Потрошитель человеческих душ
Шрифт:
— Представляете, ребята, я когда в МУР отправился утром, решил, что на метро быстрее будет. Такие пробки с утра были внутри Садового кольца. Стою, жду поезда. И тут боковым зрением вижу, как что-то мелькнуло, и, главное, там, где мелькнуть не должно. Это я уже задним умом сообразил. А потом визг такой истошный со стороны пассажиров, а поезд…
— Стоп, стоп, Стас! — опешил Гуров. — Не гони так. Что случилось-то?
— Девушка под поезд бросилась, — уже лаконично сказал Крячко, немного огорченный тем, что ему не дали рассказать о всех своих ощущениях. — Тело мелькнуло, визг, а потом поезд вылетел из тоннеля.
— Жуть какая, — подал с дивана
— Да я тоже в шоке был, — признался Крячко. — И, главное, минуту назад она только с парнем прощалась. Чмокнулись, и он, убежав на противоположную сторону платформы, сразу в поезд сел. Я эту сцену хорошо помню. А полминуты спустя она такое совершила.
— Может, ее столкнули? — не поверил Гуров. — Может, случайно кто-нибудь столкнул?
— Я, честно говоря, потолкался там немного. Сами знаете, ребята, как у нас народ в панику кидается. Я дежурному сообщил, «Скорую» вызвал, попытался очевидцев собрать, а потом смотрю, там камера видеонаблюдения есть. Я как-то не обращал внимания раньше, а она вдоль платформы направлена.
— Думаешь, что несчастный случай? — спросил Орлов, принимая из рук Крячко чашку с чаем.
— Не знаю, Петр. Пусть транспортная полиция разбирается, но я вот Льва Ивановича хочу спросить — как современная творческая интеллигенция в лице его жены относится к современной молодежи?
— Она к ней не относится, Стас, — с сожалением в голосе ответил Гуров. — Она уже старше, ближе к категории зрелых женщин.
— Вы вот все шутите, — возмутился Крячко, — а меня в самом деле волнует проблема современной молодежи. Я не удивлюсь, что эта девчонка покончила счеты с жизнью добровольно. И не смотрите на меня так, я помню, что про ее парня рассказывал. А вдруг он признавался ей, что полюбил другую и пришел попрощаться? А она просто ответила, что все нормально, что бывает такое, что это жизнь, а сама… Могло такое быть?
— Возможно и такое, — вспомнив стихи в Интернете, согласился Гуров. — Вообще-то, месяца не проходит, чтобы у нас в каком-нибудь городе старшеклассницы с крыши не спрыгнули или не утонул кто-то. Может, ты и прав, есть такая проблема.
— А я всегда говорил, что идет она из семьи, — проворчал Орлов. — У нас все кивают на полицию, на школу. А ведь то, что в семье закладывается, что оттуда идет, это уже ничем не исправить, никаким влиянием учителя, участкового. Если не заложено уважение к старшим изначально, если не привито то, что чужого брать нельзя, потом разговаривать уже поздно. И психику детям в семье уродуют, а не в школах на переменах. Вот откуда нам профилактику начинать надо, от корней!
Вечером Гуров решил, что домой не пойдет. Что-то не очень ему хотелось в одиночестве ужинать, таращиться перед сном в телевизор или не таращиться, но все равно в одиночку. Он позвонил профессору Лозовскому и приехал к нему в клинику. Борис Моисеевич, встретивший сыщика, выглядел усталым.
— Ну, как моя протеже? — поинтересовался Гуров.
— Знаете, Лев Иванович, я пока обследую ее, но в клинику не кладу…
— Знаю, — рассмеялся Гуров, — она с отцом живет у меня на даче, поэтому мы часто видимся.
— Да? Ну вот. Я считаю, что казенная обстановка все же подавляюще действует на психику, не стоит торопиться. Если понадобится серьезное лечение, если вскроется что-то такое… То, безусловно, я ее положу, назначу курс терапии, а пока пусть ночует рядом с родителем, гуляет на лоне природы, дышит свежим воздухом.
— Так вы разобрались с ее проблемой?
— Трудно сказать наверняка, Лев Иванович, — покачал головой профессор, — но факт нарушения имеет место. Ведь что такое работа нашего мозга? Это электрические импульсы, это биохимия, это реакции. Мало выявить, где и как нарушены связи, необходимо ведь определить причину. Потому что только от причины и следует принимать решение о том или ином способе лечения. Но ничего, это не самый сложный случай в моей практике. А я ведь хотел вас давно спросить, Лев Иванович, почему вы эту девочку ко мне решили привести? По идее, вы должны были подумать об Институте мозга, а вы к психиатру пришли. Что вас толкнуло на такое решение?
— Очень сложный вы вопрос задали, Борис Моисеевич, — рассмеялся Гуров. — Скорее всего, это тоже электричество и биохимия, реакции какие-то. Почему-то мне показалось, что нарушения чисто психического характера. Я ведь хоть и не психиатр, но людей за свою жизнь повидал много, всяких, да и контингент, с которым я всю жизнь общаюсь, тоже особенно здоровым не назовешь. Я когда с Татьяной познакомился, то сразу понял, что она нездорова. Что-то в ней такое было, давящее, что ли, подсказывающее, что в голове у нее беда. Вроде и дурочкой не назовешь, а все равно.
— Внешние признаки психического расстройства, — кивнул профессор. — Есть такой оборот. Человек сам не осознает свое психическое нездоровье, а организм выдает его.
Поговорив с Лозовским, Гуров вышел из клиники на улицу, посмотрел в ночное небо, на котором не было видно звезд, и решил, что за город он не поедет. Здесь огни рекламы, здесь уличные фонари, здесь небо даже ночью светлое. А там звезды, темнота, задумчивость. Нет, домой, поужинать и спать! Надо же, в конце концов, выспаться.
Гуров вдруг поймал себя на мысли, что стоило бы стихи из Интернета, подписанные коротким «Я», показать Борису Моисеевичу. Что сказал бы старый психиатр по поводу психического состояния автора? Согласился бы с мнением молодежи, что это «клево», что это оригинальное мировосприятие?
Лев все же не удержался и, поужинав, уселся за ноутбук. Вот и опять обсуждения театра поклонниками Ветрова. Кстати, сам молодой актер уже больше месяца не участвовал в обсуждениях. А вот и новое стихотворение. Гуров вздохнул, настроился и попытался прочитать его вслух и с выражением:
Та аллея, что ведет куда-то,
Что теряется в осенней черноте,
Одиночеству меня сосватав,
Позвала поплакать в темноте.
Я не шла — плыла в тиши как дымка,
Не жила, сливаясь с темнотой.
Я была болотная кувшинка
Над тяжелой топкою водой.
Я как облачко над спящею землею
Проплыла в гнетущей тишине.
Я была немою и слепою
И покорная невидимой волне.
И наутро с болью просыпалась,
Просыпалась мокрая от слез.
Где была я, где душа металась,
Где аллея тех полночных грез?