. "Юнкере был, Юнкере остался", - твердят они. Зяблов встал, близко подошел к Павлу. - Ну, а теперь пока отдохни. Я вызову специалиста по реактивным самолетам. Подумаем вместе и оценим, что это за штука - чудо-"альбатрос". Поймав вопросительный взгляд Павла, Зяблов положил ему руку на плечо. - Отдыхать придется здесь, Павлуша. На улицу появляться тебе не надо. - Вы говорите так, будто мне придется ехать обратно. Зяблов круто повернулся к Павлу: - И именно из-за "альбатроса"! Павел лбом уперся в оконную раму и глухо проговорил: - Я не был в России восемь лет... Я не знаю восемь лет, чем живет моя Родина! Пустите меня лучше на фронт! Я хочу убивать их, а не играть в друзей! Я устал, черт возьми! Некоторое время Зяблов молча смотрел на Павла, давая ему возможность выговориться. Но Павел замолчал, и Зяблов жестко произнес: - Хорошо, Павел. Ты будешь работать в управлении. Хорошо... Я не буду говорить тебе банальные слова о том, что иной раз один человек, как ты, стоит целой дивизии. Ты просто уйдешь... Но там остались не только враги, но и друзья... Они борются. Они хотят победить. Нам придется восстанавливать все связи заново. Без уверенности в успехе. Без надежды на успех! Если этот "альбатрос" войдет в серию, он отдалит день нашей победы... Подожди, не перебивай! Идет страшная война, которая не снилась ни одному поколению. И если "альбатрос" ее затянет хоть на день - он убьет тысячи людей. Людей, Павел! Зяблов прошел из угла в угол: - Нам не нужен фашистский "альбатрос". Мы делаем реактивную машину во сто крат лучше, надежней, смертоносней. Но если тебе, или кому другому удастся взорвать "Альбатрос" в воздухе, наделать шума на всю Германию, мы подорвем окончательно доверие гитлеровцев к этой машине. Работа задержится, если не прекратится вообще... Вот смысл всего, что ты должен был сделать. Твой "Альбатрос", рядом с которым ты сидишь, мы ссадим с неба и без твоей помощи. Но нам рано сворачивать в сторону. Ох, как рано... Павел повернулся к Зяблову: - Я вас понял, Владимир Николаевич...

Поделиться:
Популярные книги

Кровь на эполетах

Дроздов Анатолий Федорович
3. Штуцер и тесак
Фантастика:
альтернативная история
7.60
рейтинг книги
Кровь на эполетах

Сердце Дракона. Том 20. Часть 1

Клеванский Кирилл Сергеевич
20. Сердце дракона
Фантастика:
фэнтези
боевая фантастика
городское фэнтези
5.00
рейтинг книги
Сердце Дракона. Том 20. Часть 1

Золушка вне правил

Шах Ольга
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
6.83
рейтинг книги
Золушка вне правил

Мастер...

Чащин Валерий
1. Мастер
Фантастика:
героическая фантастика
попаданцы
аниме
6.50
рейтинг книги
Мастер...

Матабар

Клеванский Кирилл Сергеевич
1. Матабар
Фантастика:
фэнтези
5.00
рейтинг книги
Матабар

LIVE-RPG. Эволюция-1

Кронос Александр
1. Эволюция. Live-RPG
Фантастика:
социально-философская фантастика
героическая фантастика
киберпанк
7.06
рейтинг книги
LIVE-RPG. Эволюция-1

Бремя империи

Афанасьев Александр
Бремя империи - 1.
Фантастика:
альтернативная история
9.34
рейтинг книги
Бремя империи

Последняя жена Синей Бороды

Зика Натаэль
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
5.00
рейтинг книги
Последняя жена Синей Бороды

Авиатор: назад в СССР 12

Дорин Михаил
12. Покоряя небо
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
5.00
рейтинг книги
Авиатор: назад в СССР 12

Зауряд-врач

Дроздов Анатолий Федорович
1. Зауряд-врач
Фантастика:
альтернативная история
8.64
рейтинг книги
Зауряд-врач

Кодекс Охотника. Книга XV

Винокуров Юрий
15. Кодекс Охотника
Фантастика:
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Кодекс Охотника. Книга XV

Магия чистых душ 3

Шах Ольга
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
5.00
рейтинг книги
Магия чистых душ 3

Вторая невеста Драконьего Лорда. Дилогия

Огненная Любовь
Вторая невеста Драконьего Лорда
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
5.60
рейтинг книги
Вторая невеста Драконьего Лорда. Дилогия

Жестокая свадьба

Тоцка Тала
Любовные романы:
современные любовные романы
4.87
рейтинг книги
Жестокая свадьба