Повелитель мух. Бог-скорпион (сборник)
Шрифт:
Здесь, сраженная жарой, свинья рухнула, и охотники на нее набросились. От страшного вторжения неведомых сил она обезумела, завизжала, забилась, и все смешалось – пот, крик, страх, кровь. Роджер метался вокруг общей свалки, тыча копьем в мелькавшее то тут, то там свиное мясо. Джек оседлал свинью и добивал ее ножом. Роджер наконец нашел, куда воткнуть копье, и вдавливал, навалясь на него всем телом. Копье дюйм за дюймом входило все глубже, и перепуганный визг превратился в пронзительный вопль. Джек добрался до горла, и на руки ему брызнула горячая кровь. Свинья обмякла под ними, и они лежали на ней, тяжелые, удовлетворенные. А в центре
Наконец все очнулись и отвалились от туши. Джек встал, раскинул руки:
– Глядите.
Он хихикал, махал пропахшими ладонями, а все хохотали. Потом Джек схватил Мориса и мазнул его кровавой ладонью по лицу. Роджер начал вытаскивать копье, и только тогда все вдруг его увидели. Роберт подвел общий итог фразой, встретившей бурный восторг:
– В самую задницу!
– Слыхали?
– В самую задницу!
На сей раз весь спектакль играли Роберт и Морис; и Морис так смешно изображал попытки свиньи увернуться от приближающегося копья, что все ревели от хохота.
Но приелось и это. Джек принялся вытирать окровавленные руки о камень. Потом стал разделывать тушу, потрошил, выуживал горячие мотки цветных кишок, швырял наземь, а все на него смотрели. Он работал и приговаривал:
– Мясо пронесем по берегу. А я пока вернусь на площадку и приглашу их на пир. Чтобы времени не терять.
Роджер сказал:
– Вождь…
– А?
– Как мы огонь разведем?
Джек опять сел на корточки, хмуро глянул на свинью.
– Налетим на них и возьмем огня. Со мной пойдут четверо. Генри, и ты, и Роберт, и Морис. Раскрасимся и подкрадемся. Пока я буду с ними говорить, Роджер схватит головню. Остальным всем – возвращаться на наше прежнее место. Там и разведем костер. А потом…
Он умолк и поднялся, вглядываясь в тени под деревьями. И снова заговорил, уже тише:
– Но часть добычи оставим для…
Снова он опустился на колени и что-то стал делать ножом. Его обступили. Он кинул через плечо Роджеру:
– Заточи-ка с двух концов палку.
Он поднялся, в руках у него была свиная голова, и с нее капали капли.
– Ну, где палка?
– На – вот.
– Один конец воткни в землю. Ах да – камень. Ну в щель всади. Ага, так.
Джек поднял свиную голову и наткнул мягким горлом на острый кол, и кол вытолкнулся, высунулся из пасти. Джек отпрянул, а голова осталась на палке, и по палке тонкой струйкой стекала кровь.
Все тоже отпрянули; а в лесу было тихо-тихо. Они вслушались; в тишине только исходили жужжанием обсевшие кишки мухи.
Джек сказал шепотом:
– Берите свинью.
Морис и Роберт насадили тушу на жердь, подняли мертвый груз, выпрямились. Стоя среди этой тишины в луже запекшейся крови, они выглядели почему-то как уличные воры.
Джек сказал громко:
– Голова – для зверя. Это – дар.
Тишина, вгоняя их в трепет, дар приняла. Голова торчала на палке, мутноглазая, с ухмылкой, и между зубов чернела кровь. И вдруг со всех ног они бросились через заросли, на открытый берег.
Саймон остался где был – темная, скрытая листвой фигурка. Он жмурился, но и тогда свиная голова все равно стояла перед ним. Прикрытые глаза были заволочены безмерным цинизмом взрослой жизни. Они убеждали Саймона, что все омерзительно.
– Я и сам знаю.
Саймон поймал себя на том, что говорит вслух. Он поскорей открыл глаза,
Он отвел взгляд, облизнул сухие губы.
Дар зверю. А вдруг зверь явится за ним? Кажется, голова с этим соглашалась. «Беги, – говорила голова молча, – иди к своим. Ну да, они просто пошутили, и стоит ли из-за этого огорчаться? Просто тебе нехорошо, только и всего. Ну, в висках ломит, может, что-то не то съел. Иди, иди, детка», – говорила голова молча.
Саймон поднял лицо, из-под тяжелых мокрых прядей посмотрел в небо. Там наконец были тучи, большими вспученными башнями они катили над островом – серые, розовые, цвета меди. Тучи наваливались на землю; они выжимали, выдавливали от минуты к минуте все более душный, томительный жар. Даже бабочки и те покинули лужайку, где капала кровью и усмехалась эта гадость. Саймон опустил голову, стараясь не разжимать век, потом прикрыл глаза ладонью. Под деревьями не было теней, и все застыло и подернулось перламутром, будто, сбросив с себя очертания, вдруг перенеслось в вымысел. Над черным комом кишок, как пила, жужжали мухи. Вот они обнаружили Саймона. Сытые, они обсели струйки пота у него на лице и стали пить. Они щекотали ему ноздри, у него на ногах они затеяли чехарду. Черные, радужно-зеленые, несчетные; а прямо против Саймона ухмылялся насаженный на кол Повелитель мух. Наконец Саймон не выдержал и посмотрел; увидел белые зубы, кровь, мутные глаза – и уже не смог отвести взгляда от этих издревле неотвратимо узнающих глаз. В правом виске у Саймона больно застучало.
Ральф и Хрюша лежали на песке, смотрели на костер и праздно швыряли камешки в его бездымную сердцевину.
– Эта ветка – уже все.
– Где Эрикисэм?
– Надо еще принести. Кончились зеленые ветки.
Ральф вздохнул и поднялся. Под пальмами на площадке не было теней; и странный свет бил сразу отовсюду. В вышине по вспученным тучам ружейным выстрелом ухнул гром.
– Дождь будет проливной.
– А костер как же?
Ральф сбегал в лес, принес зеленую пышную ветку и бросил в огонь. Ветка хрустнула, листья скрутились, и повалил желтый дым. Хрюша бесцельно водил пятерней по песку.
– Народу у нас мало для костра, вот беда. Эрикисэм – это ж одно дежурство. Они все вместе делают…
– Ну да.
– Это ж нечестно. Понимаешь? Они по очереди должны дежурить.
Ральф подумал и понял. Он лишний раз убедился, что совершенно не умеет рассуждать по-взрослому, и печально вздохнул. Этот остров все меньше ему нравился.
Хрюша глянул на костер:
– Скоро еще зеленая ветка понадобится.
Ральф перевернулся на живот.
– Хрюша. Что же нам делать?
– Ну, как-то справляться без них.
– Да – а костер?
Он хмуро оглядел черно-белое месиво, в котором лежали несгоревшие ветки. Поискал слов.
– Я боюсь…
Увидел, что Хрюша поднял на него глаза, и понес наудачу:
– Я не зверя боюсь. То есть его тоже, конечно. Но ведь никто не хочет понять насчет костра. Если б тебе бросили веревку, когда ты тонешь… Или доктор бы сказал: надо это принять, а то умрешь – неужели бы ты не принял? Ведь же принял бы?
– Ясное дело, принял бы.
– Неужели им непонятно? Ну скажи? Ведь без сигнала мы все тут умрем! Посмотри-ка!