Потоп (Книга II, Трилогия - 2)
Шрифт:
Что ж, он имел право мечтать о ней, ибо шел к ней честным ратным путем, защищая отчизну, и если суждена ему была награда, так не откупом и не подкупом он ее добывал, а заслужил собственной своей кровью.
А пока радость переполняла его, не местилась в груди. Обернувшись к коронному маршалу, который ехал рядом, он воскликнул:
– Теперь под Сандомир! Скорей под Сандомир! Наше войско уже научилось переплывать реки, не страшны нам теперь ни Сан, ни Висла!
Маршал не ответил ни слова, зато Заглоба, ехавший несколько поодаль, переодетый в шведский мундир, не постеснялся заметить вслух:
– Езжайте, езжайте куда хотите, да только без меня; я вам не флюгер на костеле, который ни есть, ни пить не просит, знай вертится без устали во все стороны!
Чарнецкий был так весел, что не только не разгневался, но ответил шутливо:
– Да ты, пан Заглоба, скорее на колокольню похож, чем на флюгер, вон у тебя и воробьи, я слышу, галдят под крышей. Однако quod attinet еды и отдыха, это действительно необходимо.
В ответ Заглоба пробормотал, но так, чтобы Чарнецкий не слышал:
– Самому тебе морду исклевали воробьи, вот воробьев и поминаешь!
Глава X
После этой битвы Чарнецкий разрешил наконец своему войску передохнуть и подкормить измученных коней, после чего он намерен был спешно возвратиться под Сандомир и там осаждать шведского короля до победного конца.
Меж тем в лагерь однажды вечером прибыл Харламп с вестями от Сапеги. Чарнецкий в ту пору уехал в Черск, куда собиралось на смотр равское народное ополчение, и Харламп, не застав главнокомандующего, отправился прямо к Володыёвскому отдохнуть после долгого пути.
Друзья радостно бросились ему навстречу, но Харламп был мрачнее тучи; едва переступив порог, он сказал:
– О вашей победе я уже слышал. Здесь счастье нам улыбнулось, а вот под Сандомиром оно нам изменило. Нет уже Карла, упустил его Сапега, и притом с великим для себя конфузом.
– Быть не может! – вскричал Володыёвский, хватаясь за голову.
Оба Скшетуские и Заглоба замерли на месте.
– Как это случилось? Ради Бога, рассказывай, а не то мы лопнем от нетерпения!
– Сил нет, – ответил Харламп, – я скакал день и ночь, устал до смерти. Подождите, вот приедет пан Чарнецкий, тогда все расскажу ab ovo [220] , а сейчас дайте дух перевести.
220
с самого начала (лат.).
– Так, так удалось-таки Carolus’y ускользнуть… А ведь я это предвидел. Как? Вы уже забыли, что я это предсказывал? Спросите Ковальского, он подтвердит.
– Верно, дядя предсказывал! – подтвердил Рох.
– И куда же пошел Carolus? – спросил Харлампа Володыёвский.
– Пехота поплыла на челнах, а сам он с кавалерией отправился берегом Вислы к Варшаве.
– Была битва?
– И была и не была. Короче, оставьте меня в покое, не могу я теперь разговаривать.
– Еще одно слово: неужто Сапега разбит?
– Какое разбит! Целехонек, погнался за королем, да только разве Сапеге кого-нибудь догнать!
– Он такой же мастер гнаться, как немец поститься, – проворчал Заглоба.
– Слава Богу, хоть войско цело! – заметил Володыёвский.
– Ну, отличились молодцы-литвины! – воскликнул Заглоба. – Ха! Делать нечего! Опять придется нам всем вместе заделывать дыры в нашей Речи Посполитой.
– Вы литовское войско не порочьте, – возразил Харламп. – Carolus знаменитый полководец, и проиграть ему стыд не велик. А вы, королевские, не проиграли разве под Уйстем? И под Вольбожем? И под Сулеёвом? И в десяти других местах? Сам Чарнецкий был побит под Голомбом! Диво ли, что и Сапегу побили, тем паче, что вы его бросили, и остался он один, как перст!
– А мы что, по-твоему, на бал ушли? – возмутился Заглоба.
– Знаю, что не на бал, а на бой, и Господь послал вам победу. А только, кто его знает, может, лучше было вам и не ходить; говорят же у нас, что порознь наши войска можно разбить, хоть литовское, хоть польское, но вот когда они действуют заодно – сам дьявол им не страшен.
– Может, оно и верно, – сказал Володыёвский. – Но таково было решение вождей, и не нам о том судить. Все же, думается, и вы здесь не без вины.
– Не иначе, Сапежка свалял дурака, уж я его знаю! – сказал Заглоба.
– Спорить не стану! – буркнул себе под нос Харламп.
Какое-то время они молчали, только хмуро поглядывали друг на друга, размышляя о том, что счастье, кажется, вновь начинает изменять Речи Посполитой, а ведь еще так недавно все они полны были самых радужных надежд.
Вдруг Володыёвский сказал:
– Каштелян возвращается.
И вышел на улицу.
Каштелян в самом деле возвращался. Володыёвский побежал ему навстречу и еще издали стал кричать:
– Ваша милость! Шведский король одурачил литвинов и ушел! Прибыл рыцарь с письмами от воеводы виленского.
– Самого его сюда! – крикнул Чарнецкий. – Где он?
– У меня. Сейчас я его приведу.
Но Чарнецкий был так взволнован известием, что не стал дожидаться и, соскочив с коня, сам вошел в квартиру Володыёвского.
При виде его все повскакали с мест, а он, едва кивнув им, потребовал:
– Письмо!
Харламп подал ему запечатанное послание. Каштелян подошел к окну, так как в комнате было темно, и начал читать, озабоченно хмуря брови. Время от времени глаза его загорались гневным огнем.
– Ох, сердит наш пан каштелян, – шепнул Скшетускому Заглоба, – взгляни, как у него рябины на лице покраснели; сейчас и шепелявить начнет, – он от злости всегда шепелявит.
Кончив читать, Чарнецкий сгреб бороду пятерней и довольно долго мял и крутил ее, погрузившись в раздумье; наконец он гнусаво, дребезжащим голосом произнес:
– А ну-ка, братец, подойди поближе!
– К услугам вашего превосходительства!
– Говори правду! – сказал Чарнецкий внушительно. – Ибо эта реляция составлена столь искусно, что до сути не доберешься… Правду говори, ничего не смягчай: войско разбежалось?