Потомство для зверя
Шрифт:
Невозможно сказать, привлекателен ли вообще Конмак. У него слишком большая борода. Он постоянно хмурится. Люди даже называют его зверем. Он напоминает мне кастрюлю с водой, которая слишком долго кипит на плите.
Я прочищаю горло.
— Я уверена в том, что у меня будет этот ребенок...
— Дети, — рычит он. — Два сына.
— Точно, — я сглотнула. — Я не передумала вынашивать твоих сыновей, но есть ли шанс, что мы
— Нет.
— Почему? — вопрос вырывается прежде, чем я успеваю остановиться.
Конмак обнажает зубы, удивительно белые и ровные для человека со шрамом на одной стороне лица.
— Я не буду говорить своим сыновьям, что они были зачаты с помощью спринцовки.
Я зажмуриваю глаза. Где-то на краю моего сознания инстинкты борьбы и бегства кричат мне, чтобы я придерживалась плана, перестала быть такой упрямой сволочью и сосредоточилась на том, чтобы играть дальше, пока не смогу сбежать.
— Дверь вон там, — говорит Конмак. — Если хочешь уйти, это твой последний шанс.
Я приоткрываю глаза и вижу, что он указывает на выход. Это проверка. Или ловушка. Если я сделаю хоть один шаг к этой двери, это будет не свобода. Не после того, как он купил меня за два миллиона. Он заменит меня более волевой женщиной, и аукционному дому придется принять меня обратно.
— Нет, — говорю я.
Он поднимает брови.
— Я остаюсь. Теперь ты засунешь в меня этого ребенка или будешь продолжать играть в игры разума?
Его глаз вспыхивает, и он делает шаг вперед, чтобы преодолеть расстояние между нами, его огромное тело возвышается над моим.
Мой пульс учащается, и я сопротивляюсь желанию спрятаться.
Я много сталкивалась с мафиози, и поняла, что они бывают разные. Одни — грубияны, которые берут все, что хотят, силой, а другие любят наблюдать и манипулировать. Конмак, возможно, сочетает в себе и то, и другое.
Подняв подбородок, я смотрю ему прямо в глаз.
— Теперь, когда я точно знаю, чего ты хочешь, почему бы нам не начать?
Мои мышцы напрягаются в ожидании того, что меня схватят или толкнут, но Конмак отступает.
— Снимай свою ночнушку, — говорит он.
— Хорошо, — я поднимаю подол, обнажая голени, затем бедра, и устремляю взгляд в его единственный голубой глаз.
Конмак смотрит мне прямо в лицо, его взгляд ни разу не дрогнул, даже когда тяжелый хлопок доходит до бедер и обнажает мою киску. Я тяну ночнушку на плечи, обнажая грудь, и прохладный воздух обдает мои соски.
На мгновение я запутываюсь в ткани и вынуждена освободить руки.
Одежда падает на пол, и я предстаю перед ним обнаженной.
— Ложись на кровать, — говорит он.
Я делаю небольшой шаг к кровати с балдахином, мое сердце колотится так сильно, что я чувствую дрожь в ногах. Это безумие. Я никогда не думала, что окажусь в чужом доме, где меня будет трахать едва знакомый мужчина, но отгоняю эти мысли в сторону и ложусь на спину.
Конмак остается там же, в центре комнаты. Я поднимаю голову, пытаясь встретить его взгляд, но он прикован к моему телу.
Я никогда не чувствовала себя неуверенно из-за внешности. Сайлас всегда говорил, что я красивая, но я бы не поверила этому придурку, если бы он сказал мне, что небо голубое. Парни флиртовали со мной на работе, но я никогда не принимала это близко к сердцу.
Погано, что подобное предательство может свести на нет всю мою уверенность в себе. Если мой собственный муж может так безжалостно меня бросить, то что это говорит обо мне?
Кроме того, что на мое тело, как на кусок мяса, претендует куча мужчин, у меня нет никакого представления о своей ценности.
Конмак подходит ближе и останавливается на краю кровати. Где-то между этим моментом и походом к кровати он расстегнул брюки и достал свой член.
Он огромен — почти вдвое больше, чем у Сайласа, с нечеловеческим обхватом. Головка красная, круглая, выпуклая и уже блестит от влаги. По всей его длине проходят крупные вены, которые, кажется, вот-вот лопнут.
Увидеть его это как испугаться при прыжке с тарзанки, только удар приходится не на сердце. Чувство разливается в животе, и я сдерживаю крик.
— Раздвинь ноги пошире, — рычит он.
Словно завороженная этим огромным членом, я подчиняюсь.
Конмак забирается на матрас, его член покачивается, а взгляд устремлен на мою киску. Когда он берет одну ногу и отводит ее в сторону, я задыхаюсь.
Толстый палец скользит по моей щели, останавливается у входа и вынимается.
— Ты сухая, — говорит он, в его словах звучит обвинение.
Я приподнимаюсь на локтях и встречаю его взгляд своим. Он с ума сошел? Есть ли у него хоть унция сострадания в его черном сердце или он потерял ее вместе с глазом? Он заблуждается, если думает, что каждое дерьмовое событие, произошедшее до сих пор, намочит мою киску.
Слова даже не доходят до моего горла. Я невезучая, а не глупая.
— Иногда женщину нужно немного поощрять перед сексом.