Поваренная книга насекомых. Стихотворения
Шрифт:
Самую жалкую из старух,
Бог, что прибрал сегодня?
Этою ночью, часов так с двух
Воля его, Господня!
Синей пижамою облачены
И на спине с крестами,
В шапочках старые пацаны
Шаркают сапогами…
Падают самолёты
С неба, как спелые груши,
Невидимые частоколы
В небе вдруг обнаружив…
В стены ударившись телом,
Падают,
В голубовато-белом
Облаке ошибаясь…
Я часто думаю о тех, кто получил
Срока большие, мается, как в бане,
Что баня – свою задницу помыл,
И выскочил, дельфином в океане…
А на тюрьме сидеть, сидеть, сидеть…
И кирпичи считать, и тараканов
А о побеге думать и не сметь,
Учиться языку у мусульманов…
До каменности выжимать бельё
Варить фигурки из пакетов пластика
Ночами просыпаться: «Ё-моё!»
А таракан к тебе, нечистый, ластится!
Башку еженедельно бритвой брить!
Скоблить башку до лунного сияния
Пожизненное нужно же прожить
Чтоб умереть от кровоизлияния…
Я часто думаю о тех, кто получил
Пыжа навечно, грубо и вульгарно,
Как будто никогда он и не жил
Квартирно, но всегда жил планетарно…
Скупо рассыпаны в небе нахмуренном
Три вертолёта…
Это в пространстве, вспенённом и всбуренном
Три Дон-Кихота…
Звёзды надменные, иглоуколами
Станут тягаться
Детям когда-то с нежными школами
Пришлось расстаться
Как мясорубки гудят напряжённые
Словно игрушки
А из расселин, вниз погружённые
Ахают пушки…
Пли из расселины, будут заселены
Горные склоны
Три вертолёта железными целями
Антициклоны…
Над палубой мокрый брезент парусов,
А у моряков не хватает усов,
Здесь что, мореходная школа?
А, все они женского пола!
Привет, Афродиты, шикарные шлюхи!
Стоящие возле штурвала Марухи,
Елены, висящие под парусами
Меня возбуждает, что вы не с усами…
Дождь моросил, и канонада
Вдруг над горами раздавалась…
И рота по холму спускалась,
Лохматому от винограда
Вдруг выстрел, чёткий, одинокий
И падает убитый хлопец
Махновец или красножопец,
А виноград такой глубокий…
Свободно вращаясь в бульёне
Из звёзд, происшествий и снов
Я вспомнил сегодня о Лёне
Губанове.
Поэт, некрасивый мерзавец,
Он за Вознесенским икал,
Губастый, приземистый заяц,
Московского лета шакал…
Полина, Полина, Полине…
Стрелялся он с Родиной бы
Горячий Челюскин на льдине
Он плыл по теченью судьбы
Кого ещё помнит эпоха?
Да помнит кого-нибудь, чтоб
Казалось что жили неплохо…
На фоне Москвы и сугроб…
Что делать джентльмену рано?
Утюжить ласковую блядь?
Иль оторвавшись от Корана
Тертуллиана почитать?
Дарю тебе, Фифи, духи я
Духи сама ты обоняй
Но обладателя спорт-кия
Мужчину к ним не привлекай
Что делать джентльмену к ночи?
Взять девку или взять Коран?
Бог знает что себе бормочет
Седой, но статный хулиган
Возьми японскую газету
И заверни в неё сакэ
Бутылку тёпленькую эту
Носи с собою налегкэ…
И лету наступил конец!
Такой печальнейший конец
И жизнь, из дроби барабана,
Вдруг стала ёжик из тумана
Вдруг стала ватою сырой
Она висит над головой
Слезливой песней ресторана…
Какая гнусь здесь за окном
День ухает ночным сычом
Какая мерзость влаги, слизи
Не у Франциска из Ассизи
Но северное «не хочу»
Я жить в такую половину.
Когда Бог лепит свою глину
А Дьявол дует на свечу…
Зелёной Гатчины холмы,
Что позади дворца столпились,
Прогуливались здесь умы,
И привиденья здесь светились…
Сам император, туфли с пряжками,
Пил чай, стреляя в блюдца с чашками.
И на гармонике губной
Играл в саду в полдневный зной…
Прекрасна Гатчинская мыза!
О, украшение сервиза:
Екатерины, мамки злой,
Здесь армию Павл раком ставил,
Своих дворян служить заставил,
Подвесив их вниз головой
В конечном счёте днями жаркими
Здесь пёк яичницу со шкварками
И мать-старуху проклинал,
Потом магистром Мальты стал,
Но англичане не взлюбили,
В конце концов его убили…
Вот ушла уже и Соня Рикель,
Потому и мы, бородатые путники,
занервничали,
Просыпаемся рано, истаптываем грудными клетками постель,