Потомок императора
Шрифт:
Царь вздохнул, потому что произнести то, что нужно произнести, было тяжелее, чем поднять на городскую стену тяжелый камень.
— Но есть предел и нашему терпению, — продолжал он. — Мы приносим в Храме жертвы Создателю, и Создатель не принимает их. Вы знаете это. Как знаете и причину. Все началось с того, что христиане пожелали возвести в городе свой Храм и установить в нем гроб Христа, чтобы молиться ему как Господу. И мусульмане пожелали поставить
— Изгнание, — сказал Первосвященник. — Всех христиан и мусульман. В недельный срок. До конца месяца тамуз.
— Это враги, — возразил полководец Бен-Маттафий. — Они не просто проповедуют против Творца. Они, чьи верования возникли из непонимания Торы, убивают. От ножей мусульман только в праздник Шавуот погибли восемь евреев. Изгнание — это означает долгую войну, потому что святыни их здесь, и они не отступятся. Изгнание — не выход. Выход — смерть.
— Изгнание, — сказал советник Бар-Зеев.
— Смерть, — сказал раввин Орен…
— Восемь — за смерть и пятеро — за изгнание, — подвел итог царь Иосиф, когда высказались все. Он помолчал, глядя на длинную тень от башни Ирода, падавшую на глубокую впадину за городской стеной. Солнце еще не поднялось высоко, полдень не скоро, есть время подумать.
— Смерть, — сказал он, ни к кому не обращаясь, — это избавление от врагов. Изгнание — это война и все та же смерть. Конец всему — смерть. И начало всему — тоже. Конец тому, что ушло, и начало тому, что должно быть.
Царь обвел глазами советников и раввинов. Остановил взгляд на Первосвященнике.
— Смерть взрослым мужчинам, изгнание — остальным, — сказал царь. — И если завтра Творец примет жертву, это будет означать, что наше решение справедливо.
Он сделал знак рукой, и писцы поднесли ему пергамент с текстом царского Указа. Утром следующего дня Первосвященник сообщил о том, что впервые за последнюю неделю Творец принял уготованную ему жертву.
В 5755 году от Сотворения Мира в главный аэропорт Иерусалима, столицы Израильской Империи, прибыл самолет с личным посланником Президента США, государственным секретарем Уорреном Кристофером. У трапа высокого гостя встретили премьер-министр Ицхак Рабин, глава оппозиции Беньямин Нетаньягу и императорский пресс-секретарь Хаим Рамон. Сыграли «Янки дудль» и «Атикву». По дороге в отель «Давид Амелах» Кристофер с восторгом смотрел на проносящиеся вдоль дороги леса, кварталы небоскребов Модиина и поля мошавов.
— Мы бы тоже могли достичь подобного благосостояния, — с легкой завистью сказал он. — Но вы же понимаете — мы нация эмигрантов. Разные ментальности — и это дает знать. Два американца — это уже три мнения…
— Я думаю, что вопрос о гарантиях император решит положительно, — сказал Рабин. — Есть только одно «но».
— Да, я знаю, — согласился Кристофер, — исламисты в Бостоне. Это серьезная проблема для нас. Честно говоря, между нами, господа, и не для протокола… Я думаю, что в свое время, когда ваш царь Иосиф решал ту же проблему, он был слишком мягок. История иногда предпочитает жесткие решения.
— Евреи не могут убивать женщин и детей, — сухо сказал Нетаньягу.
— А теперь мы имеем проблему исламистов в Штатах и проблему христиан в Центральной Европе, — пожал плечами госсекретарь. — А когда это докатится до ваших нефтедобывающих колоний на Аравийском полуострове, то…
Израильтяне переглянулись, обстановку разрядил пресс-секретарь Рамон.
— Посмотрите налево, господин Кристофер, — сказал он. — Высокая стрела, которую вы видите, это памятник вашему президенту Вашингтону, построившему первую синагогу в Новом Свете…
Оле хадаш Цви Хасин разлепил глаза и, помотав тяжелой головой, сказал:
— Государственная квартира на улице Кинг Джордж. Сына определить в компьютерный класс.
— Это не я решаю, — потупился директор Рувинский, поднимая к потолку колпак альтернатора. — Но я посодействую.
— Посодействую, — недовольно сказал Хасин, поднимаясь с кресла. — В конце концов, это мой предок был римским императором.
— Конечно… И, значит, в некотором смысле по вашей вине Израильская империя осталась в альтернативном пространстве-времени. Квартиру вам? А это не хотите?
Рувинский размахнулся, чтобы влепить ту самую третью плюху, от которой избавил иммигранта Хасина на Брайтон-бич. Но во-время вспомнил, что он — при исполнении.
Хасин живет в Иерусалиме. Ходит в иешиву. Время от времени приезжает в институт Штейнберга и просит, чтобы его еще раз подключили к аппарату. Это, мол, важно для истории Израиля. Вопрос — какого.