Повелитель разбитых сердец
Шрифт:
– Не стройте из себя идиота! – прошипела Елена Феррари. – Вы что, до сих пор пребываете в убежденности, что бежать из Чеки вам удалось усилиями каких-то ваших товарищей ? Я знала, что готовится ваш побег, я нарочно попустительствовала этому. У меня были планы – вы должны были привести меня к тайнику Борисоглебского! Вы никогда не узнаете, скольких людей я стерла в порошок, чтобы достать его письмо, о котором мне проболталась ваша сестра. Но все было напрасно, мне ничего не удалось. И ваше бегство… Меня срочно вызвали к Дзержинскому, вызвали на час, но за это время вы умудрились исчезнуть бесследно. Мы шли по вашему следу, мы были у вас на квартире, я видела развороченную крышу… Значит, тайник был там?
– Я смотрел на нее, – рассказывал мне Максим, – и мною все более властно овладевало ощущение, что я имею дело с беглянкой из психиатрической лечебницы. Да неужели она явилась сюда, в Константинополь, чтобы вновь потребовать от меня дневник Сен-Фаржо? Неужели не рассталась с мыслью, которая стала для нее поистине навязчивой, маниакальной идеей?
Максиму хотелось вышвырнуть вон эту тварь, но мерзко было до нее дотронуться. Поэтому он сунул руку под борт пиджака и достал пистолет.
– Извольте выйти вон, сударыня, – сказал он, направляя на нее ствол. – Считаю до трех, потом стреляю.
Елена Феррари крепче прижала к груди свою маленькую черную сумочку и вскочила. Впрочем, голос ее был уже спокоен.
– Вы с ума сошли, – проговорила она с оттенком некоторой насмешки. – И как вы объясните это убийство властям?
– Не ваша забота, – ответил Максим, чувствуя неодолимое желание пустить пулю в оливково-бледный, скрытый вуалью лоб. – Я просто скажу, что вы – красная шпионка, которая погубила мою семью. Ведь я не солгу, не так ли? Все, начинаю считать. Раз…
– Одну минуту, – проговорила она с деланым смирением. – Да, я вынуждена уйти, я ухожу. Но…
– Не тратьте время на угрозы, – перебил Максим, сдерживаясь из последних сил. – Я не боюсь вас.
– Знаю, – кивнула Елена Феррари, и черные перья на ее шляпе надменно колыхнулись. – Я хотела только сказать, что у вас еще будут основания вспомнить меня… вспомнить добром! И, может быть, тогда вы поймете, что со мной и в самом деле лучше дружить, а не ссориться.
Она медленно двинулась к двери, и подол ее платья качался из стороны в сторону над обтянутыми черным шелком ногами. Каблучки ее размеренно постукивали по полу. Максим не сводил с нее глаз, чувствуя, что рука его дрожит от нетерпения и ненависти.
«Скорей бы уж ушла!» – мрачно подумал он, смутно чувствуя, что от Елены Феррари можно ожидать любого сюрприза.
И он оказался прав!
На самом пороге она вдруг обернулась и неуловимым движением выхватила из-под легкого шарфа, переброшенного через руку, небольшой изящный «браунинг». Издевательски хохотнула, показала Максиму красный, влажный язык – и наконец-то исчезла.
Рассказав все это, мой муж обнял меня, уткнулся лицом в мои волосы и долго не отпускал.
– Какая ты живая, – бормотал он. – Какая ты живая, теплая и настоящая! Ты знаешь, я никак не могу избавиться от ощущения, что бродил по кладбищу, а вокруг меня разверзались могилы, из которых ко мне тянулись мертвые руки. И я знал, что одна из этих могил предназначена для меня.
Он был угрюм весь вечер, молчал, о чем-то напряженно думал, а меня мучило предчувствие чего-то дурного и не оставляло предчувствие, что мы еще пожалеем, что Максим не дал волю первому побуждению и не встретил Елену Феррари выстрелом в упор!
23 июля 200… года, Мулен-он-Тоннеруа, Бургундия. Валентина Макарова
Мне надо бежать. Мне надо бежать без оглядки, нельзя медлить ни минуты! Но я почему-то стою, вцепившись в прутья ограды, и смотрю на Тедди.
Конечно, он спит. Конечно!
Что-то шумит над моей головой, и я вижу, что в сад влетает ворона. Она планирует над Тедди, а потом бесстрашно садится на его бок. По идее, Тедди должен был вскочить, взметнуться, взлететь и, щелкнув зубами, схватить нахалку за крыло. Но он лежит недвижимо. А ворона поворачивает голову и смотрит прямо мне в глаза. Смотрит и смотрит… Да еще разевает клюв, словно хочет что-то каркнуть. И, честное слово, тот звук, который внезапно долетает до меня, я в первое мгновение принимаю за хриплое, короткое карканье. Но тотчас осознаю, что это – крик. Крик!
Я каменею. Смотрю на ворону, а она – на меня.
Тедди лежит неподвижно. Крик раздается в доме Клоди. И безошибочным чутьем загнанного зверя я понимаю, что это значит… Мне надо бежать!
Чудится мне, или черные бусинки птичьих глаз смотрят на меня с неописуемым презрением?
Ну, чушь, конечно, это мне мерещится… Ворона тут ни при чем. Зато очень даже при чем моя непокойная совесть. Она подсовывает мне такую картинку-воспоминание: как я появляюсь на пороге приемного покоя, а напротив меня стоит человек с пистолетом. В следующую минуту звучит выстрел. Пуля была бы моей, если бы на мгновение раньше Василий не захлопнул дверь, прикрывая меня. И моя пуля досталась ему, он погиб!
Из-за меня уже погиб один человек. И смерть его останется неотмщенной, убийца уйдет безнаказанным, если я сейчас сверну в проулок и продолжу свое паническое бегство… которое, очень вероятно, будет длиться всю мою жизнь – пока ходит по земле мой преследователь. А я, честно сказать, уже порядком приустала жить в ожидании неминуемой смерти.
– Бобкинс, – жалобно зову я. – Вставай, а? Ну, Тедди! Ну вставай!
Он не двигается. Ворона смотрит на меня.
Я обреченно вздыхаю и возвращаюсь вдоль ограды к распахнутой калитке. Вхожу во двор…
Впрочем, даже если я собралась проявить чудеса храбрости и неблагоразумия, необязательно подниматься по ступенькам крыльца с гордо поднятой головой, словно королева Мария-Антуанетта, идущая на эшафот. Я ведь знаю, кого встречу там, в доме Клоди. И знаю, как он стреляет. А у меня нет даже подобия оружия. И рукопашную с ним я вряд ли могу себе позволить. Поэтому надо быть поосторожней, похитрее!
Я пригибаюсь, прокрадываюсь под открытым окном и осторожно ступаю на крыльцо. Дверь нараспашку, и я замираю, прижавшись к косяку. Слышно тяжелое дыхание и всхлипывания. Чуть поворачиваюсь, на миг выглядываю из своего укрытия – и тотчас отшатываюсь.