Потаенный свет
Шрифт:
– Я думала, что и ты навсегда приписан к голливудскому отделению. Почти год миновал, а я все не могу поверить, что ты ушел. Знаешь, несколько месяцев назад я по привычке набрала твой номер в связи с одним происшествием. И вдруг слышу незнакомый голос. Пришлось положить трубку.
– Интересно, кто это был?
– Перкинс. Его из автоотдела перевели.
Отстал я от жизни. Не знал, кто занял мое место. Перкинс – неплохой человек, но как сыщик – так себе. Но этого я Расселл не сказал.
– Ну и о чем шухер, мэн?
Она иногда нарочито переходила
– А ты не занята?
– Немного.
– Не хочу тебя беспокоить.
– Что ты, никакого беспокойства! Я тебя слушаю. Ты в частники подался, заказ получил?
– Нет, мне просто нужно кое-что разузнать. Но это не срочно. Позвоню в другой раз.
– Подожди!
– Чего?
– Не так уж я занята, чтобы не уделить несколько минут старому товарищу. О чем ты хотел разузнать?
– Помнишь, некоторое время назад пропала женщина, агент ФБР? Кажется, это случилось в Долине. Последний раз видели, как она ехала из…
– Это была Марта Гесслер.
Все встало на свои места. Я вспомнил.
– Точно, она! Что с ней произошло?
– Насколько мне известно, она до сих пор числится пропавшей без вести. Но многие считают, что Марта Гесслер погибла.
– В ближайшее время о ней ничего не было? Статей или иной информации?
– Нет. О ней только я написала, но вот уже года два, как не выдала ни строчки.
– Значит, она пропала два года назад?
– Скорее, три. Помню, я напечатала материал в годовщину ее исчезновения. Это была последняя публикация. Хорошо, что напомнил, спасибо. Надо опять вернуться к этой теме.
– Только подожди несколько дней, ладно?
– Сам решил покопать?
– Да. Правда, не уверен, связано ли это с Мартой Гесслер. Дай мне недельку.
– Ладно, если обещаешь потом обо всем рассказать мне.
– Обещаю, звони. А пока можешь подобрать мне вырезки? Любопытно почитать, что ты тогда писала о ней.
Я знал: журналистская братия по-прежнему называет газетными вырезками то, что сейчас закладывают в компьютер.
– Обязательно. У тебя факс или и-мейл?
Ни факса, ни электронной почты у меня не было.
– Нет, пошли обычной почтой.
Я слышал, как она рассмеялась.
– Гарри, какой же ты современный сыщик? Без современной техники далеко не уедешь. Очевидно, и кожаную куртку носишь?
– У меня есть мобильный телефон.
– И то хорошо для начала.
Я улыбнулся и продиктовал ей свой домашний адрес. Кейша сказала, что пошлет вырезки завтра с дневной почтой. Дал ей и номер мобильника, чтобы она могла позвонить на следующей неделе.
Мы попрощались. Я отключил телефон и сидел несколько минут, размышляя. Вовремя я поинтересовался Мартой Гесслер. Сам я ее не знал, но моя бывшая жена была с ней знакома. Много лет назад они вместе работали в лос-анджелесском филиале ФБР – в отделе, где расследовали ограбления банков. Об исчезновении Марты Гесслер газеты писали несколько дней, затем сообщения стали реже, а потом и вовсе пропали. Я и
Я чувствовал, как колотится у меня сердце, и понимал, что это не из-за мартини. Возникало ощущение, что я вот-вот на что-то наткнусь. Как ребенок, который ничего не видит в темноте, но знает, что там кто-то есть.
9
Я взял футляр с инструментом и направился к двойным дверям дома для престарелых. Привратница за конторкой не остановила меня: привыкла к моим визитам. Я кивнул ей и двинулся по коридору направо до конца – здесь помещался музыкальный зал. У ближней стены располагались пианино и небольшой орган. Перед ними стояли несколькими рядами стулья для слушателей. Но их приходило мало. Квентин Маккинзи сидел в первом ряду – сгорбившись, опустив голову, с закрытыми глазами. Я дотронулся до его плеча, и он встрепенулся.
– Извини, что припозднился, Шугэ Рей.
Квентину нравилось, что я называю его сценическим именем. У публики и в профессиональных кругах его знали как Шугэ Рей Макки, потому что, играя, он не стоял на месте, а двигался взад и вперед, пританцовывая, вертелся на сцене, как Шугэ Рей на ринге.
Поставив перед ним стул, я сел, опустил футляр на пол и открыл его. Там на темно-бордовой суконной подкладке поблескивал саксофон.
– Сегодня поменьше позанимаемся, – произнес я. – В четыре у меня важная встреча в Уэствуде.
– А на пенсии важных встреч не бывает, – возразил Шугэ Рей таким тоном, словно он рос в том же квартале, где и Луи Армстронг. – И времени у пенсионеров вагон.
– Тут, понимаешь, одно дельце заварилось… Я, конечно, постараюсь не выбиться из графика, но пара-тройка недель будут забиты. В случае чего я звякну привратнице, если не сумею прийти.
Вот уже полгода я дважды в неделю приходил сюда днем на занятия. Первый раз я услышал, как Шугэ Рей играет на плавучем госпитале в Южно-Китайском море под Рождество 1969 года. Он гастролировал там в составе оркестра Боба Хоупа. Оркестр выступал перед ранеными. Много лет спустя, в последние дни службы, я разматывал одно убийство и наткнулся на краденый саксофон с его именем, выбитым на мундштуке. Я разыскал его в «Великолепном возрасте» и возвратил инструмент. Но он был уже слишком стар и не мог играть. Его легкие не качали достаточно воздуха.
И все равно я правильно поступил – будто вернул потерявшегося ребенка его родителю. В знак благодарности он пригласил меня на рождественский обед. Мы сошлись, и после ухода со службы я пришел к нему с идеей, как сделать так, чтобы саксофон не пылился.
Шугэ Рей был хороший учитель, потому что не знал, как учить. Он рассказывал мне всякие истории, объяснял, как любить инструмент и заставить его красиво звучать. Любой звук вызывает в памяти какое-нибудь событие. Я сознавал, что никогда не научусь хорошо играть на саксофоне, но два раза в неделю проводил с Шугэ Реем по часу, слушал истории о джазе и ощущал ту страсть, которую он испытывал к этому неумирающему искусству.