Потусторонним вход воспрещен!
Шрифт:
– Да это уж как водится… – подтвердил бригадир. – Ты же знаешь, Митрич, сегодня двадцатое число, а он по двадцатым числам завсегда запивает…
– Так он же вроде подшился? – засомневался Митрич.
– Ну, так что с того? Вон, Филька Кошкин, аж три раза подшивался, и все одно – по новой запивал!
– Эка, вспомнил! Филька уж год как помер, на Богословском кладбище отдыхает!
– Так это он после третьего только раза помер, а до того – ничего, справлялся… подошьется – и опять в запой… а после второго-то, помнишь, что было? Его уже в морг свезли, жена гроб подобрала, водку
– Было дело! – усмехнулся Митрич. – Мы с ним потом эту водку допивали… А звать-то тебя как? – Он снова повернулся к Бегунову.
– Виктором, – представился тот.
– Вот так, Витек! – Митрич смерил его оценивающим взглядом. – Мужик ты вроде крепкий, здоровый. Для нашего дела в самый раз. Держись за наш дружный коллектив – и никогда не пропадешь.
– Грузчик – он завсегда нужен, – подал голос приземистый дядька с лысой бугристой головой и длинными, как у гориллы, руками. – И при развитом социализме, и при этой… как ее… перестройке, и при капитализме с волчьим оскалом, и при этом… с человеческим, блин, лицом… люди завсегда переезжают, а значит – наш брат, грузчик, никогда без куска хлеба не останется!
– Любишь ты, Серый, поговорить! – хмыкнул Митрич. – Будто не грузчик, а доцент ученый!
– Он же и был доцентом, – напомнил бригадир. – А потом запил и к нам прибился…
– Ладно, Витек, ты Серого не слушай, – подвел Митрич итог дискуссии. – Ты меня слушай. Я хоть доцентом и не был, но зря не скажу. Так ты вроде мужик самостоятельный. Поглядим еще, как ты стакан держишь, и коли подходяще – значит, будешь с нами работать…
– Митрич у нас тоже поговорить любит, – сообщил бригадир. – Еще побольше, чем Серый. Хотя и не был доцентом. Он прежде инструктором райкома был…
– Кто старое помянет – тому глаз вон! – усмехнулся Митрич. – А кто забудет – тому оба!
– А куда мы сейчас-то едем? – поинтересовался Виктор, поудобнее устроившись в кресле.
– Вот тут-то самое и есть наше дело, – принялся объяснять Митрич. – Мы ведь как подряжались – эту мебель просто из квартиры вывезти, за это с нами хозяин и расплатился. И эта, значит, деньга фирме причитается, где мы работаем. С нее нам и зарплату платят, и прочее все, что полагается. А куда мы эту мебель потом денем, до этого никому дела нет. Хозяину нужно квартиру к такому-то числу освободить, вот он нас и нанял. И положено нам эту мебель везти на свалку. Там ее, конечно, примут, только за это платить придется… нам, конечно, деньги на это выданы…
– А зачем зря их платить, – вмешался в разговор бывший доцент Серый. – Зачем зря платить, когда мебель еще вполне хорошая? Она еще не один десяток лет послужит, ежели с умом! Мы вот с шурином моим сговорились, так он, если мы к нему на дачу все это барахлишко свезем, нам еще и выпивку поставит! А те деньги, что за свалку причитаются, между собой поделим. Тебе, как новичку, конечно, поменьше причитается, Бугру, – он кивнул на бригадира, – Бугру побольше, а Рахиму, водиле нашему, – ему больше всех. Потому как пить-то ему нельзя – он же за рулем, и вообще, ему Аллах не велит…
– Видишь, Витек, – солидно проговорил Митрич. – Ежели с умом, так можно и получку в целости сохранить, и еще денежку поиметь, и на выпивку заработать! Это, конечно, ежели с умом…
– А где твоего шурина дача? – заинтересовался Виктор.
У него в голове мелькнула плодотворная дебютная идея.
– А на шестьдесят третьем километре, – охотно пояснил Серый. – Там громадное садоводство… по Выборгскому шоссе мы туда в один момент домчим!
Виктору непременно нужно было добраться до того человека, который посылал его с поручением в Москву, и сообщить, что поручение не выполнено, портфель пропал. Добраться до места в мебельном фургоне можно было быстро и безопасно.
– А я вот что скажу, – проговорил Виктор. – В том же направлении один мой знакомый живет. Очень богатый человек. Давайте сперва к нему завернем. Может, он нам больше заплатит, чем этот шурин. Ну, а если нет – тогда уж к шурину… там крюк-то небольшой – знакомый возле Горьковской живет, это от шестьдесят третьего километра рукой подать. Поселок Лебяжье называется, дом прямо возле озера…
– А что же не заехать? – проговорил бригадир. – Ежели твой знакомый больше заплатит – мы не в претензии, тогда и тебе доля побольше достанется… Рахим! – крикнул он в сторону кабины. – Поезжай к Горьковской! Лебяжье озеро знаешь?
– Знаешь, знаешь! – донеслось из кабины. – Рахим тут каждый камень знаешь, каждый сарай и шалаш! Ты только Рахиму скажи, куда поворачивать, когда поворачивать…
– С шоссе возле магазина повернешь к озеру, – сказал Виктор. – Так вдоль берега и поезжай, четыре дома проедешь, будет ограда сплошная бетонная, по ней картины плиткой разноцветной выложены…
Рахим больше не задавал вопросов. Фургон некоторое время без остановок ехал по шоссе, затем свернул с него. Прошло еще несколько минут, и машина остановилась.
Бугор открыл задние дверцы фургона.
Они стояли на хорошей асфальтовой дороге посреди соснового леса. В двадцати метрах от фургона возвышалась глухая трехметровая стена. По серому бетонному фону были выложены из цветной керамической плитки яркие тропические цветы и райские птицы. Над стеной возвышалась покрытая красной черепицей крыша огромного дома. Прямо напротив фургона виднелись массивные железные ворота, над ними медленно поворачивалась телекамера.
– Ох, ни фига себе! – проговорил Бугор, разглядывая все это великолепие. – Ну и крутой же у тебя приятель! Как это тебя угораздило с ним познакомиться?
– В один детский сад ходили, – сообщил Виктор, выбираясь из фургона на подъездную дорогу.
– Что-то не думаю я, что такой человек нашу мебелишку купит… – протянул Бугор, покосившись на содержимое фургона.
– Ему домик для прислуги обставить надо, – заявил Виктор и направился к воротам.
Остановившись возле них, он запрокинул голову и громко проговорил:
– К Степану Трофимовичу!
Некоторое время ничего не происходило: видимо, Виктора разглядывали, потом докладывали хозяину.