Потешный русский роман
Шрифт:
Джинн выпущен из бутылки, вопросы множатся. В том числе о Льве. Почему этот человек высадил дверь, чтобы вернуться в мою жизнь? В конце концов, Лев Николаевич достаточно умен, уж точно не глупее любого среднего индивидуума. Ни одно заурядное и увядшее сердце не кидается дважды в одну и ту же любовную реку. Так что же заставляет Льва провожать меня до такси и проверять, хорошо ли я спрятала ноутбук, телефон и все остальные гаджеты?
Загруженный антибиотиками Жан спит и по-прежнему храпит. Дождь прекратился. Мое белье скоро высохнет, чемодан по-прежнему открыт, гранат очищен и съеден. Я пытаюсь мысленно отрешиться и взлететь над городом. Хочу сориентироваться, но не могу, теряюсь, затыкаю уши, чтобы не слышать шума. Мной овладевают досада и раздражение. Может, обратиться к русской медицине? Я смотрю на спящего Жана, слушаю, как он говорит — в те редкие минуты, когда приходит в себя, — и заключаю, что здешние успокоительные и болеутоляющие на редкость эффективны. Жаль, у меня нет сбережений, я бы не задумываясь вложила их в российскую фармацевтическую промышленность. Я перевожу взгляд на упаковки с лекарствами, стоящие на ночном столике рядом с кроватью Жана, и пытаюсь убедить себя, что эти таблетки, пилюли и порошки способны излечить сомнения, усталость, горечь и страхи иностранных туристов.
Еще
Многие люди знают. Могут и хотят все объяснить. Могут и хотят все объяснить мне. Беда в том, что я не хочу их слушать. У меня на то свои причины, множество причин, их так же много, как осенних листьев — желтых, оранжевых, красных, — облетающих с деревьев от легкого дуновения ветерка.
На свете живут адвокаты, посредники, наблюдатели, специалисты, партнеры и консьержки, которые все знают и являются кладезем информации. Пусть оставят ее при себе, сядут сверху и высиживают. В чем истина? Ее не существует. Печальная истина заключается в том, что истины не существует, а если и существует, то одна единственная — деньги. На кон поставлены миллиарды, поэтому любые доводы хороши и пребудут таковыми. Но не станем забывать о комизме ситуации: сегодня, дамы и господа, вашему вниманию предложена пьеса, где все действующие лица и исполнители — воры, заявляющие, что их грабят.
Смех, аплодисменты, занавес.
Все началось плохо. Россия, как всем известно, страна с богатейшими запасами нефти, но там, как и везде, хватает нечистых на руку людей. И вот появились первые воры и заявили: эта нефть — наша! Такое тогда было время, как говорится, «все смешалось», по лесу бродили большие злые волки — те самые, о которых с незапамятных времен сочиняют сказки. Итак, грабители наложили лапу на богатства рухнувшей Империи. Народное достояние приватизировали в два счета. Сильной стороной бандитов всегда была прямолинейность. Они являются и говорят: это мое, и это мое, и это тоже мое, а нормальные, хорошо воспитанные люди совершают «ужимки и прыжки» и ни о чем подобном не помышляют. Даже по сравнению с самыми обычными людьми бандиты — не самые умные, предприимчивые, работящие, хитрые и организованные граждане. Они — простодушные, и это их спасает. С незапамятных времен во все эпохи социальных потрясений за первыми, «простодушными» бандитами приходили следующие и заявляли права на собственность, после чего все начинали убивать друг друга. Воры кричали «Помогите, грабят!», и растерянные адвокаты, посредники, наблюдатели, свидетели, специалисты, партнеры и консьержки не знали, в какую сторону кидаться. Сегодня воры хотят вернуть украденное у них другими ворами и требуют, чтобы это сделали по закону. Так было от века, так возникали большие страны, составлялись крупные состояния, строились великие судьбы. Дураки всегда проигрывают. Кретинам, к которым отношусь и я, и все те, кого я знаю и люблю в России, несть числа. Мои русские друзья и знакомые — люди вежливые, культурные… и полные и законченные дураки. Ни одному из них не хватило сообразительности обогатиться, когда была возможность. Говорю об этом с тяжелым сердцем. Все они прошли мимо нефтяных вышек, никелевых и урановых рудников, золотых приисков, заводов и фабрик, брезгливо зажав нос. Они сидели на кухнях, стенали и скорбели об ущербе, наносимом природе и национальному духу. Между тем, я имею основания утверждать, что у этих людей, сидящих на своих крохотных кухоньках и пьющих свой бесконечный чай, хорошие мозги, а у некоторых так и вовсе выдающиеся. Пусть не жалуются. У них были и время, и возможность гулять по воскресеньям, походя отыскивая разваливающиеся «коллективные богатства»: империя гибла, на рынке существовал острый дефицит продуктов питания да и всех других продуктов тоже. Мои бедные друзья не занялись личным обогащением, они пили и оплакивали прошлое и будущее, лили крокодиловы слезы. Их сгубило отсутствие простоты. Сегодня все эти люди — проигравшие, они отличные специалисты, но их опыт и умения никому не нужны, так что приходится перебиваться случайными заработками. Кажется, в Библии сказано между строк: «Склонитесь и будете грести сокровища лопатой». Может, Библия и ни при чем, но какая-нибудь другая книга наверняка предлагает взять на вооружение этот метод. Так что пусть все, у кого плохо гнутся колени, пишут жалобу на себя. Зато ни одному из моих друзей не нужен адвокат. Я хочу сказать — ни одному из тех, кто остался в России, кто не захотел по доброй воле покинуть родину. Другие сумели уехать и не жалеют об этом. Они получают зарплату в евро или долларах — а иногда и в той, и в другой валюте, владеют домами в пригороде, вызвали к себе семьи, достигли желаемого и… эмоционально перегорели.
И все-таки я не хочу слушать адвокатов, посредников, наблюдателей, свидетелей, специалистов, партнеров и консьержек. Мое время драгоценно, жизнь коротка, а огромная Сибирь очень далекий край. Я ничего не могу сказать о человеке, который сидит в колонии. Знаю одно — он мог все сделать, чтобы его не взяли. Средства у него для этого были. Когда началась травля, он мог сбежать, улететь на своем самолете, организовав беспосадочный рейс «Новосибирск — Нью-Йорк», попивать на борту шампанское и следить по Интернету, как развивается его «дело». Ходорковский много месяцев был не в чести у властей, а мультимиллиардеры, даже не самые умные, обладают звериным чутьем. Даже после того, как его арестовали, приговорили и посадили, он мог организовать дерзкий побег из Колонии № 14/10. Никто не убедит меня в невозможности сбежать из сибирского исправительного учреждения, охранную систему которого не меняли с советских времен. Но Ходорковский не сбежал. Он сидит — и не пытается бежать. Именно это вызывает мой интерес. Выскочка, поступающий так, как никогда не поступают люди этой породы, не желающий покидать Россию ни при каких обстоятельствах, даже если приходится жить в исправительном заведении. Говорят, он вместе с уголовниками шьет варежки в лагерной мастерской под надзором охранников. Важнейшая задача для национальной экономики! По слухам, прибыв в колонию, Михаил Борисович отказался от всех «привилегий» — мне не нужны ни «блатная» камера, ни «блатная» больничка, я не вложу ни копейки в ваш гнусный тюремный VIP-режим. Об этом человеке ходит масса слухов. Кто он такой? Понятия не имею. Может быть, сумасшедший. Или святой. Или идиот. Вполне достаточно для романа. Не нужны ни адвокаты, ни информаторы, ни миллиарды долларов. Есть не похожий ни на кого другого заключенный. Романисты, как известно, довольствовались и меньшим…
Саймон О. Стоун-Аплертон
Этого человека я слушаю с удовольствием. Не устаю его слушать. Честно говоря, я обращаю мало внимания на то, о чем именно он говорит, мне просто нравится на него смотреть. Этот очаровательный мужчина объясняет мне, как функционирует мир, и я в восторге от того, что он захотел поделиться соображениями об этой сложной механике с такой рассеянной женщиной, как я.
Я звякаю позолоченной ложечкой о стенки чашки. Улыбаюсь, откусываю кусочек песочного печенья. Сидя в салоне роскошного отеля, я спрашиваю себя, когда же наконец научусь противостоять обаянию хорошо образованных и полных достоинства британцев. Никогда этого не умела. Стоит ли упрекать себя за это? Я оставляю ложечку в покое, не желая раздражить собеседника. Это наше третье tea party за три дня. Если принять во внимание только сей факт и отважиться связать его с впечатлением, которое производит на меня очаровательный собеседник, гордиться будет нечем.
Я смотрю на Саймона О. Стоун-Аллертона и нахожу его неотразимым и даже более обольстительным, чем мой друг С., который обольстителен до невозможности. По моему мнению, главное различие между Саймоном О. и С. заключается в осанке. В С. есть намек на дряхлость, он начал дряхлеть уже в двадцать лет. Легкое искривление позвоночника, этакая слабость, которую невозможно скрыть, вызывает умиление у всех женщин в целом и у меня в частности, пробуждает в каждой из нас желание. А вот Саймон О. держится очень прямо. Кажется, что его собственное тело внимательно следит собой. Когда Саймон О. смеется, верхняя часть его тела остается неподвижной, если он откашливается, не происходит ни сотрясений, ни колыханий. Поза Саймона О. Стоун-Аллертона внушает исключительное доверие. Возможно, в молодости он брал уроки классического танца. Спросить, так ли это, я не решаюсь. Саймон рассказывает мне о недавней встрече с российским министром энергетики. Я уже успела ляпнуть глупость, так что в дальнейшем будет лучше прикусить язык. Угощаясь блинами со сметаной, я спросила, уверен ли он, что видел настоящего министра энергетики, ведь насколько мне известно, в России полно двойников, не только этого конкретного министра, но и всех остальных, в том числе гораздо менее известных министров торговли картошкой и пряниками. Саймон улыбнулся, держа спину все так же прямо, и я заподозрила в нем некоторую неискренность, но быстро прогнала гадкое сомнение, вспомнив, что он принадлежит к тем редким британцам, против обаяния которых я никогда не могла устоять. Никогда, вплоть до сегодняшнего дня.
Итак, Саймон О. говорит со мной о министре энергетики — о настоящем, уточняет он со свойственным ему чувством юмора. Мне следует обратиться в слух, но я витаю в облаках, и меня занимает не конкретная мысль, а некий соблазн, который ни в коем случае нельзя выпустить наружу, ах, Саймон О. Стоун-Адлертон, сколько еще чашек чая придется выпить, сколько блинов придется съесть в вашем обществе, прежде чем?.. Российских энергетических ресурсов, в том числе нефтяных и газовых, хватит на века, так заявил министр. Министру хорошо известно о неприятных слухах, которые ходят на Западе.
Он сказал «на Западе».
Да, подтверждает слегка раздосадованный Саймон.
Неприятные слухи о введении в заблуждение. Русские якобы врут о размерах своих богатств, как в старые добрые времена фальсифицировали статистические данные. Министр точно знает, о чем болтают злые языки. Но министр также прекрасно знает и спешит доверительно сообщить об этом достойным и тщательно отобранным представителям иностранной прессы, что все эти слухи — полная чушь. Энергетические запасы избыточны, практически неисчерпаемы. Если взглянуть в телескоп не на небо, а в недра Земли, увидишь там только русскую нефть и русский газ, до скончания времен, аминь, заявляет министр. Саймон упоминает воду, и я не понимаю, какое отношение эта жидкость имеет к патриотическим энергетическим ресурсам. Я права. Саймон заговорил о воде, потому что министр пил ее на встрече с приглашенными журналистами, всем им, в том числе Саймону, тоже пришлось довольствоваться водой, и он нашел, что вкус у этой воды слегка, ну, в общем, вкус. Однако, переходит на шепот Саймон, возникает вопрос, не была ли вода, которую пил министр, водкой, она ведь тоже бесцветная. Впрочем, это не важно. После седьмого стакана, выпитого министром неисчерпаемых энергетических ресурсов, речь зашла о вечной мерзлоте и огромных проблемах сибирских широт. Но и тут, сообщает мне Саймон, министр энергетики и климата не растерялся. Он заверил, что каждый волен думать, как думает, но он, министр, верит лишь в то, что видит, а именно — в высокий уровень российской бурильной промышленности и мужество бурильщиков, то самое мужество, которое позволило миллионам молодых русских солдат спасти Европу, только теперь его используют более разумно, во всяком случае, на взгляд министра. После двенадцатого или четырнадцатого стакана воды, точно Саймон не помнит, политический деятель заявил, что Полярная война уже выиграна.
Он сказал Полярная война?
Именно так, роняет Саймон своими красивыми губами, и мы обмениваемся понимающими взглядами.
О, Саймон О. Стоун-Аллертон, сколько еще печенюшек и сметаны мне придется съесть в вашей компании?
Чаепитие продолжается в уютном салоне отеля «Метрополь». Мы пьем чай, потому что за последние двадцать четыре часа у Саймона была еще одна встреча — с российским министром экономики. Он сказал много интересного о развитии, о показателях развития и других признаках развития экономики, что начинает приносить пользу большинству населения. Не зная, кто со мной говорит — русский министр растущей экономики устами Саймона или сам Саймон, — я спрашиваю моего собеседника, откуда у него информация о том, что русские, то есть население России в целом, будут пользоваться плодами национального развития? Саймон смотрит на меня, как на дурочку, способную лишь позвякивать ложечкой о чашку, однако он хорошо воспитан и сдержан и добровольно согласился встретиться со мной несколько раз в «чайный час», чтобы поделиться результатами своего расследования, и готов объяснить все еще раз. Я киваю, втягиваю голову в плечи и застегиваю пиджак, хотя температура в этом роскошном будуаре точно выше двадцати градусов. Мой «информатор» достает из кейса ноутбук. Включает его, приглашает меня сесть рядом, я вылезаю из кресла, устраиваюсь на диванчике и вижу на экране потрясающие графики и феноменальные кривые. Куда ни кинь взгляд, все в этой стране повышается. Я чувствую, как энтузиазм Саймона проникает в мои вены, показатели ослепляют меня, всеобщее российское благосостояние достигает заоблачных высот, повсюду бьют фонтаны нефти.
Да, Саймон крайне возбужден и воодушевлен. Он говорит, что готов прислать мне копию этой галиматьи. Я не уверена, что все хорошо поняла, и прошу повторить. Саймон подтверждает, что, если я хочу иметь все эти официальные благоглупости и цифры, он охотно сделает для меня копию. Я смотрю на его идеальный невозмутимый профиль, длинные пальцы, ласкающие клавиатуру, и начинаю немного его бояться. Знает ли этот невинный, как сильно повсюду не любят британцев, в том числе в России, из-за этих а! которыми они предваряют все фразы, и хи-хи-хи, которыми они их заканчивают?