Потерянные
Шрифт:
Лера, красиво сервировав стол, усадила нас с Дэном за него в большой комнате с камином, именуемой у них в доме столовой. Несмотря на то что эта женщина была вроде как женой состоятельного мужчины, она умела отлично готовить и, как оказалось после, для этого даже проходила специальные курсы.
– К сожалению, наш папа в отлете, – объявила грустно Лера. – Этот его вечный бизнес, сделки, партнеры отнимают у него кучу времени, да, Денис?
Тот кивнул, отодвигая мне стул. Он вообще был галантным и куда-то далеко запрятал свои извращенско-лапательские наклонности и просто улыбался мне, а один раз, когда решил убрать с моих волос непонятно как попавший туда кусочек зеленого салата, коснулся мимоходом губами щеки, правда,
– Тыква.
А Лера продолжала:
– Поэтому мы будем ужинать втроем. А вот, кстати, и наш папа. Смотри, Маша.
– Где? – удивилась я.
– На стене, на портрете, – рассмеялся Дэн, открывая по просьбе матери бутылку красного полусухого вина.
Я глянула на стену и уставилась на большой семейный портрет в тонкой золоченой раме. Маслом на нем были изображены Лера, такая же красивая, как и сейчас, только с куда более длинными волосами; щеголяющий своими ямочками на щеках от улыбки Денис в возрасте лет двенадцати – в это время он был уже красавчиком, и взгляд у него был озорной-озорной; а третьим человеком, изображенным рукой неизвестного, но крайне умелого мастера, был мужчина в деловом костюме и совершенно обычной, но приятной, даже, может быть, благородной внешности: кажется, высокий, крепкий, русоволосый, с небольшими залысинами и орлиным носом.
Мама, папа и их сын. Изображены во весь рост, сидя. Два поворота головы в три четверти и один анфас. Лера – счастливая, Денис – радостный, его отец – умиротворенный. Все они сидели на кожаном диване под открытым окном, из которого вырывались солнечные лучи, освещающие пространство и делающие лица членов семьи Смерчинских оживленными и светлыми. Казалось, что их семья – некий символ гармонии.
Я вновь перевела взгляд на лицо отца. Нет, все-таки, Дэнка пошел не в папу – это факт. Но и на мать он не похож. Может, он пошел в Даниила Юрьевича?
– Отличный портрет! – Я решила щегольнуть своим образованием и выдала им все, что пришло мне в голову насчет работы: и про то, что внешнее сходство есть, и про то, что внутренний мир, характер, похоже, переданы прекрасно, и про удачный фон, и про то, что мне вдруг этот портрет напомнил работы Ван Дэйка.
Мать и сын переглянулись и дружно рассмеялись, а после чего Лера предложила начать трапезу. Она же первой подняла бокал с темно-рубиновым вином, я последовала ее примеру, и мы выпили, как изящно выразилась женщина, за «огненноволосое чудо Дениса», то есть за меня. От этого я даже смутилась. А Сморчок, поддержавший маму, довольствовался виноградным соком и лыбился довольно-предовольно.
И как он только в тот раз с моими родственниками столько за столом просидел?
В конце ужина Дэн оставил нас одних на пару минут. Правда, я уже так привыкла к его матери, что воспринимала ее как подружку. Иногда мне казалось, что и с сыном она старается общаться на равных.
– А ты мне нравишься, – дружелюбно глядя на меня, сказала Лера. – Очень милая. Очень. Я тебя не смущаю? Иногда, когда я выпью вина, я становлюсь очень общительной и говорю много. От шампанского и коктейлей такого эффекта нет, только от вина. Не знаю даже почему, – Тебе понравилось у нас?
– Да. А еще вы… ты очень красивая! – честно сказала я ей. – И общаться с тобой здорово. Я бы не подумала, что у тебя есть такой взрослый сын.
Хозяйка дома кивнула.
– Спасибо, Маша, это хорошо. Чтобы быть женой обеспеченного и уважаемого человека из хорошей семьи, нужно приложить немало усилий, – слегка невесело отвечала она. – Я должна всегда быть на уровне. В наших кругах зачастую бывает так, что мужчин оценивают по толщине их бумажника, а женщин – по внешнему виду и умению эффектно подать себя. Приходится стараться, детка. Чтобы быть на уровне, мне пришлось даже учить языки: английский и французский. Тогда Денис был еще маленьким, ему было лет девять или меньше, и мы начинали учиться у репетитора вместе. Было весело. Французскому нас учил настоящий парижанин. Наш папа «выписал» его к нам. Мне тогда казалось даже, что мы живем в каком-нибудь XIX веке, в усадьбе.
Она улыбнулась, вспомнив что-то забавное.
– Ого, он уже тогда хотел выучить языки? – удивилась я, а мои головастики мигом нашли умельца-художника, который парой небрежных мазков изобразил мелкого Дэна, этакого хорошенького веснушчатого ботана, с жутко умным лицом и в круглых очках. Я в девять лет хотела только мультики смотреть и гулять с друзьями.
– Да, – кивнула его мама. – У него идея фикс была прямо. Денис всегда был умненьким. На собраниях никогда не краснела за него, хотя нет, краснела – когда его перехваливали. А это случалось очень часто. Но, знаешь, Маша, Денис никогда не зазнавался и не гордился. Ни своим положением, ни оценками, ни внешностью – да-да, я думаю, ты будешь согласна со мной, что он – красивый мальчик. – Она отпила глоток рубинового вина. – Мне кажется, иногда ему тяжело. С ним общается столько людей, и многие – я уверена – из-за его положения.
– Согласна. Согласна, что он красивый, – сказала я, непонятно от чего занервничав, словно была ученым и пыталась доказать простые истины другому исследователю, не такому искушенному, как я. – И что вокруг него столько людей – тоже. Но, ты знаешь, твой сын – очень хороший человек. И люди его любят не за то, что он богат и щедр, и за то, что у него есть байк «Выфер», и крутой телефон, и ВИП-карта в лучший клуб города. Ну, за это тоже любят, но больше – за его особенность. Дэн – особенный.
– Даже так?
– Так, – сказала я сердито, потому что вовсе и не желала описывать Лере достоинства ее сыночка. – Он хороший человек. И это главное.
Она выпила немного вина.
– Хорошо, что ты так думаешь. Я хочу, чтобы Денис был счастлив. Знаешь, я, кажется, была не самой лучшей матерью, и им всегда занимались больше другие, чем я, – это факт. Но я правда хочу, чтобы мой мальчик был счастлив. Он ведь только внешне у меня такой сильный. – В ее голосе послышались и нежность, и теплота, и даже легкая непонятная горечь. – Но он ранимый, Маша, очень ранимый. Его жизнь не такая легкая, как может казаться со стороны. Знаешь, я часто посещала психоаналитика – одно время это было модно в наших кругах, а потом я поняла, что психоанализ мне и правда помогает. – Она отпила еще немного вина, помолчала и продолжила: – И как-то мой психоаналитик заметил, что веселые, активные люди, которым не сидится на одном месте, которые вечно чего-то ищут-ищут-ищут, с кем-то всегда общаются, излучают кучу энергии, участвуют в куче авантюр, люди, способные поднять настроение всему миру, зачастую очень несчастные. И их стремление быть яркими, окружать себя друзьями и подругами – всего лишь внутренняя игра. Замысловатая. Которая заглушает боль внутри и пустоту. Не дает возвращаться в себя. Дает возможность отвлечься от своих проблем.
Я машинально перевела взгляд на стул Смерча. К чему она клонит?
– Виктор Иванович – мой психоаналитик сказал это, когда был у нас дома – на званом вечере, – продолжала мать моего любимого парня. – Когда увидел моего сына. Виктор Иванович уже довольно пожилой человек, профессор в университете, имеет ученую степень, миллион рекомендаций и кучу лет практики, проницателен до невозможности и умен. Я доверяю ему. Но я не знаю, как он это определил. Он просто смотрел на смеющегося Дэнси и говорил задумчиво мне эти слова. Сначала я рассердилась, а потом пришла к выводу, что Виктор Иванович прав. Дэнси, кажется, правда такой – одинокий. Ищущий. Мечущийся. Поэтому я хочу сказать тебе, Маша, если он решил допустить тебя к себе так близко, что представил тебя родственникам как свою девушку – а Даниил Юрьевич вообще считает тебя едва ли не невестой, – то ты должна быть по отношению к Дэнси честной. Хорошо?