Потерянные души
Шрифт:
Я не знал, подойдет ли мой ключ к двери пристройки, или же замок сменили, едва нас уволили… Нет, не сменили.
В мертвой тишине я прошел вдоль аварийной подсветки, ведущей со сходен в основное здание, и пропетлял до временного кабинета Бейнса в чулане уборщика. Закрыл за собой дверь и включил свет. Я искал копию досье происшедшего и нашел ее.
Досье включало описание травм, полученных ребенком, сделанные на месте фотографии трупа, жуткие детали, куда и как пришелся удар, каждое повреждение обведено кружком и помечено буквой, соответствующей окончательному заключению коронера. Листья, прилипшие к волосам девочки, ее лицо, руки и ноги в кляксах грязи. Я увидел, где перекрученный проволочный каркас прозрачных крыльев разрезал ей спину.
Я продолжал листать заключение, пока не наткнулся на вывод, указывающий, что ребенок небыл отброшен ударом машины. Тип повреждений на левой стороне торса свидетельствовал, что ребенок в момент наезда лежал в листьях.
Я вынул страницы, где говорилось о двух транспортных средствах, разложил серии снимков с узорами протекторов того и другого — на последнем снимке в каждой серии был меловой абрис тела девочки.
Я прочел заключение следователя.
Транспортное средство Б оставило волнистый след, тянущийся назад ярдов на пятьдесят и помеченный разорвавшимися мешками с листьями, тогда как транспортное средство А, видимо, двигалось близко к обочине. Следовали подробные описания отпечатков всех протекторов обоих транспортных средств. На правой передней шине транспортного средства А имелся необычный разрез.
Я поднял голову и уставился на нагую лампочку: правда о том, что произошло, начала всплывать.
Я засунул фотографии за пазуху и ушел, только раз остановившись в молочном свете длинного коридора, глядя на место, где я, вероятнее всего, прожил бы остаток жизни, не случись этого несчастья.
Дом мэра был чуть в стороне от старой части города и выходил на реку. Потеплело, и падающий снег превратился в изморось. На фоне туч дымился полумесяц.
Надо было уехать и позвонить Хейдену. В глубине души я знал, что мэр будет ждать меня, но не смог остановиться. Когда я взглянул на свои руки, они тряслись.
Стекла затуманились. Я протер боковое окно водителя и уставился сквозь возникший иллюминатор на дом, плывущий высоко надо мной. Потом сунул фотографии в карман куртки, вылез на холодный ветер и медленно поднялся по крутой заснеженной насыпи. Прежде чем миновать гребень холма, я заколебался и обернулся назад, глядя на слабое свечение города. На вершине холма нажим ветра ощущался особенно сильно.
Старый каретник я обошел сзади. Нижний уровень служил гаражом. Чуть приоткрыв одну из дверей, я протиснулся во мрак и закрыл ее за собой. Разило бензином. Обе машины стояли здесь.
Я мог различить только смутные абрисы и ждал, привыкая к темноте. Ветер свистел в щелях, двери постукивали на петлях.
Мало-помалу желтый свет из кухни стал более определенным. Я ощутил нависающую близость дома. Там меня ждал мэр. Затем я увидел его в окне и все-таки не ушел.
Я включил фонарик — клин света, прорезающий дыру во мраке.
Достал фотографии, запечатлевшие след правой передней шины, и, скорчившись, проверил гайки на колесах машины Джин. Их не свинчивали очень давно. Я прощупывал шину, пока не обнаружил разрез на протекторе, обведенный кружком на фотографии.
Мне пришлось опуститься на одно колено. Холод окутал меня. Я поднял голову и дал глазам время вновь приспособиться. С жестокой иронией я ощутил, что теперь окончательно понял, как это произошло. Услышав от Лайзы, кем была девочка, и узнав, что она пропала, Джин помчалась туда. И в смятении, намереваясь припарковаться, она проехала по листьям и сбила ребенка.
Вот как это должно было произойти.
В щели двери я увидел, что мэр вышел во двор.
Я погасил фонарик.
Дверь каретника задергалась и распахнулась, открытая ветром. Я услышал, как она стонет и хлопает по стене снаружи.
Мэр заговорил громко, хотя его голос дрожал от страха:
— Я не мог заставить себя проверить. Но я знал, что ты придешь.
Его пистолет целился в провал каретника.
Я шагнул и опрокинул канистру с бензином.
Мэр включил собственный фонарик.
В гараже свистел ветер. Дверь снова хлопнула, и фотография, которую я положил у машины, вспорхнула, затрепетала и спланировала за порог. Мэр проследил за ней лучом фонарика, осторожно шагнул вперед, нагнулся и подобрал ее, продолжая держать вход в каретник под прицелом.
Потом он двинулся вперед. Его фонарик отыскал меня в дальнем углу. Он прицелился.
— Подними руки.
Я повиновался.
Мэр дрожал.
— Я не думаю, что Джин знает, кем была Сара. — Он медленно покачал головой. — Я бы оставил все, как есть. Джин ничего плохого не сделала. Это был несчастный случай. — Он все еще держал меня под прицелом. Из-за яркого луча, бившего мне в глаза, я не мог видеть его лица. Он продолжал говорить все бессвязнее. — Ты же знаешь, Джин чудесная женщина — вот тут, где это важно. — Он постучал себя по сердцу фонариком, а потом опустил руку, так что луч светил вниз.
Мои глаза свыклись с темнотой. Я все еще держал руки поднятыми.
— Иногда мы забываем, почему когда-то влюбились… Ты понимаешь, о чем я, Лоренс? У тебя когда-нибудь была одна-единственная? — В его голосе прозвучала ищущая нота.
Я сказал:
— Все кончено, мэр. — И опустил руки.
Я услышал, как он взвел курок.
— Не шевелись, Лоренс. Не шевелись.
Ветер дернул дверь. Она захлопала и заскрипела.
Я спросил:
— Где Лайза?
Джин вышла из дома. Я услышал ее голос. Она сказала:
— Он не знает. Она от него теперь свободна. Она в безопасности.
Мэр направил на нее луч фонарика, попытался шагнуть к ней, но она выкрикнула:
— Не подходи ко мне!
В ярком луче Джин выглядела жалкой и больной. Совсем непохожей на ту, какой я видел ее прежде. Химиотерапия лишила ее волос. Она была призраком, ее голос еле звучал.
— Я знаю, что Сара была твоей дочерью. Лайза позвонила сюда в ночь Хэллоуина, в панике, пьяная… Она сказала, что вы разругались. Она впала в забытье. А когда очнулась, Сара лежала на полу у кофейного столика, мертвая. Когда я приехала туда, Лайза была на грани самоубийства. — Джин стояла лицом к мэру. Ее халат бился на ветру. — Знаешь, в чем твое худшее преступление? Ты лишил ее достоинства, заставил сомневаться в себе. Она не могла быть уверена, что произошел несчастный случай. Она была не в силах судить, на что могла оказаться способной. Не думаю, что она знала, убила ли она своего ребенка или нет. Она не могла сказать… Вот что ты с ней сделал.