Потерпевшие претензий не имеют
Шрифт:
– Нет-нет, Плахотин, со спины, станьте правым боком к свету…
Побледневшие оранжево-синие кровоподтеки расплывались огромными кляксами на его ребрах.
– Господи, откуда у вас это? – испуганно спросил я.
– Да я сам не знаю… Ударился небось… – торопливо забормотал Плахотин. – Это после того, как мне врезал Степанов…
И замолчал. Я почувствовал, как меня охватывает радостно-злое возбуждение преследователя, сделал вокруг Плахотина волчью петлю и тихо спросил:
– Так он же вас по тыкве ударил? Уточните мне, где растет ваша тыква. На плечах? Или на ребрах?
Плахотин
– Вы мне можете членораздельно объяснить, откуда взялись кровоподтеки и ссадины?
– Ударился, – вяло ответил Плахотин. – Я же говорю, что плохо помню, как потом все получилось…
Я сел за стол и быстро выписал Плахотину направление. Он сидел против меня с задумчиво-удрученным видом мудреца, размышляющего о том, куда девается дырка, когда бублик уже съеден.
– Вот вам, Плахотин, направление на судебно-медицинскую экспертизу, – сообщил я, протягивая бланк. – Сегодня отправляйтесь в Шестую больницу и получите заключение врачей…
– Да бросьте, товарищ следователь, из-за таких пустяков людей беспокоить! На мне, как на собаке, все зарастет за неделю! Подумаешь тоже, беда большая…
– Я как раз и не хочу, чтобы за неделю все заросло. Убедительно прошу вас, Плахотин, сегодня же пройти экспертизу. Мне дорого ваше здоровье как память. А если вы к концу дня не привезете в прокуратуру заключение врачей, завтра утром я пришлю к вам участкового, он вас отведет туда за руку. Вы меня хорошо поняли?
– Понял, – уныло мотнул он своим чудом биологической селекции.
Я нагнулся, поднял с пола белую пуговицу и протянул ему:
– Вот это не забудьте. Попросите, может, друзья помогут пришить… Вы же друзья?..
Глава 11
С ночи сильный горный ветер угнал тучи, открыв неуверенное осеннее солнце, и принес с ледников прозрачную чистую стужу. На милицейском желто-синем «жигуле» мы ехали с инспектором уголовного розыска к месту былого происшествия – площадке для отдыха автомобилистов, где возник однажды скандал, приведший трех участников в самые печальные места обитания: одного – на кладбище, второго – в больницу, третьего – в тюрьму.
Лейтенант Уколов молчал, потому что испытывал тайную обиду. Он тогда своевременно прибыл на место, составил исключительно тщательную и грамотную схему, обеспечил надлежащие фотографии во всех нужных ракурсах и написал подробный, обстоятельный рапорт, подкрепленный письменными объяснениями всех участников разразившейся драмы. А теперь я его вызвал для повторного выезда на место происшествия. И это казалось ему выражением профессионального недоверия.
Я пытался объяснить, что никаких претензий к нему не имею, что мне надо самому на месте разобраться во всем с его помощью, но Уколов только кивал и с обиженно-гордой улыбкой повторял:
– Да-да, я вас понимаю…
Когда на обочине мелькнул яркий щит «Шашлычная – 5 км», я спросил его:
– Это та самая?
Уколов утвердительно вздохнул.
Через пару километров, сразу же за стандартным дорожным знаком «Пункт питания» возник
– Смотри, как у них с рекламой поставлено, – обратил я внимание Уколова.
Превозмогая обиду, лейтенант сказал:
– Место бойкое. И люди они бойкие… Щиты за свои бабки повесили. Трижды им предписывали снять рекламу, а все Ахметка выворачивается…
– А чем реклама мешает? – удивился я.
– Не полагается это, – ответил Уколов значительно. – Есть утвержденные, стандартные знаки, нечего водителей этой пачкотней отвлекать…
– Почему же отвлекать? – заступился я за неизвестного мне Ахметку, проходящего по делу как свидетель А. А. Садыков. – О потребителях думают, о людях заботятся…
– Ага, заботятся… – скептически замотал головой Уколов и кивнул на обочину: – Вы, наверное, не заказываете себе щит – «До прокуратуры – 500 метров»?
– Мне клиентов и так хватает, – сказал я совершенно искренне.
За спиной исчезло гастрономическое панно – блюдо коричнево-золотистых мясных грядок, украшенное зеленью и помидорами. Шоссе выписало стремительный вираж, и мы затормозили на площадке – автомобильном караван-сарае, продовольственном оазисе в автодорожной пустыне.
Мы, видимо, попали в смену едоков: пока вылезали из «жигуля», со стоянки тронулись два туристских автобуса, и через их огромные зеркальные окна были видны довольные пассажиры, утиравшие сальные от шашлыков рты. Чуть поодаль расположились тяжелые грузовики-дальнобойщики, шоферы ели жареное мясо, с комфортом рассевшись на подножках. Здесь же приткнулось несколько частных легковушек.
– Видно, у них с клиентурой тоже все в порядке, – заметил я, направляясь к мангалу.
– Да что вы! – усмехнулся Уколов, все равно не утрачивая обиженной величавости. – У них сейчас мертвый сезон, будни, плохая погода. А в хороший день, да еще в праздник, шашлыки у них разлетаются, как перепелки…
Шашлычник Ахмет Садыков хлопотал у мангала. Невооруженным глазом было видно, что этот человек на своем месте. Давно, когда я был еще студентом, меня поразило слово «престидижитатор» – это фокусник, работающий на быстроте рук. Ахмет демонстрировал кулинарно-коммерческий фокус – «престидижитацию» мяса, чудо превращения грязноватых на вид, серо-коричневых комьев баранины, неприятно облепленных белыми лохмотьями лука и трав, в благоухающие ровненькие гроздья непереносимо аппетитного шашлыка.
Ахмет, высокий, гибкий, как хлыст, парень лет двадцати, с удивительной ловкостью и точной соразмерностью движений сновал между разделочным столом, глубоким баком с заготовкой шашлыка, маленьким прилавком, на котором в полном бездействии возвышались весы, и горячим цехом своего бойкого производства – мангалом-жаровней: узким трехметровой длины корытом, заполненным рдеющим древесным углем. Корыто по всей длине было перекрыто бесконечным рядом жарящихся шашлыков и походило на гигантский мясной ксилофон, из которого виртуоз Ахмет Садыков извлекал не звуки, а волшебные запахи. Иллюзия была полной: звуки вызывают слезы, а запахи – слюну.