Потерянный Ван Гог
Шрифт:
От первого контакта многое зависело. Бывали случаи, когда Марселю приходилось покидать отличные пристанища из-за неуживчивости соседей.
На велосипеде до Сан-Реми – минут сорок. Если не торопиться. Маци-Маци проснулся с первыми петухами, умылся, переоделся (в шкафу нашлась неплохая хлопковая рубашка фиолетового тона: "Гелиотроп", – определил, намётанным взглядом. Хотел надеть бант, но ограничился шейным платком: "Не станем фраппировать без нужды провинциальную публику".
У
– Мосье, Франсуа! – окликнула мадам и помахала рукой.
Марсель резко развернулся и втянул голову в плечи. Сердце тревожно заколотилось.
– Мосье, Франсуа! – канареечная дама прибавила громкости.
Она приближалась.
"Бежать? – мелькнула мысль. – Или притвориться глухонемым?"
Иногда этот трюк выручал.
Не пригодилось ни первое, ни второе. Мадам подошла, положила руку на плечо:
– Ну, что же вы молчите, мосье Франсуа? Я вам кричу, кричу.
Марсель повернулся. На его губах блуждала конфузливая улыбка. Женщина всплеснула руками:
– Ах, вы не Франсуа!
Вблизи её платье не казалось столь угрожающим. Шелковая "разлетайка" в стиле "прованс". Охристый тон, лимонные попугаи.
– Мне жаль разочаровывать вас, мадемуазель, но я, действительно, не Франсуа. Сочувствую.
Прованская канарейка рассмеялась, сказала, что она давно не мадемуазель, а полновесная мадам, пятидесятого размера.
– Мадам, Арбогаст, если угодно. А вы кто?
Марсель загадочно поднял брови и напустил на лицо туману (умению состроить "мину" его научили коллеги по Понтуазу, в этом арестантском доме Марсель провёл четыре месяца).
Подумал: "Вот она провинциальная непосредственность. Никаких тебе излишних политесов и куртуазностей. Прямо в лоб: вы кто, мсье?"
– Меня зовут Марсель. Я двоюродный племянник хозяина дома.
Маци-Маци произнёс это таким высокомерным тоном, что мадам Арбогаст прыснула в ладонь, и скопировала (уперев палец в грудь):
– Я – племянник. Ха-ха.
Марсель тоже рассмеялся. Забавно у неё получилось.
Мадам Арбогаст имела ряд несомненных женских преимуществ. Весёлый нрав, смешливость, исчерпывающий зад и высокую грудь третьего размера…
Про такие задницы мама говорила (когда была жива): "Такая жопа не для танцев, Маци-Маци. Такая жопа для жизни".
…Кроме того, мадам Арбогаст украшали шикарные волосы, горящие глаза и болтливость, сравнимая с ниагарским водопадом. Канарейка сообщила, что её зовут Марцелина: "можете так ко мне обращаться", что она живёт в конце улицы у оврага, что старик Франсуа смотрит за домом: "ему около семидесяти, но глаз на женщин ещё горит", что они собирались вместе поехать в Арль, "в четверг". Цены на помидоры в этом году отвратительны, а корова мадам Таффанель отелилась этой ночью очаровательной тёлочкой в тридцать пять килограммов.
– Только не признавайтесь, что это я вам рассказала. Мадам Таффанель так носится со своей коровой, что, несомненно, предпочтёт поведать лично. Договорились?
Марсель (несколько обескураженный словестным потоком) пообещал молчать, как рыба.
– Я, правда, не ухватил, что именно я должен хранить в секрете. И от кого? От новорожденной? Что она принадлежит мадам… Трюффель…шампань?
Марцелина опять рассмеялась.
– Вы так и не сказали, как вас зовут, – напомнила.
– Разве?
Маци-Маци катил велосипед вдоль улицы. Марцелина шла рядом. Солнце поднялось над деревьями; художник плескался в лучах женских глаз.
– Меня зовут Марсель, – повторил имя. И тут же соврал: – Марсель Пруст.
Женщина моментально остановилась и уверила, что фамилия ей знакома:
– Это не вы ремонтировали крышу у мсье Тома в прошлом году? В Авиньоне?
– Не имел такой чести, – огорчился Марсель. – Но, при случае, обязательно влезу на крышу мсье Тома.
– Зачем? – не поняла Марцелина.
– Проверю черепицу!
Оба дружно рассмеялись.
Через пятнадцать минут прогулки Марсель знал все городские (и не только) сплетни. Выяснил, что усадьба принадлежит Пьеру де Берлатье. Он француз, но живёт в Америке. Закладывает за воротник, как старая лошадь, но держится просто.
– Когда-то его семье принадлежали все виноградники в округе. Но теперь он обеднел и уехал в Америку. Служит экспертом по винам в какой-то крупной компании.
– О!
– Звучит помпезно, но вы же понимаете, что американцы не смыслят в вине.
За домом присматривает старик Франсуа (удалённый родственник). Он живёт в Сан-Реми.
– Целыми днями просиживает в бистро. Помогает, если что-то потребуется. По-французски говорит плохо. Лопочет на языке басков. Щупает женщин. Не поворачивайтесь к нему спиной, а то он и вас пощупает.
– Зачем?
– Старик плохо видит.
У отворота на трассу Марсель и Марцелина распрощались. Художник поцеловал даме руку и вскочил на велосипед. Предстояла встреча с Франсуа.
Со стариком всё устроилось легко и быстро. Марсель обнаружил его в кафешке (как и обещала Марцелина). Представился родственником, соврал, что носит фамилию Пруст и предложил позвонить дядюшке Пьеру, чтобы убедиться в полномочиях: "Вы же знаете, сколько теперь развелось мошенников".
Марсель набрал номер своего парижского друга, поприветствовал его, как Пьера де Берлатье и передал трубку старику-смотрителю. Через пару минут, Франсуа был убеждён, что перед ним присутствует племянник его работодателя.