Потрясая мои мысли
Шрифт:
— Какой она была?
На его лице появляется грустная улыбка.
— Она была восхитительна — моя раздражающая маленькая прилипала. Этот ребенок следовал за мной повсюду.
— Значит, она была твоей младшей сестрой?
Он кивает.
— Ей было восемь лет, когда она умерла.
Какой ужас! Ее жизнь даже не началась и была прервана в таком раннем возрасте.
Я наклоняю голову.
— А сколько тебе было лет?
— Шестнадцать.
Мое сердце немного раскалывается.
— Такой молодой, чтобы
Зак сжимает губы в тонкую линию и смотрит в потолок, явно борясь с эмоциями.
В новостях всегда пишут, что большинство трагедий, когда умирает ребенок, происходят по какой-то халатности. Мне ужасно хочется спросить, так ли это было, но когда я смотрю на Зака, ожидая ответа, он замирает.
— Не надо, — говорит он. — Что бы у тебя ни было на уме, давай не будем об этом говорить.
Вместо того, чтобы настаивать, я отступаю и закрываю тему. Судя по перемене его настроения, у него все еще есть проблемы, связанные с ее смертью, и кто я такая, чтобы заставлять его открыться мне. В конце концов, я всего лишь женщина, с которой он спал. Мы едва знаем друг друга.
Я вздыхаю, снова кладу голову ему на грудь и изучаю контуры его пресса. Я должна принять эту ночь такой, какая она есть. Просто секс, ничего большего.
Вскоре мои глаза становятся тяжелыми, и я крепко засыпаю.
РИФФ
Я лежу без сна и смотрю, как Обри спит рядом со мной. Она такая красивая. Ее пухлые губки слегка приоткрываются и она медленно дышит. Она спокойна, и это удивительно, наблюдать, как кто-то полностью расслабляется, когда спит.
Я метался всю ночь, но теперь, когда солнце взошло, я знаю, что это лишь вопрос времени, и когда мы выйдем из этой комнаты, я никогда больше ее не увижу. Так что я больше не хочу тратить время на сон.
Прошло уже много времени с тех пор, как кто-то спрашивал меня о татуировке Хейли. Еще дольше с тех пор, как кто-то достаточно заботился обо мне, чтобы попытаться выкачать из меня подробности о ней. Я знал, что Котенок отличалась от всех других женщин, с которыми я был. Вот почему я так сильно ее хотел.
Мелодия звонка на моем сотовом звучит в тихой комнате. Я хватаю телефон с прикроватной тумбочки, и не глядя на определитель номера, отвечаю:
— Лучше бы кому-то быть мертвецом.
Горький смех раздается в моем ухе и мой желудок сжимается.
— С тем же успехом ты можешь называть меня так.
Моя челюсть напрягается.
— Чего ты хочешь, отец? Я же просил тебя никогда мне не звонить.
Он пыхтит в трубку.
— Я был бы счастлив никогда больше не разговаривать с таким куском дерьма, но так как на моем банковском счете нет денег, я решил позвонить, чтобы убедиться, что ты не забыл о своем дорогом старом отце.
Я сжимаю телефон в руке.
—
— Послушай меня, маленький ублюдок. Эти деньги должны быть на моем счету уже сегодня или да поможет мне Бог…
Слепая ярость овладевает мной и заставляет забыть, что Обри спит у меня на груди, когда я кричу:
— Или что? Надерешь мне задницу? Извини, старик, но этот мост уже давно пересечен, и мы не будем возвращаться к этому. Тебе повезло, что я отправляю тебе деньги. В один прекрасный день я скажу тебе отвалить.
Он смеется.
— Пустые угрозы, сынок. Мы оба знаем, что ты мне должен, так что верни мои гребаные деньги!
Прежде чем я успеваю вставить еще хоть слово, отец вешает трубку.
Гребаный козел.
Я бы все отдал, чтобы иметь возможность вычеркнуть его из своей жизни. Он старый, озлобленный мудак, который любит заставлять меня чувствовать себя дерьмом при каждом удобном случае.
С отвращением бросаю телефон обратно на тумбочку. Мои глаза устремляются вниз, чтобы изучить Котенка. Она ни разу не пошевелилась и не проснулась, и это маленькое чудо, учитывая, что я практически кричал ей в ухо.
Я не хочу, чтобы кто-то знал о моих отношениях с отцом, не говоря уже о том, чтобы быть их свидетелем. Я ненавижу тот факт, что ребята из группы вообще знают о моем прошлом, но еще больше бесит то, что Трип и Тайк были свидетелями моего прошлого. Я ненавижу это гребаное сочувствие больше всего на свете. Я кусок дерьма и ничего не заслуживаю. Я заслужил тот ад, через который прошел.
Обри шевелится в моих руках, и я напрягаюсь.
Дерьмо. Вероятно, она все-таки услышала разговор.
Она вытягивает тонкие руки и зевает, прежде чем посмотреть на меня сквозь сексуальные длинные ресницы. Она улыбается и снова прижимается ко мне.
— Доброе утро.
Облегчение переполняет меня. Конечно, если бы она услышала эту ссору, тут же спросила, с кем я разговаривал. Я рад, что мне не придется давать ей какую-то идиотскую ложь, чтобы попытаться скрыть, кто я такой. Мне не нужно, чтобы она знала, что я в полном дерьме.
— Доброе утро. Ты голодна? Я могу заказать нам что-нибудь в номер, прежде чем мы вернемся к автобусу. Или, может быть, мы можем зайти на ещё один круг, пока у нас еще есть немного уединения?
Она прикусывает нижнюю губу и проводит по ней языком.
— Думаю, еще один раунд до завтрака определенно необходим.
Обри приподнимается и прижимается губами к моим губам.
Мне нравится ход мыслей этой девушки.
Только ситуация начинает налаживаться, как звонит мобильный Обри. Что за чертовщина со всеми этими звонками сегодня утром?
Она пытается вырваться, но я только крепче сжимаю ее в объятиях, отчего она начинает хихикать.
— Зак, я должна ответить. Это может быть Лэйни.